Милосердие спецназа (СИ) - Соколов Вячеслав Иванович - Страница 29

А вот стреляют в Антона, из последних сил толкаю его... Левая рука взрывается болью, и пуля, предназначенная ему, достаётся мне... Сердце бешено бьётся, заставляя, стиснув зубы, рваться вперёд, проливая на раскалённые камни свою кровь.

На меня налетает молодой бандит с ощеренным в бешенстве ртом, в руках кинжал, которым он размахивает. Раненая рука плохо слушается, продырявленная нога с трудом держит вес. Не успеваю отбить удар, однако рефлексы заставляют тело провернуться и клинок скользит по рёбрам, вспарывая плоть. А ранивший меня, пуская ртом кровавые пузыри, падает лицом вниз. Это Димка-Маркони, лёжа на земле, с окровавленным лицом, стреляет из трофейного автомата. Рядом стреляет Андрюха-Пепел, добивая последних боевиков. Мы победили — теперь можно сдохнуть...

Но спасительная темнота не приходит. Лежу на правом боку и смотрю в мёртвые глаза Олега. Парня, который пошёл в армию, что бы стать героем, из-за каприза красивой дурочки. А погиб, закрыв телом своего тогдашнего соперника в борьбе за сердце неприступной красавицы, которая в результате кинула их обоих. Погиб, спасая жизнь своего лучшего друга. Прощай, брат!!!

Вот и сижу теперь, кое-как перебинтованный, прислонившись спиной к огромному камню. Рядом Сашка бинтует себе ногу. На мою попытку помочь, обматерил последними словами. Вот гад! Типа мне шевелиться нельзя! А ему?.. Можно? Оказывается да. Развороченная икра на левой ноге — это царапина!

— Сань.

— Чего?

— А ведь мы живые...

— Да уж...

—Что с Балагуром?

— Хреново. Наши пошли к дороге, нужен транспорт. Иначе хана Вовке.

Вздыхаю... Сердце сдавливают стальные тиски... Четверо. Только четверо из нас остались на ногах. Джинн, Пепел, Маркони и Листик, раненные и окровавленные ушли искать транспорт и если они его не найдут, то Вовка умрёт, а, возможно, не только он. Хан и Пьеро не лучше нас выглядят. Тот же Петька, скрипя зубами от боли, осмотрел у всех раны, обработал и кольнул обезболивающего, после чего вырубился. Его уже осматривал Джинн, высказав пару слов о особо одарённых дебилах.

Что греха таить, я даже пробовал молиться, тем, кто в состоянии помочь. Но в ответ тишина. Ни Маришка, ни Анютка не откликнулись. И тут вопрос, не могут или не хотят?.. Кто его знает, что хуже…

— Егор.

— А...

— Как думаешь, Ванька с Тунгусом пацанов встретят?

— Конечно, — киваю, — обязательно встретят! Ты что сомневаешься?! Что б они своих пацанов и не встретили!

— Это хорошо, — кивает Сашка, который не знает, что никто не будет встречать наших ребят. Ванька давно на небесах, скоро на перерождение пойдёт, Тунгус где-то вселенную спасает. Может, парней к нему отправят? Кто знает… Но от нас они уходят, уходят навсегда…

А колонну мы спасли: наш бой отвлёк на себя значительные силы боевиков, ведь это был их маршрут отхода и неожиданного нападения, тоже не вышло. Так что парни в Российском камуфляже раскатали оставшихся бандитов в тонкий блин. Ведь в тыл боевикам зашли четверо обозлённых спецназовцев, пополнивших боезапас у поверженного противника, раненные, с посеревшими лицами — парни шли мстить... Там Димку и Антона довольно серьёзно ранило. Так что более-менее целыми из всех нас, остались только двое Джинн и Пепел. Но тут главное, более-менее… Хорошо хоть Степаныча с нами нет. Староват он для такого…

Кто сказал, что мужчины не плачут! Плачут... Если гибнут друзья: Олег-Молот — доверчивая душа и вечно задумчивый — Витя-Тихоня. Прощайте, братья, мы будем помнить о вас.

А потом был госпиталь: заштопали дырки в шкуре, из левого плеча достали пулю, а из правого бедра осколок от гранаты, второй так и остался в ноге. Врачи доставать не рискнули, как-то он там неудачно засел. Но вроде, вынуть будет можно, но не здесь и не сейчас. В общем, легко отделался. Не то, что Балагур…

Вовку до госпиталя довезли. После первой операции ампутировали правую ногу, вторую, вроде, смогли спасти, вырезали что-то в животе, ибо, туда тоже залетело несколько осколков, но в отношении жизни прогнозы давали вполне оптимистические. А нога что? Фигня, я ему такой протез закажу — бегать будет. На третий день Балагур пришёл в себя, и первый его вопрос был:

— Мажор жив?

