Дело о краже артефактов (СИ) - Лифантьева Евгения Ивановна "Йотун Скади" - Страница 24

— Ну, смотри, Акир, на первый раз тебя прощаем, благодари господина Турина, — сказал конюху на прощание Пфалирон. — Только никогда больше так не делай. Если бы не твоя жадность — не погиб бы хозяин.

— Ой, — только и смог ответить конюх, наконец-то сообразивший, что главная его вина — не в том, что он взял у горничной пяток медяшек.

— Императорская Кошка изволит ужинать! — раздалось над садом.

Иван с тоской посмотрел на небо. Время — к вечеру, дела в поместье остались, но есть хочется.

— Ну что, поедем? — спросил землянин помощника начальника полиции, когда они наконец-то ушли с конюшни в дом.

— Да, хлопотный денек выдался, — согласился Пфалирон. — Хорошо, что хоть коляска у подъезда, а то пришлось бы ждать, пока этот тупица карету заложит.

Сыщики направились к парадному входу. Возле дверей их перехватил господин Оорно:

— Господин Дурин, вы говорили об уточненном списке похищенного, я подготовил…

— Спасибо вам огромное, господин Оорно, — поблагодарил Иван, поразившись, с какой скоростью тут выполняются даже не приказания — просьбы.

— Я отметил уникумы, — продолжил гоблин. — Остальное — магические безделушки, их хозяин делал для забавы. Да, пропало еще довольно много драгоценных камней…

— Много — это сколько? — заинтересовался Иван.

— Вот, я пометил, — Гыршак Оорно ткнул в одну из строчек списка. Триста восемьдесят пять бриллиантов огранки «ячмень»…

— Откуда такая точность? — поразился сыщик.

— Эти алмазы являются частью артефакта «коробка лича», найденного во время экспедиции 3007-го года, — с профессорским видом ответил гоблин. — Этот артефакт представляет из себя плоский футляр, в котором в гнездах расположены особым образом ограненные алмазы, каждый из которых имеет форму и размеры, совпадающие с формой и размерами ячменного зерна. При изготовлении ювелирных украшений такая огранка не используется, она характерна для артефактов, если те, конечно, не оформлены как украшения. Алмазы были расположены рядами по двадцать камней в каждом, кроме одного, верхнего. Рядов было тоже двадцать. В верхнем ряду не хватало крайнего левого камня, причем гнездо для него было несколько больше, чем остальные. Дюжину камней я обнаружил в лабораторной чашечке около установки для светового анализа. Видимо, господин Суволли изучал их преломляющие свойства. Еще два горничная нашла на полу под стеллажом… Следовательно, пропало триста восемьдесят пять бриллиантов.

— Понятно, — кивнул Иван. — А какая горничная? Сильвия?

— Да, — коротко кивнул камердинер. — Сильвия — хорошая девочка, она знает, что чужое брать нельзя, поэтому, когда вы разрешили провести уборку в башне, и я послал ее…

— Понятно, — снова повторил сыщик. — А для чего вообще эта «коробка лича» предназначалась?

Гоблин растерянно пожал плечами:

— Вряд ли кто-то сегодня это знает. Известно лишь, что подобные артефакты обнаруживались еще дважды, но из-за высокой стоимости драгоценностей, в них содержащихся, были разукомплектованы до того, как они попадали в руки серьезных исследователей. Поэтому детально изучить их свойства не удалось. Есть предположение, что «коробка лича» использовалась для связи с другими мертвыми магами. Другая версия состоит в том, что с помощью этого артефакта личи управляли наиболее сложными големами.

Ивану стало жалко камердинера, поэтому он поспешил сделать гоблину комплимент:

— Я поражен вашими знаниями, господин Оорно! Вряд ли кто из столичной профессуры так разбирается в наследии Черного Властелина, — с чувством сказал сыщик. — Откуда у вас такая информированность?

— Благодаря господину Суволли! — с достоинством ответил гоблин. — Я был для него не только слуга — я был друг! Он меня выучил читать и писать, и в экспедициях диктовал мне свои дневники.

«Гоблин-писарь, гоблин-секретарь, такого нарочно не придумаешь», — съехидничала та часть сознания Ивана, которая поверила в реальность происходящего и с любопытством изучала новый мир.

