Расплата - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 16

Предлагал все это другим, но, никого не заинтересовав, заподозрил, что они либо частично, либо вовсе неграмотны. Чтобы скоротать время, играл в покер с Леоном Колливером из камеры напротив. Парень был не очень умный, но в картах мастак, и навострившемуся в армии в карточных играх Питу было с ним непросто. Его любимой карточной игрой был криббидж, и Флорри купила ему специальную доску с колышками. Леон об этой игре раньше не слышал, однако быстро овладел и за час выиграл пять центов. Они ставили пенни за кон. Принимались также расписки – никто не рассчитывал обогатиться.

По вечерам, когда все дела были выполнены и тюрьма становилась уютнее, чем всегда, Пит открывал камеру Леона, и они вытаскивали в коридор, полностью его перекрывая, шаткие стулья. Доску для криббиджа ставили на квадрат фанеры, который Пит держал в своей камере. Игра начиналась. У Леона хранилась фляжка c маисовым самогоном, который гнали для него родные. Поначалу Пит не проявлял к нему интереса. Но сознавая реальность, что будет либо казнен, либо получит пожизненный срок, сдался – черт с ним. В разгар игры Леон оглянулся в коридоре, отвинтил крышку, сделал глоток и протянул Питу. Тот тоже оглянулся, пригубил и отдал обратно. Они не жадничали. Просто на всех бы не хватило. К тому же в любой тюрьме всегда найдется стукач, и шерифу Гридли не понравилось бы, если бы он узнал, что в его камерах пьют.

Они склонились над игровой доской и не обсуждали ничего, кроме счета, когда открылась дверь и в коридоре появился Никс Гридли с какими-то бумагами в руках.

– Привет, парни.

Оба вежливо кивнули, и шериф протянул бумаги Питу:

– Сегодня собиралась большая коллегия присяжных. Вот ваш обвинительный акт. Первая степень.

Пит выпрямился и взял документы.

– Ничего неожиданного.

– Шаблонное решение. Дата – шестое января.

– Раньше назначить не могли?

– На сей счет поговорите со своим адвокатом. – Никс повернулся и ушел.

Через месяц после гибели мужа Джеки Белл с тремя детьми переехала в дом родителей в Роме, штат Джорджия. Она взяла с собой совсем немного не принадлежащих приходу предметов мебели. Но зато длинный шлейф приятных воспоминаний о пяти годах жизни в Клэнтоне. Со слезами простилась с вскормившим ее и детей и отобравшим мужа сообществом. В суматохе после убийства Джеки согласилась, чтобы тело Декстера предали земле в Клэнтоне, потому что так было проще. Они были не из Миссисипи, ни родных, ни корней здесь не имели, и ее потянуло домой. Но как оставить его? Часть дня у нее занимал поход на кладбище – положить цветы на могилу мужа и от души поплакать. Таков был ритуал. Джеки думала, что будет это делать вечно. Однако из Джорджии сюда не наездишься. Декстер был тоже из Рома. Надо будет его там перезахоронить – на кладбище за методистской церковью.

Они поженились, когда Декстер учился в семинарии в Атланте. После окончания он получил назначение помощника пастора во Флориде. Так началась их кочевая жизнь. Они мотались по югу, где родили троих детей – всех в разных местах. И наконец, после нескольких месяцев в Перл-Харборе обосновались в Клэнтоне.

Джеки нравился город – до той поры, пока не погиб Декстер. Вскоре после похорон мужа она решила, что не может в нем оставаться. Причина была в том, что церкви требовался дом священника. Вскоре пришлют нового назначенца, и его семье нужно где-то жить. Ей великодушно предложили остаться еще на год и ничего не платить, но Джеки отказалась. Еще одна причина, и самая главная – страдали дети. Они обожали отца и не могли смириться с утратой. В маленьком Клэнтоне им вечно пришлось бы носить клеймо отпрысков застреленного при загадочных обстоятельствах человека. Чтобы оградить детей, Джеки перевезла их в место, которое они знали, как дом их бабушки и дедушки.

