Зов Лавкрафта (сборник) (СИ) - Кабир Максим - Страница 59

Вот и сейчас будто специально наложилось одно на другое. Дядя Федя, второй Ловец, застрял где-то у Геленджика. Носитель, которому предназначалась шаурма в пакете Ильича, что-то заподозрил и свалил прямо в поле. Ищи его теперь… Дядя Федя, конечно, справится, найдет и притащит, но это все трата времени, беспокойство, суета. Ильич не любил суетиться.

Поэтому и новоявленный адепт Леха ему тоже не нравился. Бритоголовый суетился. Он думал, что это все игра. Древние боги, дети Первенца, частицы Гатаноа — игра, мать его. А он будто был человеком, читающим правила. Выдумал себе вселенную.

Ильич честно думал, что после сегодняшней ночи избавиться от Лехи. К черту. Надо найти нормального адепта, спокойного и не такого идиота. Боги не любят идиотов.

В душе снова зашевелились Частицы Первенца. Они жаждали собраться воедино. О, как же долго они этого ждали. С тех времен, когда в великой битве людей и служителей Бога люди осквернили храм Гатаноа, разрушили его до основания, а самого Бога расчленили и отправили навечно к звездам — миллион лет прошло или даже больше. Только Ми-го знают, сколько им пришлось прятаться от людей и выращивать Частицы Первенца внутри Адептов и Ловцов…

За спиной послышалась возня, отвлекла от мыслей.

— Что там у тебя? — Ловец обернулся.

Перед ним стоял Гоша — глаза выпучены, на лбу капли пота, а между неровных желтоватых зубов извивается Ребенок. Какой же он красивый. Идеальный. Усики ощупывали губы, дотрагивались до запекшейся крови и желчи. Блестели черные глазки. Открывался и закрывался крохотный рот, наполненный миллионом мелких и очень острых зубов.

Все это Ловец успел заметить за долю секунды до того, как Гоша шагнул к нему и вонзил нож чуть выше пупка.

Ловец ощутил, как широкое лезвие распарывает его плоть, рвет ткани, заходит глубоко внутрь. В животе зародился невероятный жар, от которого волнами разлилась слабость. Подкосились ноги. Ловец хотел взять Гошу за лицо, выдавить ему глаза, сломать нос и сжать череп так, чтобы тот хрустнул. А Гоша несколько раз вытащил и воткнул нож, будто не хотел останавливаться. Будто убийство доставляло ему наслаждение. Выпученные глаза, отвисшая челюсть, слюна, стекающая по подбородку. Ребенок — прекраснейшая частица Первенца! — трепещет во рту.

— Smokeonthewater, — хрипло пробормотал Ловец, вспомнив безбожную юность в Питере, когда лазил по разрушенным безымянным храмам в поисках неизведанного. Нашел же на свою голову. — Последнюю сигаретку дашь выкурить, а?

А потом рухнул на пол.

Гоша переступил через упавшего Ильича. Затекшие ноги плохо слушались. Нижняя половина лица онемела. Гусеница вместо языка… к черту, потом с ней разберемся!

Толкнул плечом входную дверь, вывалился на улицу: из духоты помещения в ночную прохладу. Тяжело и хрипло втянул носом свежий воздух. Огляделся.

Метров тридцать до трассы. Там можно остановить кого-нибудь и попросить помощи.

Как попросить? На пальцах? Любой нормальный водитель, увидев во рту у Гоши извивающуюся тварь тут же свалит к чертям.

Тогда что?

Уехать на драндулете Ильича обратно в Краснодар. Найти больницу. В больнице поймут, как это вытащить. И что это вообще такое.

Гусеница, будто сообразив, что речь идет о ней, снова принялась извиваться. В глубине горла болезненно заныло, грудь вдруг сдавило так, что потемнело перед глазами. Гоша оперся о дверной косяк. Дыхание сбилось. Он часто и громко закашлял, прикрыв рот рукой. Почувствовал, как крохотные усики щекочут разгоряченную кожу на пальцах.

В голове вдруг зародилась мысль.

Надо вернуться во имя возрождения Первенца.

Мысль была настолько странной, что Гоша сначала не понял, как она оказалась внутри его головы. Будто кто-то забросил ее туда. Кто-то посторонний.

Вдалеке зародился шум, темноту разрезал свет фар. По трассе пронесся автомобиль. Гоша наблюдал за ним, пока снова не стало темно и тихо.

В голове закрутилось непонятное.

Гоша подумал, что никогда не лакомился сочным свежим человеческим мясом, завернутым в кожу, как в лаваш.

