Кладбище забытых талантов (СИ) - Мельн Игорь - Страница 1

Посвящается всем, кто верил.

Всем, кто не верил — посвящается вдвойне.

Ли. Ле. По. Кс. Ан.

Существует несколько причин, почему эта история начнется немного раньше того момента, когда Юрий со мной встретится. Во-первых, нужно осветить важный момент его жизни, а во-вторых, иначе было бы просто невежливо, поскольку наши судьбы переплетены в круговороте последовавших событий.

И вот теперь я могу начать.

В детской городской больнице собралось немало людей. Так вышло, что лучи солнца не достигали этого крыла этажа, отчего господствовал полумрак. И все равно люди давали о себе знать, наполняв коридор шумом десятков голосов. Была в этом и приятная сторона: своими дыханиями и раздраженными от ожидания лицами они согревали окружение, а смесью духов перебивали зловонный больничный запах.

На скамье в ожидании своей очереди томился юноша. От мысли, что он вот-вот переступит порог комнаты и получит ответ на вопрос, который терзал его долгие годы, внутри все холодело. В поисках тепла он вжался в деревянную спинку сиденья. Стало легче. Тонкая рука, будто выжатая после стирки, скользнула по лакированному дереву. Ледяное. От этого холода он застыл, наблюдав за многообразием окружавших его сюжетов.

Сидеть спокойно не получалось: ноги болтались на весу, ладони разминали короткие пальцы, смахивали капли пота со лба и поправляли взъерошенные волосы, от одного вида которых можно было подумать, что на голове поселился еж, очень странный еж.

Одним словом, волнение.

В попытке отвлечься мысли юноши крепко зацепились за порядковый номер кабинета. Четыре. Четыре стороны света. Четыре времени года. Четыре стихии природы. Четыре всадника Апокалипсиса… До того дня враждебности к числу он не наблюдал, но теперь готов был согласиться с суеверными японцами, для которых оно означает смерть.

Хлопок дверью вывел юношу из размышлений. Числа оказались настолько занимательными, что он пропустил препятствие, которое между тем уже схватилось бордовой вельветовой перчаткой за дверную ручку. Проворная и наглая женщина, верно не знавшая о существовании живой очереди, посчитала остаться в счастливом неведении. Ее дамские губки, собранные в округлый алый пучок, растянулись в знак предстоявшей победы.

Раздался праведный гром.

— Тута очередь, — сказала бабушка, что наблюдала за волнением юноши на протяжении получаса.  — За хлопчиком будете.

— За каким еще «хлопчиком»? — Женщина невольно цокнула и оскалилась, сверкнув в полутьме белыми зубами, зашипела. Однако она быстро натянула гримасу удивления и для верности мельком взглянула на скамью. Юноша зашевелился в попытке встать. — А! Молодежь. Самое прекрасное время в жизни: ни тебе домашних забот, ни тебе работы. Да и мне же только спросить!

Спасти юношу можно было одним способом, нечестным, но действенным. Только женщина развернулась, чтобы завершить начатое, как бабушка указала на ее место в жизни, заметив ужасную прическу. В ответ посыпалось мнение о некрасивости лобных морщин и бородавки на носу. Слабые искорки гнева вспыхнули, обернувшись бранью на повышенных тонах.

Тем временем юноша и не думал встревать в спор и слушать обоюдные оскорбления. Он лишь соскользнул с сиденья и незаметно заковылял в сторону двери. Когда он подобрался к женщине вплотную, в нос ударила сладость духов невиданной ужасности. Дышать было невозможно, но, что хуже, эта гадость, казалось, оседала на языке. В попытке не кашлянуть он резво преодолел остаток расстояния и вжался ладонью в дверную ручку. Юноша исчез в проходе и неслышно прикрыл дверь, несколько раз поблагодарив старую спасительницу.

От яркого света глаза вспыхнули острой болью и мгновенно захлопнулись. Поморщился юноша как-то вяло, словно нехотя, и это было его особенностью. Игра лица всегда получалась у него скудной. Даже в приступах искреннего смеха уголки тонких губ расширялись немногим более, чем у известной картины, а удивление сопровождалось едва заметным поднятием бровей.

