Расплата - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 9

По личной телефонной линии Милдред Флорри позвонила Джоэлу и Стелле и попыталась убедить, что дела дома не настолько катастрофичны, как они могли подумать. Позорно провалилась, и, когда вешала трубку, племянник и племянница разразились слезами. Их отца бросили в тюрьму и обвиняют в жестоком убийстве. Они хотели вернуться домой.

В девять часов Флорри на своем «линкольне» 1939 года поехала в тюрьму. На счетчике пробега машины значилось меньше двадцати тысяч миль, и автомобиль редко покидал границы округа, главным образом потому, что у его владелицы не было прав. Флорри дважды провалила экзамен, ее несколько раз останавливала полиция, но не штрафовала, и она продолжала садиться за руль, заключив с Никсом Гридли устное соглашение, что будет ездить только в город и обратно и никогда по ночам.

Флорри вошла в кабинет шерифа, поздоровалась с Никсом и объявила, что хочет повидать брата. В тяжелую соломенную корзину она положила три романа Уильяма Фолкнера, три фунта заказанного по почте в Балтиморе кофе, кофейную кружку, десять пачек сигарет, спички, зубную щетку и пасту, две пачки мыла, два пузырька с аспирином и два с болеутоляющими и плитку шоколада. Все, что хотел брат.

После недолгого неловкого разговора Никс наконец поинтересовался, что у нее в корзине. Не показывая, Флорри объяснила: то, что попросил Пит – несколько совершенно невинных предметов.

Оба полицейских отметили: нужно сообщить прокурору, что заключенный хорошо подготовился к преступлению и заранее составил список того, что должна принести ему в камеру сестра. Явная улика, что он планировал убийство. Флорри честно выполнила поручение, но, вероятно, совершила роковую ошибку.

– Когда он просил принести эти вещи? – спросил Никс таким безразличным тоном, будто его слова ничего не значили.

– Он оставил записку Ниневе и велел передать мне после того, как его арестуют, – с готовностью ответила Флорри.

– Ясно, – кивнул Никс. – Скажите, Флорри, что вам было известно о планах брата?

– Ничего. Клянусь, совершенно ничего. Я потрясена не меньше вашего. Даже больше, поскольку Пит мой брат, и я не представляла, что он способен на подобное.

Никс с сомнением посмотрел на Реда. Флорри ничего не знала заранее? Она не представляет мотива убийства? Она откровенна? Обмен взглядами полицейских озадачил Флорри, и она поняла, что ей не надо с ними говорить.

– Могу я видеть брата? – почти потребовала она.

– Разумеется. – Никс снова посмотрел на Реда. – Приведи заключенного. – И когда тот вышел, принялся изучать содержимое корзины. Это вывело Флорри из себя.

– Что вы ищете? – воскликнула она. – Ножи? Пистолеты?

– Что он намерен делать с кофе? – задал вопрос полицейский.

– Пить.

– Мы даем ему кофе.

– Не сомневаюсь. Но по поводу кофе брат весьма привередлив. На войне мог пить что угодно. А теперь только один сорт – «Стандард» из Нового Орлеана. Хоть это вы можете для него сделать?

– Если мы станем давать ему «Стандард», то должны давать тот же сорт остальным заключенным. Хотя бы белым. В тюрьме не может быть никаких привилегий. Поймите, Флорри, люди и так подозревают, что к Питу особое отношение.

– Договорились. Буду приносить вам столько «Стандарта», сколько потребуется.

Никс взял в руки кофейную кружку. Керамическую, уже отнюдь не белую, с бурыми пятнами, явно бывшую в употреблении. Прежде чем Никс успел что-либо сказать, Флорри объяснила:

– Любимая Пита. Ему дали ее в военном госпитале, когда он выздоравливал после хирургической операции. Уверена, Никс, вы не откажете герою войны в маленьком удовольствии пить кофе из своей любимой кружки.

– Не откажу. – Он начал складывать вещи обратно в корзину.

– Не забывайте Никс, мой брат не обычный заключенный. Вы заперли его бог знает с кем. Наверное, с ворами и бутлегерами. Но вы должны помнить, что он ни кто-нибудь, а Пит Бэннинг.

– Его заперли потому, что он застрелил методистского священника, Флорри. И из всех, кто здесь находится, Пит единственный, кого обвиняют в убийстве. Никакого особого отношения он не получит.

Открылась дверь, и вошел Пит, за которым следовал Ред. Он с каменным лицом посмотрел на сестру и, выпрямившись посреди комнаты, повернулся к Никсу.

– Полагаю, хочешь снова воспользоваться моим кабинетом? – спросил тот.

