Скованные одной цепью (СИ) - "Alexianna" - Страница 35

— Вот, Зайцев, — приговариваю я, — меня ругал, а сам? А если бы я не пришла? Ласты бы тут склеил.

Его тело чуть дёргается мне в ответ.

— Ладно уже, сейчас боль сниму, не шевелись.

— М-м-м… — мычит он в бессознательном состоянии.

Вижу, как слабый ручеёк его магии, вплетаясь в мои ленты потока, начинает помогать затягивать раны.

— Вот, вот, — одобрительно киваю я, — и регенерацию включай уже. А то разлёгся тут — лечите меня.

— М-м-м…— только и может ответить он.

«Полностью восстанавливать ткани нельзя, — думаю я, — а то спалимся. Человеку после такой порки пришлось бы дней пять в постели проваляться. А нам может и суток хватить.»

Оставляю рубцы не закрытыми, чтобы Глафира не охренела, когда увидит полностью восстановленную за 20 минут спину Зайцева. Начинаю аккуратно наносить повязки. Когда приподнимаю тело моего болезного технаря, он шепчет:

— Алёшка…

— А кто ж ещё? — отвечаю я, потом целую его в щёку. — Поспи, ушастик мой.

***

— Это безобразие! — наезжаю я на полковника казачьего, тряся в руке документами Зайцева. — Господин полковник, это просто возмутительно! Мало того, что бусурманы всякие их секут, так и вы кнутами тоже! Он же офицер, как можно его кнутом до смерти?! Немедленно проводите меня к генералу Денисову. Буду жаловаться. И папеньке в столицу напишу, пусть государю-императору расскажет, какие у вас тут беспорядки.

Полковник казачий слегка бледнеет от моих слов, но держится стойко.

— Разберёмся, барышня, — хмуро говорит он. — Дайте уж мне эти бумаги.

Я кладу документы Зайцева на стол передним. Он, не спеша, просматривает их, хмурится ещё сильнее.

— Да, кто ж знал-то? Не по форме одет был и ведь толком ничего и не сказал…

— А его кто-нибудь толком спросил? Схватили и кнутом. И за что? За то, что за ребетёнка заступился?! Так это долг офицерский, малое дитя защищать! — не унимаюсь я, а сама думаю: «Как бы не перегнуть мне с этими наездами…»

Костя вчера рассказал мне о том, что уже у самой станицы, проезжали они с Алексеем мимо поместья какого-то, а там шум-гам. Остановились, пригляделись. Видят, мальчишку лет двенадцати тащат двое здоровенных мужиков. Тот упирается, орёт, плачет, а помещик командует: «Руку отсекайте! Будет знать, бусурманский ублюдок, как чужое добро воровать!» Ну Алексей и не выдержал, рванул отбивать мальчишку. Нагайкой постегал мужиков, да и помещику от его гнева досталось. А тот, долго не думая, к полковнику, мол служивый ваш на нас напал. Показывает след от нагайки на лице и голосит на всю станицу. Полковник, не разобравшись, приказал высечь нарушителя порядка. А Алексей, когда схватили его, только матом ругнулся и ни документов не показал, ни представился по форме. Видимо, понимая, что слушать его никто не станет в том шуме и завываниях помещика. Молчал и когда стегали его кнутом — пощады не просил. Боль-то он ослабил, насколько позволяли его техномагические навыки, но тело — это ведь просто человеческое тело и оно очень уязвимо. А доспехи свои отключил, чтобы не спалиться. Сколько ударов перенёс, не считал Костя, он бросился в ноги полковнику и умолял остановить экзекуцию. Но его никто не слушал, он ведь просто слуга, денщик.

— Так что, умер сотник Зайцев? — угрюмо спрашивает полковник.

— Жив, пока что жив. Если бы я вчера не подоспела — умер бы.

— Ну так ступайте и лечите, чтоб не умер. Неча мне тут истерики закатывать, — злится он, а я думаю: «Вот же, сволочь!»

Злая и раздражённая возвращаюсь в лазарет, где у распахнутой двери меня уже поджидает усатый казак Тимофей. Букетик полевых цветочков из-за спины вытаскивает и ко мне:

— Алёнушка, солнце ясное, — улыбается он, протягивая мне флористическое творение.

— Неужто захворали, Тимофей Батькович? — спрашиваю я, принимая букетик.

— Никак нет, — весело рапортует он мне. — Вот, повидаться пришёл. На роздыхе мы два денька, а потом в разъезд отправимся.