Какое-то время, закрыв лицо рукой, юноша приучал глаза к яркой обстановке и отдался остальным ощущениям. Звук трения острия ручки о бумагу стих, но затем продолжился. Внутри было теплее, чем в коридоре, отчего щеки побагровели, заложило нос.  Наконец-то удалось окинуть взглядом помещение.

У дальней стены за потертым обветшалым столом сидел мужчина, десятки лет которого уже не удавалось сосчитать по пальцам одной руки. На столе виднелась излишняя скромность: истории болезней, подставка под шариковые ручки и литература медицинского назначения. Два шкафа окружали доктора сзади и сбоку поодаль. Один был забит разного рода документацией — среди стопок бумаг мужчина быстро отыскал нужную, — а другой назначался для хранения лекарств, что могли понадобиться в трудных случаях. Краска на стенах осыпалась повсюду, забившись в плинтусы и щели дощатого пола, но самые крупные изъяны были умело скрыты плакатами с памятками о частых болезнях.

Все рушилось, выглядело непривлекательным, точно одежда от старшего брата.

Властвовал кабинетом Александр Геннадиевич, сколько юноша себя помнил. И даже больше. По случаю стольких лет порядочной службы много раз появлялась возможность сменить лачугу если не на хоромы, то хотя бы на достойное место. Однако он отказывался без раздумий, говорив что-то про пациентов, и всегда повторял на этот счет мысль, что врачу не нужно ничего лишнего, отвлекающего.

Каждый раз при встрече юноша не мог унять восхищения, что ярко отражалось в блестевших глазах. Александр Геннадиевич привык сутулиться, боявшись задеть волосами побелку потолка, и предпочитал чаще сидеть, чтобы пациенты не поднимали голову до хруста в шее.  Про свой рост он отшучивался, говорив о том, что в детстве за один раз выпил литр молока и мгновенно вырос на десяток сантиметров. Сам он знал: молоко ни при чем.

— Здравствуй, Юрий, — сказал Александр Геннадиевич и взглядом указал на стул подле него. — Давно уж не виделись… Как успехи? — И, не дав начать рассказ, он встрепенулся и вытянул указательный палец вверх. — Точно, пока не забыл! Сейчас многие обращаются с укусами насекомых. Не замечал на себе? Никаких серьезных инцидентов, но раны нетипичны, никто не знает, что за представитель фауны такой.

Случилась короткая беседа, нужная скорее для успокоения. Поразительно, как от человеческого общения, каким доктор владел в совершенстве, считав важнейшим в его работе, улетучилось волнение. Понемногу юноша разговорился, осмелел. И эта храбрость пригодилась, когда пришло время изнурительных испытаний. Не выдержать их означало крах.

Вначале Александр Геннадиевич повел юношу через коридор в другой кабинет. Наглая женщина неожиданно пропала или же затаилась в темном углу. В процедурной комнате, помимо иного гимнастического снаряжения, располагалась новая гордость захудалой больницы.

— Наша беговая дорожка, недавно привезли. Блестит и сияет еще.

— Я думал, вы против дорогой техники.

— В другом случае мы бы ограничились бегом на месте, но ты же у нас уникальный.

Это было сказано без тени укора, напротив, от тона Александра Геннадиевича любой бы поверил, что его недуг на самом деле великая способность.

Гладкое автоматическое полотно едва возвышалось над полом; от него простирались косо вверх перила, обрамлявшие коробку передач. Юрий аккуратно подступал, точно дики зверь, маненный едой от человека, и умолял бесчувственную машину поддаться. На запястье защелкнулся поясок датчика, на табло которого тут же вспыхнули числовые значения его здоровья.

И они начали.

— Попробуем с малого.

Широкий палец легко коснулся одной из кнопок на коробке передач, и дорожка резко шевельнулась, но затем поползла медленно, как ленивая улитка. Это ничем не отличалось от размеренной ходьбы.