Четыре грации (СИ) - Браус Иса - Страница 27

Оставалось всего несколько часов до дела, ради которого Аглая жила последние три года. Прежде чем уйти из имения, девушка решила составить для сестёр письмо. Думая над текстом, в голове Глаши крутились мысли о предстоящем деле. Наконец, митрополит Андрей будет наказан. Причём тем же оружием, которым он и семья Журовых уничтожили её.

Когда дела в имении были завершены, Глаша вышла во двор. Там она увидела Семёна, который колол дрова. Впервые за долгое время тёмную грацию замучила совесть перед мужчиной. Когда Семён увидел Аглаю, он встал по стойке смирно. Юноша едва сдерживал дрожь.

— Аглая Тарасовна, — чуть слышно обратился лакей, — Я… Я хотел…

— Это я должна просить прощение. — произнесла Глаша с усталой улыбкой, — Ты же ничего не знал.

Семён многозначительно взглянул на Аглаю, но та, ничего не ответив, покинула территорию имения.

***

Когда Глафира врала своим родителям, что её избили хозяева, она надеялась, что самое страшное уже позади. Отец и мать подобному объяснению поверили, наказав, чтобы дочь больше господ не провоцировала. Однако самое страшное было ещё впереди.

Как бы Глаша не хотела возвращаться к Журовым, но через два дня она была вынуждена выйти на работу. Бредя по дорогам Ставросино, девочка слышала шёпот жителей села за своей спиной. И с каждым шагом ей казалось, что односельчане обсуждали только её. В эти минуты Глаше хотелось оглохнуть, лишь бы не слышать всего этого. Она от шёпота не избавилась даже, когда пришла в дом Журовых. Не понимая, что происходит, Глафира подкараулила в прачечной Машу.

— Чего тебе? — презрительно произнесла молодая горничная.

— Ты всё знала, ведь так? — не своим голос спросила Глафира.

— Не понимаю о чём ты! — Маша хотела покинуть прачечную, но Глаша преградила ей путь.

— Всё ты понимаешь! Ты же уговорила меня тогда еду отнести, чтобы не встречаться с митрополитом. И это вовсе не из-за боязни оплошать!

— Да, я знала! Я уже устала от того, что митрополит проявлял ко мне нездоровый интерес. И ведь не пожалуешься, иначе тебя таким позором заклеймят, на всю жизнь не отмоешься!

— И поэтому ты решила меня подставить? — не верила своим ушам Глаша.

— Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое! Только я одного не могу понять, чем ты спровоцировала владыку, что он решил тебя повалить?

— Я? Спровоцировала его?

— Ко мне он только приставал, но не более того! Не уж то ты сама этого хотела?

Глаша оттолкнула Машу в сторону и выбежала из прачечной. Добежав до коридора второго этаж, девочка прижалась к стене, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. В этот момент из своей комнаты вышел Феликс Журов.

— О, что ты такая грустная? — спросил сын барина.

— Барин, я… — девочка была удивлена, что он задал этот вопрос служанке.

Однако удивление было не долгим. Феликс, прижав Глафиру к стене, стал развязывать её фартук.

— Что вы делаете? — закричала Глаша.

— Что ты противишься аки девственница? Все знают, что ты по соседним селам шатаешься мужиков ублажать! Так зачем далеко ходить, когда хозяин нуждается в ласке.

Когда Феликс вознамерился утащить Глашу в свою комнату, девочка ударила его ногой в пах. Освободившись от хватки барского сына, служанка приняла решение уйти из дома Журовых навсегда.

Возвращаясь домой по лесной тропе, Глафира встретила Авдотью, которая устанавливала новые капканы. Глаша собралась пройти мимо, но…

— Лучшая защита — это нападение. — эта внезапная фраза женщины, заставила девочку остановиться и повернуться к ней, — Интересно, кому в голову пришла эта мысль: владыке или Журовым?

— О чём вы? — не понимала Глаша.

— О слухах! Я лично слышала, как госпожа Журова тебя сельской портнихе в таких красках описывала, что любая шлюха покажется монахиней. Теперь даже, если ты и попробуешь рассказать правду об изнасиловании, то тебя всё равно посчитают лгуньей. Твои слова теперь ничего не стоят. Печально, не правда ли?