– Спасибо, Никс, это очень любезно с твоей стороны.

Полицейский, что-то проворчав, встал, взял шляпу и вместе с Редом ушел. Его пистолет в кобуре висел на вешалке на самом виду. Пит подвинул стул, сел и посмотрел на сестру.

– Ты идиот! – воскликнула она. – Как можно быть таким глупым, эгоистичным, недальновидным, безмозглым? Устроить такое своим родным? Речь не обо мне! Не о ферме и о тех, кто от тебя зависит! Не о друзьях! О детях! Они в отчаянии, безмерно напуганы. Как ты мог так поступить?

– У меня не было выбора.

– Вот как? Объяснись!

– Я ничего не собираюсь объяснять. И говори тише – не воображай, что нас не подслушивают.

– Мне безразлично, подслушивают нас или нет.

Пит указал на сестру пальцем, его глаза блеснули.

– Успокойся. Я не желаю терпеть твои сцены и слушать брань. Я сделал то, что хотел, по определенной причине и надеюсь, настанет время, когда ты меня поймешь. А пока ничего не собираюсь объяснять. И, поскольку ты ничего не понимаешь, следи за речью.

Глаза Флорри сразу увлажнились, и задрожали губы. Она опустила голову и пробормотала:

– Ты даже не хочешь поговорить со мной.

– Ни с кем не хочу, и даже с тобой.

Флорри вспоминала: когда они мирно завтракали в среду и ничто не предвещало трагедии, брат был таким же отчужденным, как теперь, холодным, будто не от мира сего.

– Зачем ты так поступил?

– Мне нечего тебе ответить.

– Что ужасного сделал Декстер Белл, что заслужил смерть?

– Мне нечего сказать.

– Это связано с Лизой?

Пит секунду колебался, и Флорри поняла, что задела его за живое.

– Мне нечего сказать, – повторил он, доставая из пачки сигарету, зачем-то постучал по циферблату наручных часов и прикурил от спички.

– Ты ощущаешь угрызения совести и жалость к его родным?

– Я стараюсь об этом не думать. Да, мне жаль, что так случилось, но я ничего подобного не хотел. Им, как нам всем, придется научиться жить с тем, что есть.

– И только? Дело сделано, человек мертв. Жизнь продолжается. Хотела бы я послушать, как ты станешь излагать эту свою теорию его чудесным детишкам.

– Я тебя не держу.

Флорри не двинулась с места, лишь промокнула щеки платком. Пит выдохнул сигаретный дым, и тот растекся туманом по комнате. Вдали послышались голоса. Занимаясь своими делами, смеялись шериф и его помощники.

– Какие тут условия? – поинтересовалась Флорри.

– Тюрьма есть тюрьма. Я видел места и похуже.

– Кормят нормально?

– Пища съедобная. Я ел и не такое.

– Джоэл и Стелла просятся домой, хотят тебя повидать. Они в ужасе, Пит, чрезвычайно напуганы, не знают, что подумать, и это вполне объяснимо.

– Я ясно дал понять, они не должны возвращаться домой, пока я не скажу, и точка. Напомни им об этом. Я знаю, как лучше.

– Сомневаюсь. Лучше, когда отец находится дома, занимается делами, объединяя вокруг себя родных, а не сидит в тюрьме по обвинению в бессмысленном убийстве.

Пит пропустил ее слова мимо ушей.

– Я о них тревожусь, но они сильные, умные и все выдержат.

– Не уверена. Тебе легко рассуждать: мол, дети такие же стойкие, как ты сам, которому через столько пришлось пройти. Но это, вероятно, не так. Нельзя предполагать, что это их никак не травмирует.

– Не надо читать мне нотаций. Я рад твоему приходу. Пожалуйста, приходи, но не для того, чтобы потчевать меня нравоучениями. Посмотрим правде в глаза: мои дни сочтены. Не нужно их еще больше отравлять.

Достопочтенный Рейф Освальд вот уже семнадцать лет был окружным судьей округов Форд, Тайлер, Милберн, Полк и Ван-Бурен. Поскольку он жил в Смитфилде, городке соседнего избирательного округа Полк, то лично не знал ни убитого, ни подозреваемого, но, как все, был заинтригован событием и хотел вести процесс. В течение своей ничем не примечательной карьеры ему пришлось рассматривать дюжину рутинных убийств – совершенных во время пьяных ссор, поножовщины в черных дешевых барах, во время домашних конфликтов – преступления в приступе гнева или страсти, за которыми следовал короткий процесс и назначение долгого тюремного заключения. Ни в одном из дел не фигурировал столь известный человек.