Мое королевство. Бастион (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна - Страница 29

На окне ситцевые занавески, на полу домотканые половички. Сапоги Гая и Талызина оставили на них и на чисто выскобленном полу грязные пятна, и Крапивин поморщился, настолько вода и грязь диссонировали с местной чистотой.

— Кто здесь жил? Куда Ариша подалась? Вы ей помогали?

— Дайте попить, — сказал Гай жалобно. Опустился на лавку, трясясь цуциком.

— Не тяни! — Инна, злобно щурясь, толкнула к Сорену кувшин с кислым молоком. Тот отхлебнул, поморщился.

— Мне будет снисхождение?

— Не тяни и не торгуйся. Кто здесь был? Куда они поехали?

— Не скажу.

Талызин передернул затвор. Гай подпрыгнул:

— Вы права не имеете! Вы же! Вы же не станете меня убивать? Это нечестно!

— Кто бы о чести говорил, — оперативник сел, поставив ружье между коленями. — Я бы соли зарядил да в тебя при попытке к бегству грохнул. Да начальство вот не позволит.

Даль посетовал, что не взял с собой часы. Голова тупо болела, руку тянуло.

Гай простецки вытер тылом ладони у себя под носом.

— Эдик жил, Вырезуб. Мы условились, что тут встретимся. Он молоко в поселке продавал, видел Аришу. И нашу ячейку подключили.

— Ячейку, значит, — Даль подтянул кувшин и опрокинул в себя молоко, глотая комки и приятную на вкус сыворотку. Стало прохладнее.

— Детали потом. Куда они двинулись?

— Эдя и Ариша? — уточнил Гай со слезами в голосе.

— А тут еще кто-то был?

— Только я. Я не хотел стрелять, честно! Оно само как-то получилось, — юноша увял и поскреб носком сапога половицу.

— Так куда они отправились?

— На фабрику. Там дача для инженеров была. Ну, когда ночевать оставались. Производственный цикл, все такое.

— На дачу… И долго там просидят?

— Долго, — Гай захлопал пушистыми, как у девушки, ресницами. — Андрей совсем болен. Ариша доктора к нему должна была привезти.

— Это Володю? Ах, да, у него же дырка в заднице, — весело сказал Талызин. — Будущий военный хирург для Ленцингера самое то.

Сорен стиснул губы.

— Скачите за вашим мастером, Инна, чтобы зря там не искать. Савин пусть подтягивается. И собаку раздобудьте.

— А с этим что? — Талызин толкнул Гая в плечо. Тот обернулся с видом уязвленной гордости, но ума хватило язык придержать.

— В кладовку заприте, что ли.

— Связать? — все же потомственный аристократ не бедный студент на пенсионе, чтобы заковать без приказа. Даль тряхнул головой, чувствуя, как в ней нарастает гудение. И решил не церемониться:

— Да!

— Вам к доктору надо, Даль Олегович, — мягко сказала Инна.

— Потом.

Подосадовал, что Володя не с ними. И помощь бы оказал. И самое время допросить, пока Инна ездит, обоих. Ставку очную устроить. А, потом.

Инна с Талызиным вышли. Венедикт толкал перед собой пленника. Даль осмотрел комнату, примечая, как все стоит, и начал обыск.

Ничего примечательного тут не держали, разве что пару газетенок со статьями Залевич — на них хозяин сушил пустырник и валериану. Несколько книжек, одобренных комиссариатом — Даль увидел слегка расплывшиесяцензорские печати. Сундучок с личными вещами: мыло, бритвенный прибор, зубочистки — все же Зои привила сыну строгую привычку к гигиене.

И на самом дне, под пожелтевшей газетой «Эрлирангордское время» десятилетней давности, — рукописная тетрадка в клеточку.

Ее Даль изъял, без понятых, да где в этой глухомани понятых искать? А тетрадка, если это Эдичкин труд, — потенциально опасная.

Время тянулось за полдень и дальше, чтобы сорваться в галоп, когда прибыла с подкреплением и фабричным мастером Инна.

Даже рука, казалось, стала меньше болеть. Тем более, что рану осмотрел, обработал и перевязал привезенный Инной доктор. Кроме доктора вошли в сторожку, зацепив друг друга в дверях, тощий фабричный мастер и крупный полицейский с овчаром на поводке. Проводник то ли поклонился, то ли пригнулся у притолоки и стеснительным басом представился:

— Кузьма. А это Шутник.

Овчар снисходительно промолчал.

— Михалыч, — представила мастера Инна. Тот стянул с головы картуз со сломанным козырьком.

