Товарищ комиссар (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич - Страница 4

— Значит, говоришь, по-английски наш офицер болтает?

— Похоже на то. Слова знакомые, как будто.

Они переглянулись. Мысль, родившаяся у одного, передалась другому взглядом, как по волнам невидимой радиостанции, и мысль эта была столь неприятна, что и высказывать ее не хотелось.

— Никак, англичанина подстрелили, — сказал наконец Михальчук осторожно, — Или американца. Теперь понятно, отчего танк чудной такой. Старье.

Тут и до лейтенанта Шевченко дошло, что грозный противник, побежденный ими в смертельной схватке, и в самом деле разительно напоминает первые танковые модели, всякие «Марки-4», которые он когда-то пионером разглядывал в журналах. Излишне громоздкий, с характерным ломанным корпусом, он выглядел скорее сухопутным кораблем, нежели современным танком. Вот тебе и «Тигр Королевский».

— Американец! — крикнул с брони Курченко, грозивший автоматом засевшему экипажу, — У американцев тоже птица на гербе, товарищ командир!

— Рухлядь у них танк, — прокомментировал Михальчук, — Я слышал, у американцев это часто. Нормальных танков нет, вот и ездят на всяком барахле тридцатых годов… А делать что будем, командир?

Лейтенант Шевченко посмотрел на пленного офицера. Бледный как бумажный лист, тот выглядел ничуть не напуганным, скорее — потрясенным. Он переводил взгляд с одного танкиста на другого, словно никак не ожидал увидеть перед собой обычные человеческие лица. Грубое лицо, привыкшее, казалось, выражать лишь непримиримую решительность и гнев, сейчас оно выражало только крайнюю степень замешательства.

Лейтенант Шевченко подумал, что и он сам, наверно, выглядит сейчас не лучше. Горе-победитель и горе-побежденный.

Делать нечего, надо искать выход из сложного положения.

— От лица Советского Союза, приветствую вас! — официально сказал он и протянул офицеру в фуражке руку, — Вэри гуд!

Вступление получилось дурацким. Тип в шинели, еще недавно угостившийся валенком и бесцеремонно брошенный в грязь, озадаченно смотрел на своих недавних противников, явно не понимая смысла происходящего. Но руку на всякий случай пожал. Кажется, машинально.

— Дипломатический конфуз может выйти… — пробормотал лейтенант Шевченко, желая провалиться под землю вместе с танком, — Братский, можно сказать, товарищ прибыл к нам из-за океана бить фашистского гада, а мы…

— Танк ему пожгли и чуть в могилу не отправили, — пробормотал Михальчук, тоже конфузясь, — За такое ротный не поздравит. Погоны снять могут, и хорошо, если без головы. Хорошенькое дело…

Узнав, что пленники стали союзниками, сержанты Курченко и Лацин начали вытаскивать экипаж поверженного гиганта с бОльшим тактом, уже не тыча в лицо стволами «ППШ». Конечно, особо вежливо у них все равно не получилось, но дипломатический конфликт удалось немного сгладить. Вскоре возле гусеницы уже выстроились шестеро американских танкистов.

«Не отличить от наших, — подумал лейтенант Шевченко, разглядывая их, — Морды такие же закопченные, комбезы потрепанные… А еще говорят, комфортно у них в танках, как в „Форде“ каком…»

— Извините, — сказал он офицеру в большой малиновой фуражке, искренне надеясь, что широкая улыбка и виноватый вид помогут преодолеть языковой барьер, — Ошибка вышла. Сами виноваты, вообще-то. Катаетесь тут в тумане, как у себя по этому… Пикадилли. А тут война. Скажите спасибо, что болванкой вас угостили, и целы все… Могли и сжечь к черту. Ах, неудобно как… Ни бельмеса же не понимает интурист проклятый. И, главное, политика. Классовый товарищ, а тут такое, можно сказать, социальное неравенство…

Как выяснилось, за социальное неравенство лейтенант Шевченко волновался зря. Потому что «классовый товарищ», крякнув, сноровисто треснул его небольшим, но очень увесистым кулаком в подбородок, да так, что искры на несколько секунд разогнали плотный туман лучше плеяды осветительных ракет.

Лейтенант Шевченко пошатнулся, но не упал. Спасибо хорошей подготовке и прочной, как у всех танкистов, голове.

— Все, теперь честно. Мир! Каждый по роже получил.

