История халифа Хакима - де Нерваль Жерар - Страница 6

• Предыдущая
• 6/9
• Следующая

Странно, но, может быть, из-за его сурового вида сумасшедшие относились к нему с уважением; никто из них не осмеливался задерживать взгляд на его лице, но что-то заставляло их собираться вокруг него, словно растения, которые в предрассветные часы уже поворачиваются в сторону еще не появившихся солнечных лучей.

Если простые смертные сами не в состоянии постичь, что происходит в душе человека, который внезапно понимает, что он – пророк или бог, то легенды и история рассказывают, какие сомнения и тоска гложут эти божественные души в то смутное время, когда их ум освобождается от кратковременных пут перевоплощения. Случалось, что сам Хаким начинал сомневаться, как некогда Сын Человеческий на Масличной горе, но больше всего его удручало сознание того, что собственная божественная сущность открывалась ему только в состоянии экстаза, вызванного гашишем. «Значит, – говорил он себе, – существует нечто более сильное, чем тот, кто выше всех на этом свете, и это всего-навсего полевая трава. Воистину, обычный червяк доказал, что он могущественнее, чем Соломон, когда прогрыз посередине и сломал посох, на который опирался этот повелитель духов; но кто такой этот Соломон по сравнению со мной, если я – подлинный Алъбар (Вечный)?»

По злой насмешке судьбы случилось так, что однажды Маристан посетила принцесса Ситт аль-Мульк. Как это принято у царственных особ, она приходила с утешением к заключенным. Пройдя по части здания, отведенной под тюрьму, она захотела посмотреть и отделение для умалишенных.

Принцесса была закутана в покрывало, но Хаким узнал ее по голосу и не мог сдержать своего гнева, увидев рядом с нею министра Барджавана; спокойный и улыбающийся, он показывал ей помещение.

– Здесь, – говорил он, – содержат несчастных, которые находятся во власти всевозможных бредовых идей. Один считает, что он – повелитель джиннов, другой утверждает, что он – Адам, но вот перед вами самый большой честолюбец; он поразительно похож на вашего брата халифа.

– Это и правда удивительно, – сказала Ситт аль-Мульк.

– Так вот, – продолжал Барджаван, – это сходство и стало причиной его несчастий. Наслушавшись, что он как две капли воды похож на халифа, он вообразил себя халифом; но это ему было недостаточно, и он решил, что он – бог. Сам же он – ничтожный феллах, разум которого помутился, как и у многих других, от неумеренного употребления дурманящих снадобий… Интересно было бы посмотреть, что он скажет в присутствии самого халифа…

– Презренный! – вскричал Хаким. – Так, значит, ты отыскал двойника, который похож на меня и занял мое место?

Он замолчал, почувствовав, что осторожность покидает его, а это может подвергнуть его жизнь новым опасностям; к счастью, его слов никто не расслышал из-за гвалта, поднятого сумасшедшими; эти несчастные осыпали Барджавана проклятиями, особенно тяжкие оскорбления наносил ему царь дивов.

– Подожди, – кричал он ему, – подожди, пока я умру, тогда мы с тобой еще встретимся.

Барджаван пожал плечами и вышел вместе с принцессой. Хаким даже не пытался напомнить ей о себе. Поразмыслив, он пришел к выводу, что интрига слишком хорошо сплетена, чтобы разорвать ее мгновенно. Или действительно она его не узнала, принимая за какого-то самозванца, илже его сестра в сговоре с министром решили проучить его, заперев на несколько дней в Маристан. Может быть, они надеялись позднее воспользоваться оглаской, которую получит это дело, и захватить власть, а над Хакимом учредить опеку. Возможно, это предположение было не лишено оснований, так как принцесса, покидая Маристан, пообещала имаму мечети пожертвовать большую сумму денег на расширение и улучшение отделения, предназначенного для сумасшедших, с тем, сказала она, чтобы эта обитель была достойна даже халифа.

