Тарч (СИ) - Демин Игорь - Страница 24

Оцепеневший от неожиданности Тарч встрепенулся, выхватил свой автомат и слету, практически не целясь, всадил в раскрытую пасть монстра весь рожок, но не успокоился на этом, сорвал автомат с плеча соседа и снова расстрелял боезапас в громко заскулившего, склонившего голову мутанта. Большинство пуль рикошетили от толстых костей черепа, но часть из них влетали в шею, уши и некоторые даже попали в глаза. Монстр упал. Его скрутила судорога, и мутант забился в агонии, изворачиваясь из стороны в сторону, вслед за непроизвольными сокращениями умирающего тела.

Не успел закончить стрельбу, как подозвавший монстра боец кинулся на Тарча, опрокинул на броню, ударил несколько раз, выбивая сознание сильнейшими ударами, как будто бил не кулаками, а кузнечным молотом. Перекошенное злобой лицо было покрыто такими же, как и всех, грязными пылевыми разводами, но Тарч узнал — это был Утюг, тот самый иммунный, что прикармливал мутанта, в которого переродился его родной сын. Удар прилетал за ударом, и когда Тарч перестал сопротивляться, рейдер достал нож и несколькими движениями располосовал ему горло, вырывая из артерии фонтанчики крови.

Тарч свалился с брони как мешок, но нашел силы подняться на четвереньки и доползти до песчаного склона. Начал карабкаться вверх, как будто это могло спасти, но песок осыпался под слабеющими руками, пропускал пальцы сквозь себя, как пыль, засасывал ноги и лишал опоры. Стало трудно дышать, и Тарч упал в лужу собственной крови, все еще пытаясь шевелить руками. Сделав невероятное усилие, он вдохнул в последний раз, воздух вперемешку с клубами песчаной пыли, и заорал так громко, как только смог. Его легкие цепенели, не хотели выпускать воздух наружу, но он кричал и кричал, до тех пор, пока не заставил себя вынырнуть из охватившего его наркотического кошмара и проснуться.

Яркий солнечный свет, попадающий в комнату через частично закрытые стальными листами широкие окна, слепил глаза и не давал осмотреться, но Тарч и так знал, где он находится. Там же, где и провел последние четыре дня — в медицинском кабинете Дуста, ставшем для него одновременно и больницей, и тюрьмой. Судя по положению солнца, было ранее утро. Тарч протянул левую руку, зафиксированную, в отличие от всего остального тела, на длинный ремень, позволявший делать несколько простых движений, и нажал на кнопку возле кушетки. Уже через минуту, значительно быстрее, чем обычно, в кабинет вошел помощник Дуста. Это был невысокий невзрачный мужчина, субтильный и не обладающий ни медицинскими навыками, ни каким-то особым даром, и состоящий при лазарете не за свои достоинства, а сосланный сюда за полную непримечательность и бесполезность в других делах, а также за абсолютное послушание. Дуст так и не потрудился представить помощника, и Тарч воспринимал его как бездушный элемент кабинета, призванный выполнять различные мелкие поручения и следить за гигиеной тяжелых пациентов. Мужик, собственно, отвечал Тарчу полнейшей взаимностью. Сам разговоров не заводил, на вопросы не отвечал и считал пациента большой лабораторной мышью, которая после несколько опытов будет выброшена в мусорный бак на заднем дворе научного прогресса.

Помощник принес полуторалитровую бутылку минеральной воды, стакан с небольшим количеством живчика, несколько больших кусков жаренного мяса и стопку сменного белья, которое менять приходилось каждый день — во время вызванных спеком наркотических приходов Тарч безбожно потел, а в самых тяжелых случаях, когда на несколько часов парализовывало все тело, мог еще и бесконтрольно испражниться.

Есть не хотелось. Отголоски кошмара все еще вспыхивали в голове, а бессознательный страх поднимал волоски на коже и никак не хотел уходить. Начиная с левой руки, Тарч постепенно освободился от ремней, поднялся, пошатываясь, с кушетки, и подошел к окну. Шел четвертый день пребывания на базе. Ноги, как и обещал Дуст, практически восстановились, но вот эксперименты, которые проводил знахарь, оказались намного хуже, чем пациент предполагал в момент заключения сделки.