Оказывается, мы пострадали от одной гранаты, и прежде чем потерять сознание он видел, как я упал.

— Жив, — кивнул Рогожин. Который, вместе с Пеплом, как единственные ходячие, навещали его. Рвались-то, конечно, не только они, но… «Реанимация не проходной двор» — как поведал нам медперсонал.

По поводу ноги, Балагур пошутил в своём стиле, при этом угадав мои мысли:

— Да фигня, у меня кореш — мажор буржуйский, подарит протез навороченный, — попытался улыбнуться, а потом глядя на бегающие глаза гостей, спросил: — Кто ещё?

Переглянувшись, наши не решились скрывать правду:

— Молот…

— Олежка, — на глазах Вовки выступили слёзы, — как же так…

— А ну выходите, выходите, нечего расстраивать больного, — замахала руками медсестра.

А ночью у Вовки открылось внутреннее кровотечение, врачи несколько часов бились за его жизнь, но на этот раз прогнозы были печальными. Шансов на то, что доживёт хотя бы до вечера, практически не было. И тогда Рогожин сбежал из госпиталя, не было его два часа, вернулся он уже на вертолёте, в который, погрузили Балагура:

— В Сибирь летим, — зайдя в общую палату, которую занимали покалеченные Коршуны, пояснил командир. — Молитесь, парни.

Я молился, но так никто и не ответил, а может даже и не слышал. Ещё через три дня приехали Васильев и Степаныч, привезли наши вещи и новости. Из хороших было то, что Степаныч доставил Разиных без происшествий, так что не зря мы бегали, отвлекая внимание. А из плохих… Вовка умер. Не довезли.

Васильев уже на следующий день уехал обратно, а Степаныч принялся нас лечить. Как он уговорил местных эскулапов? Не знаю. У него свои секреты. А Руслан, так и не вернулся. Почему?

Через неделю ожидания не выдержал и устроил засаду на нашего бравого прапора. Несмотря на то, что в подземельях совсем бросил курить, в больничке снова дымить начал. А что тут ещё делать? Скукота смертная, остаётся только скакать на костылях, да дымить. В любом случае польза от этого была. Наконец-то удалось поймать Степаныча одного. Для этого пришлось пропустить процедуры, как и Пеплу, которого поставил на стрёме, чтоб никто своим появлением не дал повода увильнуть от ответа, хитрому прапорщику. А чтоб Андрюха ничего лишнего не услышал, завёл разговор на китайском, не зря же учился у Степаныча, вот и пригодилось. На мой вопрос, тот ответил так:

— Расформировывают нас, Егорка. Решено, что хреновые из вас суперсолдаты.

— В смысле? — обиделся я. — Что значит хреновые солдаты.

— Не солдаты, а суперсолдаты, — усмехается прапор. — Посчитали, сколько стоит вас таких найти, потом подготовить, а в результате, — обводит руками вокруг, — вроде как, овчинка выделки не стоит. Так что по домам.

— Ну со мной понятно, Степаныч. Я на гражданке не пропаду. А как же парни?

— А что парни? — вздыхает. — Тебе поведать, как государство заботится о своих героях?

— Не стоит, — отвожу взгляд. Потом тыкаю пальцем в потолок: — А как же не государство? Это ведь они всё замутили… И вообще, почему бабки не отвечают?

— Бабки твои заняты, — вздыхает. — А про парней не забудут, у нас не принято так. Боевые всем выдадут, семьи погибших пенсии хорошие получат, действительно хорошие, а не те, что может дать наше государство, — грустно вздыхает, — видел я эти подачки. Ну, а остальным, уже дома, по-тихому, ещё денег подкинут. Сам понимаешь…

— Понимаю, — затягиваюсь и сквозь выдыхаемый дым, повторяю вопрос: — Дед, ты не юли, Руслан где?

Хмуро смотрит в окно, дует на тлеющий конец сигареты:

— Егор, если кто узнает, что я проболтался не сносить мне головы. Ты это понимаешь? — киваю, давая понять, что я могила, а он вздыхает и признаётся: — Такие, как Руслан, один на миллион, понимаешь? — тычет меня пальцем в грудь, хорошо хоть в здоровую половину. — Не человек. Скала. И даже если кровью сердце обливается, для него долг превыше всего, — сплёвывает в окно. — Приказали ему остаться. И не думай, что ему плевать на вас, приказ есть приказ.