Американский комиссар хоть и выглядел разъяренным настолько, что, казалось, способен сожрать танк целиком, быстро остыл. По крайней мере, в драку больше не лез и за пистолет не хватался. Поправив малиновую фуражку с орлом, разразился быстрой и резкой речью, в которой мехвод Михальчук разбирал отдельные английские корни, а лейтенант Шевченко не разбирал ничего.

— Еретики… Что-то про еретиков бормочет, товарищ командир… Ругается, будто.

— Какие еще еретики? А! — лейтенант Шевченко хлопнул себя по лбу, едва не сбив наземь шлемофон, — У них же там, за океаном, клерикальное мракобесие. Папа Римский, опять же. Вот он нас антихристами и клянет, как большевиков при старом режиме… Ну-ну, товарищ, не бузи. Сказано же — ошибка вышла. И вообще, хотел бы я знать, как этих американцев сюда занесло. Ротный говорил, они в полутора тысячах километров от нас. Может, передовой дозор, в тумане заплутал… Ну, Михась, переводи, что он там дальше несет.

— Не понять, товарищ командир. Отдельные слова понимаю, а вместе — никак. А, хаос.

— Что — хаос? — не понял лейтенант Шевченко.

— Про хаос какой-то чесать пошел. Повторяет постоянно.

— Хаос… Хаос… Ах ты ж, это он про фашистов!

— Ну да?

— Как по писаному. Помнишь, что политрук Мальцев третьего дня говорил?.. Фашистская, говорил, военная машина несет на наши земли смерть и хаос. И этот хаос, товарищи бойцы, мы призваны остановить, встать на его пути неприступной стеной, бить немецкого гада винтовкой, гранатой и…

— А, помню. И в самом деле, похоже, будто.

— Все комиссары на одном языке, видно болтают, — лейтенант Шевченко повернулся к терпеливо ждущему американцу и четко, усиливая жестами искренность, произнес, — Хаос — фу! Нельзя хаос! Гитлер капут!

Он даже сплюнул для красноречивости. Американца это отчего-то проняло — вдруг улыбнулся, хотя на его скуластом бледном лице улыбка выглядела странно, как полотно художника Шишкина на танковой броне.

«Дошло до дурака, что одно дело делаем, — с облегчением понял лейтенант Шевченко, — Уже легче. Все-таки свой брат, боец, хоть и американец».

— Извини за танк, товарищ, — лейтенант ткнул пальцем в лениво дымящийся стальной корабль, — Сам понимаешь…

— А? — комиссар явно не понял смысла сказанных слов, но когда речь коснулась его танка, отрывисто произнес, — Леман-Русс!

— «Танк это французский, русак», — складно перевел Михальчук.

— Допустим, не русак, а хохол… А с чего это танк французский?

— Леман же. Есть, говорят, такое местечко во Франции, — пояснил мехвод, — Вот и выходит, что французская у них машина.

— А, ну понятно. Французы им, значит, свой хлам списывают. Так и думал…

Американский комиссар вновь произнес что-то непонятное, резкое. Но в этот раз помедленнее, ждал, когда Михальчик переведет.

— Это… — мехвод почесал в затылке, — Спрашивает, товарищ командир. Мол, не гвардия ли? Не Вальхальцы ли?

Лейтенант Шевченко просиял.

— Эк он, черт такой, сразу просек-то, а? Скажи ему, мол, да, гвардия. Семьдесят четвертая гвардейская стрелковая дивизия. Она же в девичестве — сорок пятая, только правильно говорить не Вальхальская, а Волынская.

Михальчук попытался перевести, но американский комиссар его не понял. Кажется, и сам мехвод себя тоже не понял.

Экипаж подбитого танка тем временем не мешкая принялся за полевой ремонт. Слаженно у них это выходило, быстро. Сняли опоясывающую корпус гусеницу, взялись за катки, открыли крышку моторного отделения… Пожалуй, если болванка «ИС» а не натворила дел, у американцев даже был шанс уйти своим ходом.

Комиссар тем временем перешел на новый уровень общения — называл какие-то имена, после некоторых плевал на землю. Получалось доходчиво, но как-то странно, по большей части оттого, что имена сплошь были незнакомые:

— Хорус! Тьфу! Фуллгрим! Тьфу! Агрон! Тьфу! Хаос! Хаос! Альфарий! Тьфу! Кёрз!..

— Наверно, генералы немецкие, — пояснил Михальчук, — Бес его знает… На нашем фронте про таких не слыхал. Но про хаос, это он верно все подметил, конечно.