Экспериментальный спек Дуста оказался жуткой штукой, совершенно не похожей на тот состав, который вкололи Тарчу в родном кластере. Тогда он ощущал только легкую эйфорию, которая возбуждала воображение и заставляла чуть отчетливее и сильнее, чем обычно, воспринимать реальность. Тучка казалось ему слишком милой, до легкой приторности, Лом — слишком приятным и добрым, а история Утюга впечатлила настолько, что некоторое время хотелось выть от отчаяния и куда-то бежать, кого-то спасать, но было не ясно кого и как.

Те же дозы, которые ему, с завидной педантичностью, вкалывал Дуст в последние четыре дня, стабильно отправляли в мир страданий и кошмаров, иногда на несколько часов, а иногда и на добрую половину суток, и тогда укол следовал за уколом, не давая времени отдохнуть и расслабиться. В эти моменты Тарч задумывался, выдержат ли его мозги такие нагрузки, или сломаются, как дорогая, но хрупкая игрушка?

Интересно, как это произойдет? Что ощущают люди, которые сходят с ума? Должен ли быть какой-то щелчок или вспышка света? Когда реальные ощущения заменятся на плод больного воображения и сможет ли затуманившийся разум различать, что настоящее, а что вымысел? Как бы то ни было, но, сойдя с ума, он вряд ли протянет в этом лазарете и сутки. Его вытащат за пределы базы, отведут, самое большое, метров на триста, чтобы не вонял и не привлекал мутантов слишком близко, и буднично перережут горло, предпочитая не тратить на бесполезное тело лишнего патрона. Осознание этого бодрило и заставляло бороться.

— Ну что, как ты сегодня? — в комнату вошел Дуст, как всегда излучающий уверенность. Подошел к окну и встал рядом с Тарчем. Некоторое время они вместе смотрели на муравьиную суету базы.

Пациент не торопился рассказывать своему врачу о прошедшей ночи. Они все равно сядут за стол, и Дуст будет скрупулезно конспектировать, изредка задавая уточняющие вопросы. Разговаривать же ни о чем, обмениваясь впечатлениями, как со старым товарищем, Тарч не хотел. Он все больше убеждался, что знахарь загнал его в ловушку, заперев в плену наркотического бреда на все десять обещанных дней, а вовсе не облагодетельствовал дорогим и быстрым лечением. Вместо того, чтобы через три дня выйти из лазарета и начать полноценную жизнь, пусть и в качестве чернорабочего на полурабском положении, Тарч сутки за сутками проводил в состоянии овоща, привязанный к кушетке по рукам и ногам. Сейчас обещания Дуста даже вспоминать не было смысла, тем более, что предсказать его ответ было совсем не сложно. «Иди в барак», — скажет он, — «Я тебя не держу». И действительно, держать не будет. Но уколы продолжит делать по расписанию, и наркотический приход может оказаться настолько сильным, что лучше уж тут, на кушетке лежать, под присмотром исполнительного помощника, чем кататься в бессознательном состоянии по грязному полу барака, под ногами уставших, запуганных, а поэтому полностью равнодушных людей.

Хотя был ли пол барака грязным, Тарч не имел ни малейшего понятия. За четыре дня он так ни разу и не покинул пределы медицинского кабинета, тем более что впервые самостоятельно встал на ноги только вчера вечером. За жизнью базы он немым свидетелем наблюдал лишь издали, из окна, хотя и знал уже немало, из редких, но подробных рассказов Дуста, который любил иногда поболтать с пациентом.

Бывший цех, расположенный прямо напротив окон медицинского кабинета, переоборудован под склад, куда сгружались все привезенные с кластеров товары. Там они сортировались и готовились к отправке в Орлиный, куда колонна уходила раз в несколько недель, без четкой периодичности. Помещение, стоявшее сразу за складом, было бараком для рабочих, которых Дуст иначе как рабами и не называл. По словам знахаря, их выпускали из помещения только на рабочие места — ни о каком личном времени или свободном перемещении по базе даже речь не шла. Их уделом была работа и, в случае нападения на базу любого противника, от врагов в человеческом обличии до большой орды монстров — быстрая смерть без права на сопротивление — получить оружие рабы не могли даже в этой ситуации.