«Кто-то, может, не придумает, но мы — не кто-то, — ответила скептическая. — В книжках описаны гоблины, в мире существуют секретари, от удара по голове то и другое совместилось…»

К счастью для Ивана, его внутренние голоса не успели в очередной раз поссориться до того, как они с Пфалироном сели в коляску.

По пути к пансиону коротышка мялся, мялся, но потом не выдержал и спросил, почему Турин так уверен, что дхорков ночью выпустили далеко не сразу? Ведь амулет, отпугивающий дхорков, хороший маг изготовит за пару дней:

— Стоить он будет довольно дорого, но, вор мог рассчитывать на то, что добыча оправдает затраты.

«Потому что я не разбираюсь в амулетах и представления не имел о том, что их может сделать кто-то, кроме Суволли», — подумал Иван.

Но вслух сказал:

— Луковицы. Они не дают мне покоя. Убийца и похититель артефактов, снаряженный всякими магическими приспособлениями, не станет копаться в земле. Зачем? Нарциссы эти, конечно, не дешевы, но не настолько, чтобы ради них рисковать. Убийце, несомненно, нужно было побыстрее убраться из сада. Убил, забрал то, за чем шел, и удрал. А вот в земле рылся кто-то местный. Думаю, он случайно услышал разговор горничной со старшим конюхом и решил воспользоваться случаем. Вот его-то нам и надо найти! Он мог видеть убийцу, тем более клумба, где росли нарциссы, недалеко от башни.

— А ведь верно! — согласился Пфалирон. — Но почему вы так уверены, что он, этот землекоп, видел убийцу? Акир тоже выходил в сад, специально искал, но никого не нашел…

— Конюх проснулся только перед рассветом, а господин Суволли, как утверждает ваш полицейский врач, был убит вскоре после полуночи.

Пфалирон покачал головой, но ничего не ответил.

Некоторое время ехали молча.

Миновали ярмарку, вывернули на набережную. Иван залюбовался видом: садящееся солнце превратило реку в поток живого пламени, небо над водой пылало, переливаясь алым и золотым, а деревья вдоль дороги казались нарисованными тонкой кистью. Ивана вдруг охватило странное чувство. Ему показалось, что он уже видел когда-то этот пейзаж — закат над рекой, темные ветви прибрежных ив, выписанные с тем искусством и прилежанием, которое отличало художников 19 века, маленький колесный пароходик, плывущий прямиком к солнцу, домишки на противоположном берегу, едва различимые в поднимающемся тумане…

«Теперь понимаешь, что все это — игры твоей памяти? — подала голос скептически настроенная часть сознания. — Ты же любил в детстве рассматривать альбомы с репродукциями? Я даже скажу, что это! Помнишь подборку английский художников викторианской эпохи?»

Часть-энтузиастка не успела ей возразить, но вместо нее ответил Пфалирон. Коротышка, конечно, не догадывался о горячих диспутах, то и дело вспыхивающих в голове коллеги, но вечерний воздух подействовал на него, настроив на романтический лад:

— Все-таки наш Кнакк удивительно хорош! Можете считать меня фантазером, но мне кажется, что некоторые местечки вроде этого — слово картина великого мастера. Говорят, великие маги древности создавали целые леса, заставляя каждую травинку пробиваться там, где ей укажут, и где она будет в гармонии с другими растениями. То, что появилось случайно, не может быть столь прекрасно…

От удивления Иван не сразу нашел, что ответить. Уж кто-кто, а маленький полицейский вряд ли держал в руках изданные на Земле альбомы…

— Картина великого мастера? — задумчиво произнес он. — Не знаю, не знаю… мне нравится Кнакк, нравится именно той милой естественностью, той свободой, которыми дышат эти берега. Вот в столице — да, в каждой линии чувствуется замысел зодчего, искусство и гармония, созданная руками разумных. А здесь — нет. Вы, жители провинции, сумели не разрушить естественную красоту… И у вас есть Императорская Кошка! Конечно, мне рано думать об отставке, но хотелось бы провести старость в таком же уютном городке.

Маленький полицейский довольно заулыбался.

«Вот и хорошо, гордись и радуйся, будешь сговорчивее», — подумал Иван.