Расплата - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 12

Джоэла крестили в этой церкви в десять лет. Стеллу – в девять. Семья аккуратно посещала еженедельные службы, праздники весеннего и осеннего духовного возрождения, пикники, трапезы, похороны, венчания и бесконечные общественные мероприятия, поскольку для них, как и для многих других в городе, церковь была средоточием социальной жизни. Джоэл помнил всех пасторов. Пастор Уордол хоронил его деда Джейкоба Бэннинга. Пастор Рон Купер крестил его, а с сыном Купера они были лучшими друзьями в четвертом классе. И так далее. Пасторы приходили и уходили, пока перед войной не появился Декстер Белл.

Он оставался на посту явно слишком долго.

– Поезжайте к Восемнадцатому шоссе, – попросил Джоэл. – Я скажу, где остановиться.

– Так где же? – спросил водитель. – Всегда лучше знать, куда еду.

– У дома Бэннингов.

– Так ты из Бэннингов?

Нет ничего хуже разговорчивого таксиста. Джоэл промолчал и посмотрел в заднее стекло на исчезающую за углом церковь. Ему нравился Декстер Белл, хотя подростком он начал задаваться вопросами по поводу его жестких проповедей. Именно пастор Белл сидел рядом с ними в тот страшный вечер, когда они получили сведения, что лейтенант Бэннинг пропал без вести и считается погибшим на Филиппинах. В тот ужасный период он руководил траурной жизнью – направлял церковных женщин и бесконечный поток еды, организовывал молитвенные бдения, выгонял из дома посторонних, если требовалось уединение, и давал советы. Джоэл и Стелла даже стали шепотом ворчать, настолько Белл им надоел. Они хотели одного: быть наедине с мамой, но преподобный всегда находился с ними. Порой приводил свою жену Джеки. Когда Джоэл подрос, он решил, что Джеки Белл холодна и равнодушна. И Стелла тоже ее недолюбливала.

Джоэл закрыл глаза и вздохнул. Неужели это правда: его отец убил Декстера Белла и теперь в тюрьме?

Город остался позади, начинались хлопковые поля, и при свете луны было четко видно, с какого уже собран урожай. Хотя Джоэл не собирался вслед за предками становиться фермером, он ежедневно просматривал в нэшвиллской газете котировки мемфисской хлопковой биржи. Это было важно. Когда-нибудь земля перейдет ему и Стелле, и все будет зависеть от ежегодных урожаев.

– Урожай в этом году на славу, – заметил таксист.

– Да, – кивнул Джоэл. – Еще миля, и я выйду. – И через минуту добавил: – Вот здесь, на Пейс-роуд.

– В месте, где ничего нет?

– Именно.

Такси на гравиевом покрытии замедлило ход.

– С тебя доллар, – сказал водитель.

Джоэл подал четыре двадцатипятицентовика, поблагодарил и вышел, забрав багаж. Когда такси, развернувшись, направилось обратно в город, он прошел четверть мили и оказался на подъездной дорожке к поместью.

Свет в доме не горел, дверь была не заперта. Переступив порог, Джоэл сообразил, что кунхаунд Мак либо у Ниневы, либо у Флорри, иначе пес бы залаял, когда он только подходил к крыльцу. В былые времена – и не такие давние – дом жил бы голосами родителей, музыкой из радио, а субботним вечером шумом ужина с друзьями. Но сегодня он напоминал могилу: темный, безжизненный, пропахший застоялым табачным дымом.

Родители под замком: мать в государственном доме для умалишенных, отец в местной тюрьме.

Джоэл вышел через широко распахнутую заднюю дверь, миновал маленький домик Ниневы и Эймоса и двинулся по тропинке у амбара и навеса для тракторов. Здесь была его территория, и он знал каждый дюйм. В сотне ярдах впереди горел свет в коттедже Бафорда – их мастера или бригадира, как он предпочитал, чтобы его называли. Бафорд стал им еще до войны, и его значимость для семьи сильно выросла.

В коттедже Флорри светились все окна, и сама она ждала у двери. Обняв племянника, обругала его за то, что приехал. Два дня назад Мариэтта приготовила тушеную оленину, и теперь она разогревалась на плите. Дом наполнял терпкий мясной аромат.

