Жизнь с вампиром (СИ) - "Натаниэль" - Страница 1

Наверное, стоит начать с того, что меня воспитал вампир….

Впервые я встретила его, когда мне едва стукнуло пять лет. Не смотря на столь маленький возраст, воспоминания о том дне остались настолько четкими, что я бы могла описать все, что происходило тогда с точностью до цвета листвы на деревьях. Да, листва сияла золотом, был октябрь. В ночь на тринадцатое число сгорел мой дом, и все мои родные…

Я практически не помню своих родителей, лишь немногочисленные факты: отец был священником в храме при котором мы жили. Мама была очень религиозна и проводила большую свою часть времени в храме за прочтением рукописей, отца часто можно было найти при ней. Вот и всё что я помню о них, ни внешности, ни голосов, лишь пара холодных фактов. Большую часть времени я была на попечении своей бабушки по линии отца. Почему не со сверстниками? Ближайшая деревня находилась в полутора километрах от нашего места проживания, и мало кто часто водил своих детей в храм, разве что на праздники. Не помню, чтобы это доставляло когда-либо мне дискомфорт, пусть другие дети этого и не понимали, но вокруг моего дома был поистине прекрасный мир, и может даже к лучшему, что без людей…

Пожар. Я помню как ярко полыхал храм и мой близ стоящий дом. Казалось весь мир озарило красное пламя, его отголоски доходили до самого неба. Из-за чего произошел пожар? Память плотно запечатала все воспоминания связанные с этим. Кто-то сказал, что ничего удивительного в этом нет — шок от потери родных и малый возраст.

Вдоль опушки леса, что обступал храм со всех сторон, толпились люди из деревни. Большая часть из них находилась у вымощенной каменной дорожке ведущей непосредственно ко входу храма, часть людей всматривалась в лес, силясь увидеть перекинулось ли уже пламя на дом.

Все о чем-то говорили, слышались сочувственные вздохи, где-то вдалеке даже заплакал ребенок. А я просто стояла в эпицентре этой толпы, словно никем невидимая. Пламя стало постепенно угасать, кого благодарить за это — я не знаю. Всё о чем я думала тогда — какое же звездное небо над разноцветными кронами деревьев, как вдруг чья-то холодная рука легла на моё плечо. Его глаза были прекраснее звездного неба — темно-синие с фиолетовым отливом, а в светлых волосах бликами играл лунный свет. Рукава, накинутого на плечи пиджака, трепал ветер, и тот лишь чудом не падал. Тогда мужчина казался мне очень высоким и недосягаемо далеким.

— Ты пойдешь со мной, — это не было похоже на вопрос, скорее он утверждал.

Я без малейшего страха протянула ему руку, и этот странный высокий человек незамедлительно изменил положение своей руки — убрал её с моего плеча, и аккуратно обвил пальцами мою маленькую ладошку со слегка растопыренными пальцами. Загадка потухшего дома решилась сама, когда к нам подошел не менее высокий человек в красном костюме — пожарный. Они о чем-то говорили, пожарный кивнул головой в мою сторону, светловолосый ему что-то ответил, и тогда человек в красном ушел.

Отчего-то мне было до безумия спокойно рядом с этим незнакомцем. Не смотря на произошедшее я ни плакала, ни боялась, лишь смотрела в его странные чарующие глаза. Наверное я бы простояла так вечность, как бездушная кукла — без эмоций, без понимания происходящего. Губы мужчина шевелились, было ясно что он обращался ко мне, но слова что он произносил не имели никакого смысла, я просто не могла их разобрать. Его светлые брови сошлись, создавая складки на переносице. Странная мысль вновь промелькнула на краю сознания — он совершенно не похож на японца, слишком высокий, слишком яркий. Слишком много "слишком".

Мужчина попробовал слегка встряхнуть меня, и тут словно неожиданный удар электрическим током прошиб меня, боль ударила куда-то в грудь и начала расходиться ужасными спазмами по всему телу, из глаз хлынули слезы. Первая стадия шока прошла и началась истерика. Он взял меня на руки…

***

Флоренс перевернула бекон, он недовольно зашипел, разбрызгивая свою злость по кухне. Она привычным жестом заправила мешавшую прядь угольно-черных волос за ухо и продолжила готовку, не замечая горячих капель масла, попавших на ее руку. Девушка взяла три яйца, каждое из которых по очереди разбила и вылила на сковороду. Она убавила газ и принялась готовить кофе. Вернее, будет сказать, засыпала в кофемашину зерна и поставила две кружки под краники. Машинка затарахтела, и из краников полился черный кофе. Флоренс заворожено смотрела, как тоненькие струйки черного кофе смешиваются со сливками.