Не веря в слова Авдотьи, Глаша быстрым шагом добралась до Ставросино. Шепот односельчан стал более громким. Были те, кто при виде девочки плевал ей под ноги, и даже те, кто за её спиной восклицал: “Потаскуха!” Девочка думала, что умрёт от стыда, не дойдя до дома. Вернувшись, Глафира стала надеяться на то, что в доме она будет в безопасности, однако она столкнулась с осуждающим взглядом родителей, сестры же испугано сидели на печке.

— Мама, папа, — Глаша всё поняла, — Это не правда!

— Если это так, то зачем односельчанам на тебя клеветать? — сурово спросил отец.

— Я не знаю!

— Глаша, зачем ты нам врёшь! — мать едва сдерживалась, чтобы не заплакать, — Какой же это позор!

— Мы отведём тебя отведём тебя к доктору. Проверим, правда это или нет. — мужчина грубо взял дочь за руку.

— Не надо! — воскликнула Глафиру.

Не выдержав девочка призналась в том, что её изнасиловал митрополит. Эта новость привела в шок чету Морозовых и их младших дочерей. Однако этот эффект был недолог. Отойдя от шока, матушка дала дочери пощёчину.

— Лживая потаскуха. — злобно процедил сквозь зубы отец.

— Мало того, что развратничаешь, так ещё на людей неповинных клевещешь! — закричала мать, — Господи, за что ты нам такую дочь блудливую послал? За какие грехи?

В наказания чета Морозовых посадили свою дочь под домашний арест. Так юная Глаша за пару дней превратилась в общественного изгоя. Однако злобному року и этого было мало.

Через месяц в одну из холодных зимних ночей Глафира прибежала к Авдотье. Открыв дверь, женщина увидела бледную, закутанную в палантин, девочку с опухшими от слёз глазами и дрожащими губами.

— Помогите мне, пожалуйста! — этой девичьей мольбы было достаточно, чтобы всё понять.

Авдотья затянула Глашу в хижину и закрыла за собой дверь.

— Ты в этом точно уверена? — спросила женщина.

— Да, — проскулила девочка, — Все признаки.

Авдотья начала собирать из своих запасников травы, которые были нужны для абортивного отвара. Трезор подбежал к бедной девочке и начал перед ней сочувственно скулить. Глафира же, не обращая внимание на собаку, достала из кармана своего пальто деньги. Прервавшись от приготовления отвара, Авдотья взглянула на купюры феодоровских рублей, которые девочка бросила на стол.

— Это всё что есть. — прошептала Глаша, опустив голову.

— У родителей стащила?

— Какая вам разница?

— Мне дела нет, но… Хм… Понимаешь, я привыкла брать деньги с идиоток, которые не думают о последствиях. — Авдотья положила деньги обратно в карман пальто девочки, — Ты другой случай!

Пока женщина делал отвар, Глаша не могла понять, как благочестивые люди могли над ней надругаться, а потом заклеймить позором, а изгой общества Авдотья протянуть ей руку помощи.

— Держи! — Авдотья протянула Глафире абортивный отвар, — Будет немного больно, но это ещё щадящий способ избавиться от проблемы.

После размышлений на тему того, что благочестивое общества создают исключительно лицемерные люди, Глаша не задумываясь выпила отвар.

На следующие утро Авдотья проснулась от лая Трезора. Резко поднявшись с постели, женщина увидела, что Глафиры нет в хижине. Подойдя к столу, Авдотья собрала в кучу окровавленные тряпки и положила в ведро. Трезор же скулил у открытой двери.

— Не переживай! — сказала женщина псу, — Кровотечение, видимо, уже прекратилось, раз следов нет. Думаю, до дома она дойдёт.

Тем временем Глафира шла по заснеженной лесной тропе, но не в Ставросино. Опозоренной девочке там уже нечего было делать…

Юная Глаша никогда и никому не рассказывала, как она узнала о доме трудолюбия госпожи Лариной. Да и, по правде сказать, девочка и сама не понимала, зачем она пришла в это место. Там никто не знал о случившемся, но Глафира всё равно боялась, что кто-то из подопечных казённого места начнёт показывать пальцем и кричать: “Шлюха!” От этого страха девочка пряталась, закутавшись в палантин, а на все предложения снять его она отвечала: “Здесь очень холодно.” Однако на этом проблемы девочки не заканчивались. Каждую ночь Глаша видела это ужасное воспоминание, которое разделило её жизнь на до и после. Всё дошло до того, что Глафира наотрез отказалась посещать местный храм, боясь, что она там может столкнуться с митрополитом Андреем, хоть и вероятность этого была мала.