В круге страха (СИ) - Хаимович Ханна - Страница 53

Учитель Ниарс встал в ногах саркофага, открыл перламутровую шкатулку и резким движением выбросил руки перед собой. Миг — и движение подхватили маги, выстроившиеся по обе стороны цепочками по пять человек. Золотистый порошок взвихрился, рассеялся туманным облачком и медленно опустился в открытый саркофаг.

Воцарилась такая тишина, что слышно было, как под самым потолком колышется слой гидровоздуха.

Затем это кристальное напряженное беззвучие нарушил негромкий шорох. Раздался протяжный вздох, потом приглушенная фраза на неизвестном языке…

Ринеон Великий легко вскочил на ноги, точно пробудился ото сна, а не восстал из мертвых.

Все взгляды устремились на него. Леферия медленно поднимала глаза, стремясь поскорее увидеть его лицо и отчего-то опасаясь. Словно что-то могло в этот момент непоправимо сломаться — то ли любовь к мертвому, то ли память о живом… Зато лица тех, кто стоял напротив, были как на ладони.

И на всех, независимо от симпатий и партий, читалось одно.

Страх.

***

Императорские покои временно заперли на замок. Анакату и Ринеону выделили одинаковые комнаты в разных частях дворца.

Казалось, станнека вернулась, вместо Геолиса возродилась в Хадрате и накрыла чуть ли не весь Заалан. В коридорах Леферии не встретилось ни души. Она знала, что группа временного правления — несколько магов под руководством Харса и главы политических домов — собрались сейчас в зале Мудрости, где император обычно вел переговоры с советниками и знатью, и готовят все для завтрашнего отбора. Остальной дворец словно вымер. У временных покоев Ринеона не было даже стражи. Хотя это как раз ничего не значило — не обязательно расставлять стражников у порога, чтобы знать, что помещение охраняется…

Ринеон в одиночестве неподвижно сидел на диване перед эфирным проектором. Проектор зеленовато светился, придавая лицу мертвенный оттенок. От этого Леферии стало не по себе. Она поспешно подошла к дивану.

— Ринеон!

— Это ты… — прошелестел тот, отрываясь от проектора. Помедлил, повернул выключатель, перекрывая эфир и отрезая от него комнату. Леферия радостно улыбнулась… но улыбка тут же погасла. Ринеон опустил руки на колени и не продолжал. Только смотрел на нее без заметных эмоций и время от времени поводил плечами и шеей, будто надел неудобную рубашку.

Вот только рубашки на нем не было — лишь легкие домашние брюки…

Леферия села рядом, коснулась его плеч, провела ладонями по обнаженной груди.

— Как ты?

— Я… — Его рука дернулась ей навстречу, коснулась талии и упала. — Я смотрел, что здесь произошло. Проклятие. Меня только-только отпустили, я хотел идти дальше, и тут маги меня выдернули. Зачем? Чтобы править?

Бессвязность речи Леферия могла списать на растерянность, но взгляд и тон… нет, воскрешенный Ринеон отличался от живого, предприимчивого, веселого и лукавого, отличался, как ей и рассказывали некогда учителя. Она изучала его узкое нервное лицо, равнодушные темные глаза, касалась светлых волос, но Ринеон не реагировал. И все же он не походил на то чудовище, которое она воображала, слушая рассказы учителя Ниарса. Это был не восставший труп, в котором вместо души засела неизвестная тварь. Это по-прежнему был Ринеон, только бесконечно отрешенный и взирающий на привычный мир как на нечто давно похороненное и забытое.

— Тебе рассказали? О Геолисе, Ложе Былого, Анакате?..

— Рассказали. И об исчезновении Судий. Но это все дела живых, Леферия, — Ринеон произнес ее имя после паузы — и она с готовностью поверила бы, что он не сразу его вспомнил. — Это все ваше… гнездо и возня. Детишки копошатся и не представляют, что там за пределами гнезда…

— И что же там?

— Свобода, — просто сказал Ринеон. — Меня долго удерживало что-то, время как будто застыло. Потом оковы треснули. Я освободился от времени, от тела, от чувств. За горизонтом было что-то… Но я не успел туда добраться.

— Удерживало? После… после смерти? — Леферия нахмурилась. — Застывшее время… Получается, ты был в раю? В счастливом мгновении?

— Может быть, оно и было счастливым. Когда я освободился, то уже не мог вспомнить, — ответил Ринеон с легким раздражением. Казалось, расспросы начали ему докучать. — Если завтра народ изберет Анаката, меня отпустят обратно?