В Роме дети окунулись в школьную рутину, и Джеки поняла, насколько временны новые обстоятельства. Дом ее родителей был невелик – его явно не хватало для троих подростков. Она взяла десять тысяч долларов из страховки жизни и начала искать жилье внаем. К неудовольствию родителей, стала пропускать церковные службы. Они были истовыми методистами и каждое воскресенье ходили в храм. В этих местах немногие игнорировали службы, а если такие находились, их дружно осуждали. Джеки была не в настроении что-либо объяснять, но дала ясно понять, что борется со своей верой и ей требуется время, чтобы разобраться в себе. Наедине с собой она задавала очевидный вопрос: ее муж – верный слуга и последователь Христа, читал Библию, готовил церковные службы и вот убит. Почему Господь не выделил его из других и не защитил? Чем глубже Джеки в себе копалась, тем острее беспокоил вопрос, который она не решалась задать вслух: а есть ли Бог? Даже мимолетная мысль об этом ее пугала, но Джеки не могла отрицать, что она возникала.

Вскоре о ней заговорили, и мать не преминула ей об этом сообщить. Джеки было безразлично – она настолько настрадалась, что местные пересуды не могли добавить ей боли. Детям в новой школе приходилось несладко. Каждый новый день был днем выживания.

Через две недели Джеки съехала от родителей в съемный дом на противоположном конце города. Он принадлежал юристу Эрролу Маклишу, тридцатидевятилетнему мужчине, которого она знала по школе в Роме. Маклиш и Декстер учились в одном классе, хотя принадлежали к разным кругам. Как все в небольшом городе, Эррол знал об убийстве одноклассника и захотел помочь его вдове.

Последние недели Джеки ела, только чтобы поддержать жизнь, и сбросила вес, который набрала шесть лет назад во время беременности. Такой способ похудения она бы никому не посоветовала, однако это стало единственным светлым пятном в окружающем ее кошмаре. Глядя в зеркало, Джеки не могла не признать, что выглядит лучше, чем раньше. В свои тридцать восемь лет она весила столько, сколько в день свадьбы, и жир больше не закрывал бедра. Ее веки опухли, а глаза покраснели от постоянного плача, и Джеки дала слово прекратить истязать себя.

Дважды в неделю Маклиш приезжал проверить, как у нее дела, и Джеки стала слегка подкрашиваться. Поначалу испытывала чувство вины – ведь Декстер еще не остыл в земле. Она же не собиралась предаваться любовным похождениям. В Роме, вероятно, не так уж много образованных холостяков. И что такого, если она будет выглядеть чуточку лучше?

Со своей стороны, Эррол считал Джеки привлекательной, но отягощенной грузом. С болью вдовства справиться можно, однако он не хотел становиться членом уже готовой семьи. Единственный ребенок своих родителей, Эррол мало общался с детворой. И мысль обзавестись сразу тремя детьми ему претила. Но почему бы не воспользоваться трагедией и одиночеством женщины и не пофлиртовать?

Однако истинный интерес Эррола был в области возможного судебного иска. Его наследство находилось в закладе, он задолжал по нескольким сделкам и после десяти лет адвокатской практики понял, что это не такое уж прибыльное занятие. Как только Джеки появилась в Роме, Маклиш принялся расставлять ловушки. Съездил в Клэнтон и, потолкавшись у здания суда, выяснил, что ему требовалось, о Бэннингах. Потратил часы, копаясь в земельных реестрах и представляясь лизинговым агентом «большой нефтяной и газовой компании». Как он и ожидал, его первая и единственная нефтяная инициатива вызвала у местных волнение: юристы и их помощники, не спуская глаз с незнакомца, принялись изучать пыльные тома с земельными документами. Маклиш же по-тихому исчез, оставив горожан гадать, когда в их местности начнется нефтяной бум. Вернувшись в Джорджию, он с вежливой регулярностью продолжил навещать вдову Белл. Ничем не интересовался, ничего не выспрашивал, был рассудительным, даже почтительным, словно понимал, в каком запутанном мире ей приходится жить, и не хотел в него входить.

В 1946 году Холлинз зачислил на обучение 375 студенток и ни одного студента. Колледж со столетней историей имел блестящую репутацию, особенно среди дам из высшего общества. Стелла Бэннинг выбрала Холлинз, потому что его окончили многие успешные подруги из Мемфиса. Лиза – нет, ее семья не могла осилить столь высокую плату за обучение.