Пока Крапивина лечили, мастер разложил на столе привезенные с собой пожелтевшие, пыльные бумаги. Даль даже головой потряс. Все повторялось. Накануне они сидели в поместье над картой местности, сегодня в сторожке — над планами фабрики. Эх, знать бы — еще вчера Михалыча неоценимого этого к делу подключил. Устал, совершаю ошибки. Но ведь не собирался же лихачить! Взять только Аришу на горячем и Володю допросить.

— Не, за хранилища дальше они не пойдут, — цыкал сквозь редкие зубы Михалыч. — Там даже когда за лето подсохло, до самого моря болота тянутся. Потопятся беглые без проводника. Если барончик тут, то знает, что сами себя в угол загнали. И по бокам тож болото, не пройти самим никак.

Дед потыкал обкуренным пальцем в план, и им же поскреб под бородою.

— Туда на лодке через озеро раньше можно было, а сейчас только чугункой и шоссе барон строить начал для богатых заказчиков, чтоб с работягами в «летучке» не тряслись. Не достроил, но насыпь есть, хоть и заросла изрядно, — Михалыч отчеркнул ногтем полоску за озером, параллельную железной дороге.

— Савин, двоих на шоссе поставишь, чтоб и мышь не проскочила.

— Сделаем, Даль Олегович, — прогудел тот.

— А не могут они в болота забиться, землянку отрыть и там сидеть? — спросила Инна. Венедикт облил тетку веселым взглядом:

— Накануне зимы, в землянке, с барышней… Я так не думаю. Да и жрать захотят — все одно кто-то в лавку выползет или ради Тумаллан просить начнет.

— Где бы они могли прятаться, по-вашему, Михалыч? — спросил уважительно Даль.

— Ночи холодные, — опять поскреб бороду мастер. — Так что два места годящие только там и есть. Было бы три, так парадную контору старый барон не успел достроить. Остаются дача инженеров и моя контора в швейном цеху, вот тут.

Он потыкал в план.

— Народ у нас… прямо сказать, негодящий народец. Все, что можно было, разобрали и утащили, половину ограды выкопали. Даже мачте причальной ногу подпилили, мало-мало не убила ворюг, так там за цехами и лежит. И проклятия не побоялись! — развел он ладонями. — Печки бы чугунные выломали и унесли — так они серединой в стену вмурованы, чтобы обе комнаты греть, обвалилось бы там все. Ну а где печка — там эти ваши беглые жаться станут. Я маракую так.

— А тут что? — указал Даль поочередно на вытянутые прямоугольники зданий на плане.

— Ну, тут вот пакгауз, сюда сразу с поезда сгружают… сгружали материалы и инструменты. Справа переодевалка вот. Тут токарный цех, тут сушильный, — вел пальцем по плану Михалыч, тяжело вздыхая. — Для моторного вот это вот место разметили, — показал он по левую сторону пути. — Пошли бы заказы — мы бы все на месте делали. А так только оболочки шили сами, а остальное собирали из привезенного. Тута вот ангар. Жутко там, — передернул старик плечами. — Эх. Какое дело загубили!

— Спасибо, ясно, — оборвал поток его страданий комиссар. Окликнул подчиненных, отдавай последние распоряжения.

— Гриша, Андрей! Гая в усадьбу. Коз и корову туда же, дом заприте. После со всем этим разберемся.

Стараясь не пользоваться раненной рукой, Даль вскочил на подведенного к крыльцу гнедого. Засада с ней какая-то: то химера, то Гай Сорен. По возвращении допросит мелкую дрянь с пристрастием и деда его известит. Пусть берет до суда на поруки и сам за него отвечает. Но это все потом. А теперь они скакали, не жалея ни лошадиных сил, ни собственных — гнали, как в романе Анастазия, пятого из Сановых учеников. Любил вьюноша описывать погони, знал в них толк.

Даль подумал, какая же гадость, если его жизнью управляет какой-то молодой подонок. И заорал, выплескивая отвращение. Конь шарахнулся. Сбоку подскакала Инна, ухватила повод. Комиссар скрипнул зубами. Но пенять подчиненной не стал.

Песчаные плеши по обе стороны насыпи с редко торчащими сурепкой, пижмой и подушками лилового и белого вереска как-то внезапно закончились. И теперь всадники ехали в тесном тоннеле зелени, каким стала чугунка со временем. Чернолесье перло из жирной земли, переплетаясь над головами, и казалось, что они движутся в желтой болотной воде. Калина, и бересклет, и волчье лыко, и ольха шелестели, и скрипели, и потрескивали, и роняли сухие листья на каменный отсев между шпалами. Приходилось пригибаться под особенно низкими ветками, так и норовящими хлестнуть по глазам.