Ми-го рассказали бы ему о пользе поздних ужинов человечиной.

О, у них на этот счет было много интересных теорий.

Просто возвращайся.

Расскажут.

О, да.

Гоша зашел внутрь автозаправки, под зеленоватый свет ламп, и плотно прикрыл за собой дверь. Гусеница во рту извивалась, скользила по щекам с обратной стороны и касалась усиками губ.

Это была ее идея.

Проголодалась, да?

Сознание словно разделилось надвое. Две мысли, одинаковые по силе убеждения, столкнулись в голове.

Разве тебе не нравится шаурма? Не подделка от Заурчика, а настоящая, свежая, жирная человеческая шаурма в естественной упаковке? Первый сорт!

Надо бежать. Куда угодно. Бежать отсюда.

Или стать новым Адептом.

Х-ха.

Подумай, разве это не прекрасно — поклоняться великому божеству, которое появилось на земле задолго до зарождения разума. Стать тем, кто заглянет в первородные стихии космоса и узрит великого отца — Ктулху!

Гоша разглядел собственное отраженье в мутном окне. Увидел, как длинные усики выскальзывают из его рта и ощупывают онемевшие щеки, подбородок, скулы.

…Если надкусить чуть ниже подбородка, пустить кровь, то наткнешься на такой вкусный кусочек, которого никогда в жизни не пробовал!..

Во рту скопилась слюна. Чужие мысли были невыносимы.

Гоша бросился к стойке, за которой подмигивал яркой лампой холодильник. Ноги сделались ватными. Гусеница, почуяв неладное, забилась в агонии. Перед глазами запрыгали разноцветные огоньки. Гоша, потеряв на секунду ориентир, ударился головой о стену и едва не упал. Нащупал руками стойку, зашел за нее, склонился над холодильником. Задняя стенка у него была зеркальной. На Гошу из зеркала смотрело нечто — веки под глазами набухли черным и оттянулись, кожа пожелтела, на висках пульсировали жилки, а на щеках, вокруг носа проступили темно-синие, почти черные ручейки вен. Ну и самое главное, между зубов…

Сейчас мы тебя…

Гоша протянул руку и двумя пальцами попытался ухватить извивающееся тельце. Получилось не сразу. Ощутил под пальцами пульсирующую плоть, жесткие щетинки. Одно из усиков неожиданно надломилось, и где-то внутри Гошиной головы будто ударили в колокол. Гоша зашатался, стараясь сохранить равновесие. Гусеница едва не выскользнула из пальцев!

Нет уж, теперь не уйдешь!

Выгнув голову, Гоша поднес к лицу руку с ножом. В широком лезвии блестела мигающая лампа. Внутри рта заныло — так болит обнаженный зубной нерв. Гоша захрипел, не в силах сдерживать боль.

А разве есть выбор?

Нож коснулся тельца гусеницы, чуть ниже рыжего гребешка.

Краем глаза он увидел сзади какое-то движение. А потом что-то тяжелое обрушилось на его голову, вышибая к чертовой матери сознание.

Частицы Первенца, кусочки Бога Гатаноа — шевелящиеся гусеницы влажные и темные от крови, похожие на мохнатых глистов — вываливались из живота Ловца, путались в его пальцах, ощупывали грязный пол толстыми слизистыми усиками.

Раздавленная шаурма валялась рядом, и в смеси кетчупа и майонеза корчился Ребенок в безрезультатных поисках носителя. Никого он уже не найдет и попросту сдохнет через несколько минут.

— Простите меня, — плакал Ловец. Гусеницы заползали под рубашку, холодили кожу. Он чувствовал прикосновение их липких тел. — Я не смог…

Вместе с вывалившимися Частицами Первенца он будто потерял душу. Стало пусто и одиноко. За многие десятилетия, что Ловец мотался по стране, наслаждаясь силой, властью и свободой, данной Первенцем, он настолько свыкся с живущими внутри себя существами, что сейчас вдруг с невероятной силой понял всю хрупкость собственной одинокой жизни.

Кто он без них? Оболочка, пустышка, один их миллиардов.

Скрипнула дверь, на автозаправку вернулся Гоша.

Частицы Первенца закопошились, начали присасываться к коже Ловца, болезненно впиваясь острыми зубками. Впрочем, что такое боль по сравнению с ощущением утраты, которое не пройдет теперь до самой смерти? Пусть хотя бы так. Он готов был стать марионеткой, лишь бы продлить мгновения, пока Частицы будут рядом.