— Завтрак еще не готов, — произнесла девушка, казалось бы, в пустоту.

Она развернулась, в некогда пустой кухне уже сидел Рэнджин. Как всегда он бесшумно появился в комнате, но она уже за тринадцать лет настолько привыкла к его штучкам, что без проблем определяет, когда он приходит.

«Как?», — спросил он однажды.

«Чувствую», — пожав плечами, ответила она.

Он сидел, откинувшись на спинку стула, положив ногу на ногу, и смотрел на плюшевого мишку, что находился на стуле напротив. Девушка закончила с приготовлениями и, расставив тарелки и чашки с кофе, села на стул, взяв медвежонка на руки. Она одной рукой прижала его к себе, пододвинула тарелку с завтраком чуть ближе и начала есть. Рэн вздохнул и тоже приступил к еде. Он поглядывал в сторону девчонки, что так упорно прижимала к себе мишку, и не выдержал:

— Сколько тебе лет, а ты все с ним таскаешься. Да и он уже старый, купила бы себе нового хотя бы…

Девушка послала ему такой убийственный взгляд, что он чуть не подавился.

Ему не понять, почему она до сих пор носится с этим мишкой. Её взгляд наполненный грустью скользнул по потрепанной плюшевой игрушке. В ней заключалось столько всего для Флоренс: воспоминания, мысли, чувства… Она посмотрела на Рэнджина, который с абсолютно равнодушным лицом жевал свой завтрак. Ей было обидно. Когда он только нашел ее и взял к себе, мужчина был настолько добр к своей подопечной. Он делал для нее все. А сейчас он даже не знает, где она учится, что делает, когда его нет дома, что ее тревожит, о чем она думает, когда ночами зарывается в подушку, и сама говорит себе, что плакать нельзя. Как давно слезы не омывали её лицо? Ей уже не припомнить. Одним словом — давно.

Флоренс делала все, чтобы стать достойной его — усердно училась, превосходно контролировала свои эмоции, училась двигаться также плавно и грациозно, всегда держала спину прямо, прочла несколько книг по этикету и даже музицировала. Одежду ей всегда покупал сам Рэнджин, отчего отпадала нужда задумываться хотя бы об этом. Но с того момента, когда он отправил ее учиться в общественную школу, Рэнджин перестал обращать на нее свое внимание. Чтобы она ни делала, его взгляд оставался холодным и непроницаемым. А делала ли она что-то? Практиковалась в готовке в свободное от учебы время, учила всё новые и новые фортепианные произведения, содержала весь дом в полном порядке, в общем старалась вести себя как идеальная "дочь".

Губы непроизвольно скривились в подобии улыбки. Дочь? Флоренс повела плечами, словно пытаясь отбросить это страшное слово подальше от себя. Она не хотела быть дочерью. А кем? Самый сложный вопрос на который ей так и не удалось ответить.

Со средней школы сменилось и его расписание. Он больше не обедал с ней, и не ужинал, не пытался вытащить её на улицу прохладными вечерами. Теперь он всегда работал по ночам без выходных и перерывов, а днем отсыпался в своей комнате. Раньше Рэнджин уходил на пару часов, как он говорил: "разгрести кое-какие дела в клубе". Для неё это было чем-то само собой разумеющимся, а теперь…

Теперь они только завтракали вместе. Она была искренне рада, что хоть эта традиция осталась у них. Но он снова был слишком далеко от нее, как и тогда тринадцать лет назад, слишком высоко и недосягаемо.

***

Я сидела у него на коленях, крепко зажмурившись и прижавшись к его груди, стараясь еще сильнее сжать его рубашку. Всхлипы до сих пор неконтролируемо вырывались из груди. Я старалась их сдерживать, но пока это было безрезультатно, он гладил меня по голове и что-то говорил. Наконец боль, что сковала меня, потихоньку начала рассеиваться на груду маленьких осколков, которые уже не кололи так сильно, и я смогла вздохнуть полной грудью. Я отстранилась от мужчины и посмотрела ему в глаза — этот необычный цвет заворожил меня и успокоил полностью. Он улыбнулся, слегка приподнимая уголки губ. Мне так хотелось прикоснуться к его идеальной светлой коже — это желание было настолько сильным и неконтролируемым, что я просто взяла и положила руку ему на щеку. Его глаза удивленно расширились, и он покосился на мою ладонь. Действительно, его кожа была настолько мягкой и бархатной, что не хотелось убирать руку. Я со вздохом, полным сожаления, начала отводить свою руку в сторону, но его движение было намного быстрее моего, он прижал мою руку обратно.