И он взглянул на Леферию так, что та разом поняла: ни одному из ее ожиданий сегодня не суждено сбыться. А она мечтала… Сколько раз, лежа без сна в кровати, она представляла, на что было бы похоже воссоединение, прокручивала в уме былые ласки и все, что Ринеон любил бархатно нашептывать ей на ухо… С трудом верила, что Ложа Былого победит, но мечтала — а потом долго пила горячий звидт, пытаясь унять дрожь.

В этом взгляде была надежда, с которой ребенок смотрит на мать. И больше ничего.

— Отпустят, — сказала она. — Но я не понимаю, почему тебе так хочется умереть.

Кажется, совсем недавно она говорила что-то похожее кому-то другому…

— Не умереть, — поправил Ринеон. — Пойти дальше. Я ведь уже умер. Это необратимо. Птенца не вернешь обратно в скорлупу.

— Народ тебя любил. Больше, чем Анаката, — заметила Леферия. — И ты не птенец, и Хадрат не скорлупа. Многие надеялись на твое возвращение.

В глазах Ринеона, когда-то таких веселых, зажглись нехорошие огоньки.

— Если меня изберут, я, конечно, буду править. Для начала уничтожу Анаката с его Хризолитидами. Ложу Былого — тех, кто был прикрытием Хризолитидов. Боевых магов, которые присягнули Анакату… — он точно ожил по-настоящему, говорил все более пылко, и Леферия невольно отстранилась. — Потом остальную знать, которая прогнулась под него…

Леферия закусила губу и напомнила себе, что сама еще сегодня днем жалела, что не придумала гидровоздушный яд, который поражал бы сторонников Анаката.

— А потом, — Ринеон улыбнулся в каком-то странном экстазе, — мы распылим по всей империи смертельный яд. Эта свобода… ее ни с чем не сравнить. Ее достойны все…

— Все достойны смерти? — переспросила Леферия. — Ты серьезно?

— Да. Нет. Какая разница, — отмахнулся Ринеон. — Пойми, то, что здесь происходит — такая возня, такие мелочи. Не имеет значения, можно творить что угодно, все это не имеет значения… Ерунда, суета! Если сравнивать с тем, что там…

— Но ты не там! — попыталась Леферия воззвать к его благоразумию. — Империи не хватало твоего руководства!

— Если оно им нужно, они его получат, — ухмыльнулся Ринеон. — Мы все славно повеселимся. Вместо яда можно распылить наркотик. Или афродизиак. Или смесь того, другого и третьего. Или ввести вместо Судий законы и запретить дышать. Или заставить всех сажать сахарные клубни в верхних слоях гидровоздуха. Им никто не мешает делать, что они хотят, но раз они хотят меня… Леферия, я устал. Мне завтра весь день сидеть в эфире. Уйди, я посплю.

— Принести тебе эликсир крепкого сна? — она подалась ближе, прижалась к его груди и заглянула в глаза. Она знала — Ринеон прочтет там все, что не сказано словами.

— Принеси, — выдохнул он. — Ты всегда меня понимала…

Вместо ответа Леферия поцеловала его. Ринеон не ответил. Губы его, хоть и горячие, казались скорее разогретым воском, чем живой плотью.

Так и не дождавшись отклика, она встала и пошла к двери.

— Свари эликсир покрепче, пожалуйста, — негромко сказал Ринеон вслед.

***

Отборы в Хадрате проходили редко. Должность императора не передавалась по наследству, но обычно каждый правитель успевал назвать своего преемника. Иногда, если он погибал, так и не выбрав сменщика, народ решал, кому из претендентов отдать предпочтение. Их, заранее проверенных на совместимость с императорским Мальстремом, усаживали перед проекторами, и кандидаты пребывали в эфире, а народ голосовал, до тех пор, пока всех лишних не выкидывало, а в эфире оставался один — тот, чье преимущество уже не поколебал бы ни один новый голос.

В такие дни дворец объявлялся общественным местом. Конечно, на верхние этажи и в покои посетителей не пускали — там сидели претенденты и дежурили десятки магов. Они следили, чтобы никакие другие маги, способные влиять на эфир, не нарушили честность отбора. Но в холле, на колоссальной публичной галерее-спирали, на Пирамидальных ступенях и в гостиных толпились люди. Везде стояли свободные проекторы для тех, кто интересовался положением дел. В саду бесплатно разливали напитки, а кракен, спугнутый шумом и толкотней, всплывал высоко в гидровоздух и парил над дворцом, растопырив щупальца.