После ухода сестры и министра Хаким сказал лишь: «Так и должно было быть!». И он вернулся к прежнему образу жизни, ничем не нарушая своей обычной кротости и терпения. Лишь изредка он вел длительные беседы с теми из своих товарищей по несчастью, у кого наступали минуты просветления, а также с обитателями другой части Маристана, которые часто стояли у решетки, разделявшей двор, чтобы посмотреть на выходки соседей. Хаким встречал их столь мудрыми речами, что несчастные часами не отходили от него и смотрели как на одержимого (малъбус). Не потому ли первыми слово божье всегда слышат отверженные? И за тысячу лет до этого первыми слушателями мессии были бедняки и мытари.

Войдя к ним в доверие, Хаким заставлял их одного за другим рассказывать ему свою жизнь, историю своих прегрешений и преступлений и отыскивал глубинные причины, толкнувшие их на это; и, как всегда, виной тому были невежество и нищета. Они рассказывали ему также о тайнах каирской жизни, об уловках ростовщиков и крупных торговцев, законников и цеховых старшин, сборщиков налогов и самых видных негоциантов Каира; рассказали о том, как эти люди сговариваются между собой, как укрепляют свою власть брачными союзами, как они подкупают других и как подкупают их самих, как они по собственной прихоти повышают или понижают цены, как по их желанию возникают голод или изобилие, война или мятеж, как они, никому не подвластные, угнетают народ, лишая его самого необходимого для жизни. Таков был итог правления Барджавана, который был опекуном халифа в годы его несовершеннолетия.

Затем по тюрьме поползли зловещие слухи, их распространяли сами стражники. Говорили, что к городу приближается чужеземное войско, что оно уже стоит лагерем на равнине Пизе, что в Каире готовится измена – город сдадут без боя, что господа, улемы и торговцы в страхе за свое богатство готовятся открыть ворота и уже подкупили военачальников. Говорили, что вражеский генерал вот-вот войдет в город через ворота Баб аль-Хадид. С этого времени род Фатимидов лишится трона, в Каире, как и в Багдаде, будут править халифы Аббасиды, и в молитвах будет упоминаться их имя. «Так вот что уготовил мне Барджаван, – подумал халиф, – вот что предвещал талисман моего отца и вот почему на небе померк Фаруис[6]! Но пришло время посмотреть, что может сделать мое слово и буду ли я побежден, как некогда назарянин».

Приближался вечер. Узники Маристана собрались во дворах на обычную молитву. Хаким обратился сразу к безумцам и к преступникам, которых разделяли решетчатые ворота; он сказал им, кто он есть на самом деле и чего он от них ждет, сказал с такой властностью и убежденностью, что никто не посмел усомниться в его словах. В мгновение ока тысячи рук сломали решетки, и смертельно перепуганные стражники сами открыли двери, ведущие в мечеть. Халифа внесла туда на руках толпа отверженных, в которых его голос вселял надежду и смелость.

– Вот халиф! Вот подлинный повелитель правоверных! – кричали заклейменные людским судом.

– Вот Аллах! Он идет творить божий суд! – горланили сумасшедшие. Двое из них встали по обе стороны от Хакима и кричали:

– Идите все на суд, который вершит владыка наш Хаким!

Собравшиеся в мечети правоверные сперва не могли понять, что нарушило их молитву, но из-за общего беспокойства, вызванного приближением неприятеля, все были готовы к любому повороту событий. Одни разбежались, сея тревогу по улицам, другие кричали: «Сегодня день Страшного Суда!». Услышав эти слова, возрадовались самые бедные и страждущие: «Наконец-то, Господи, наконец пришел Твой день».

Когда Хаким показался на ступенях мечети, от лица его исходило сияние; его длинные и развевающиеся волосы вопреки обычаю мусульман ниспадали на пурпурную мантию, которую кто-то из сопровождающих накинул ему на плечи. Даже евреи и христиане, которых всегда много на улице Сукария, пересекающей базар, пали ниц, говоря:

– Это или настоящий мессия, или антихрист. В Священном Писании сказано, что он придет через тысячу лет после Христа!

Некоторые узнали государя, но они не могли взять в толк, как он оказался в центре города, тогда как, по общему мнению, он в это время вел войска против неприятеля, стоявшего на равнине, вблизи пирамид.

• Предыдущая
• 6/9
• Следующая