Я захожу в помещение и оглядываю койки. Никого нового не привезли. Все больные вчерашние. А Зайцев? О-о, герой нашего времени уже в сознании. Да прям ещё в каком! Смотрит так на меня и на Тимофея, который увязался за мной, аж глаза техномагические огнём горят.

— Не побрезгуйте, Алёнушка, прогуляться вечерком, — зовёт меня на свидание Тимофей.

Я останавливаюсь, смотрю на него задумчиво. Костя сокрушался, что по глупости Зайцев влип, теперь теряют они время, а им надо как-то в дом Денисова свободный доступ получить. Там, в этом доме, у них задание. А теперь что? Как теперь работать, когда Алексей даже двигаться не может?

— А что, может и прогуляемся, — соглашаюсь я, планируя, что разговорю казака, узнаю про местные порядки, про Денисова этого. Может, что полезное узнаю, а потом подумаем, как выполнить технарское задание.

Вижу, как Зайцев дёргается, пытаясь подняться, а Костя удерживает его и нашёптывает что-то ему на ухо.

— Вот, хорошо-то как, — радуется Тимофей, улыбаясь во все 32. — То я вечерочком зайду?

— Только не поздно, — строго смотрю на парня. — В темноте я с вами никуда не пойду.

— Знамо дело, — соглашается он. — Вы, барышня сурьёзная, да и я не бусурман какой, чтоб непотребства учинять.

Нравится мне этот парень. А усы! Ух, казак! Невольно улыбаюсь в восхищении.

— Ну что, как мой больной сегодня? — спрашиваю Зайцева, подходя к его койке, когда Тимофей скрывается за дверью.

— Волкова, зараза, — скрипит он зубами. — Никуда ты не пойдёшь с этим каза…новой!

— Зайцев, расслабься и лечись, — весело шепчу я ему, наклоняясь и рассматривая его раны.

Они уже затягиваются и воспаление не началось. Это хорошо, но вставать ему ещё рано. Пусть полежит, а я разведаю обстановку.

— Никуда ты не пойдёшь с ним! — не унимается мой больной ревнивец.

— Пойду, пойду, — обещаю я задорно, ведь подразнить Зайцева — это ж такая радость! — Ты же слышал, не такой он бусурман, как ты. Не набросится на меня удовлетворять свои эротические фантазии. Приличный человек. Вот, даже цветы подарил. — При этих словах подношу букетик к носу и делаю большой вдох, типа наслаждаясь запахом полевых цветочков. — Не то что ты. Алёнушкой меня называет, приятно. Вот это кавалер!

— А ты чего ржёшь там? — зло косится Зайцев на Костю, который подхохатывает в кулак, стоя рядом с нами.

— Тебе нужно будет, как минимум, ещё сутки, чтобы отлежаться, а я пока расспрошу Тимофея о Денисове. Может, как-то смогу входить к нему в дом. Вдруг там кто-нибудь болен, — объясняю я своё стремление на свидание с казаком.

— Да, Лёх, пусть Алёна Михайловна поспрашает тут. У нас ведь времени совсем мало, — цепляется за мою идею Костя.

— У Денисова дочка есть, — уже более-менее спокойно сообщает Зайцев. — Двадцать лет девице, насколько я помню. С ней могла бы как-то подружиться?

— А-а, — догадываюсь я. — Вот какой у тебя был план. Ты хотел приударить за барышней и в дом к ним ходить типа на свидания с ней. В двадцать лет тут девица старухой считается, так её отец разрешил бы посещения кавалера, что бы дочурку замуж пристроить. — Злюсь я и добавляю. — Кобелина!

Отчего-то неприятно мне очень, когда представлю себе Зайцева под ручку с другой. Костя снова подхохатывает в кулак.

— Я тебе, Волкова, в вечной верности не клялся, — нагло сообщает мне этот бабник, видимо, обидевшись.

— Я тебе тоже, Зайцев! — парирую я и спешу покинуть технарей пока они меня не довели до истерики.

Алексей

9 августа 1818 года (20:24)

Ну где эта зараза?! Мля! Уже почти стемнело, а её всё нет. Эх, не надо было её отпускать с этим казаком. А как её не пустишь? Она же упёрлась, как баран: пойду, пойду, он такой хороший, цветочки подарил, Алёнушкой назвал…

Ну, Алёнушка, только вернёшься, я тебе задам! А что я ей задам-то? Она права. Я на неё только рычу и угрожаю ей. Злюсь, а потом прикалываюсь. Веду себя, как ненормальный. И всё почему? Бесит она меня и раздражает, а ещё возбуждает и вызывает во мне чувства, совсем мне не свойственные, такие, как нежность и … влюбился я… Только теперь понимаю, что раньше у меня РЕАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ не было.