– Ты поправился, – заметила Флорри, когда они сели за стол. Она налила кофе из керамического кофейника.

– Давай не будем говорить о том, сколько мы весим, – усмехнулся Джоэл.

– Ладно. – Тетка тоже раздалась, хотя к этому не стремилась. – Рада тебя видеть.

– Хорошо оказаться дома даже в таких обстоятельствах.

– Зачем ты приехал?

– Потому что я здесь живу, тетя Флорри. Потому что мою мать услали невесть куда, а отца засадили в каталажку. Что, черт возьми, происходит?

– Следи за своим языком, студент.

– Вот еще! Мне двадцать лет, я старшекурсник. Ругаюсь, курю и, когда захочется, выпиваю.

– Господи, прости и помилуй! – охнула Мариэтта.

– Ты мне больше не нужна, – обернулась к ней Флорри. – За мясом я присмотрю. Иди к себе. Увидимся завтра.

Мариэтта сдернула передник, кинула на рабочий стол, натянула куртку и направилась в подвал.

Тетя и племянник вздохнули, сделали по глотку кофе и помолчали.

– Почему он это совершил? – тихо спросил Джоэл.

– Никому, кроме него, не известно, а он объяснять отказывается, – покачала головой Флорри. – Я встречалась с ним на следующий день после убийства. Он словно не от мира сего.

– Должна же быть какая-то причина, тетя Флорри. Без веской причины отец ничего столь ужасного не совершил бы.

– Согласна. Только он не хочет ничего обсуждать. Я много раз, Джоэл, видела этот его взгляд. Он означает одно: свою тайну Пит унесет с собой в могилу.

– Он обязан нам открыться.

– Уверена, ты ничего не узнаешь.

– У тебя есть бурбон?

– Ты еще молод для бурбона!

– Мне двадцать лет. – Джоэл встал. – Следующей весной я оканчиваю колледж и поступаю в юридический институт. – Он подошел к дивану, где оставил рюкзак. – В юридический институт я поступлю потому, что не собираюсь становиться фермером, какие бы виды не имел на меня отец. – Джоэл достал из рюкзака фляжку. – Не собираюсь жить здесь и думаю, тетя Флорри, ты это поняла давным-давно. – Он вернулся к столу, открутил крышку и сделал глоток. – «Джек Дэниелс». Хочешь?

– Нет.

Новый глоток.

– Даже если бы я допускал возможность возвращения в округ Форд, все полетело к дьяволу после того, как мой отец стал самым прославленным убийцей местной истории. Разве можно меня за это осуждать?

– Полагаю, что нельзя. Ты до этого не упоминал о юридическом институте.

– Идея возникла в прошлом году.

– Прекрасно. Куда ты собираешься поступать?

– Пока не выбрал. Только не в Вандербилт. Я люблю Нэшвилл, но мне требуются перемены. Может, в Тулейнский или Техасский университет. Подумывал о Старом Миссе, но теперь мое единственное желание – находиться как можно дальше отсюда.[2]

– Хочешь есть?

– Умираю от голода.

Флорри пошла в кухню и положила в большую миску мясо из кастрюли на плите. Поставила перед Джоэлом вместе с остатками маисового хлеба и стаканом воды. Но прежде чем сесть, открыла буфет и достала бутылку джина. Смешала две унции с небольшим количеством тоника и села напротив племянника. Он улыбнулся:

– Однажды мы со Стеллой нашли твой джин. Ты знала?

– Нет! Вы выпили?

– Попытались. Мне было тогда шестнадцать лет. Нам было известно, что ты прячешь бутылку в буфете. Я налил немного в стакан и лизнул. Меня чуть не вырвало. Будто глотнул шампуня для волос. Как ты пьешь эту гадость?

– Дело в практике. Какова была реакция Стеллы?

– Такая же, как моя. Уверен, что с тех пор она не притронулась к спиртному.

– Славная девочка. А ты, как я погляжу, развил в себе вкус.

– Я студент, тетя Флорри. Это часть моего образования.

Джоэл подцепил большой кусок мяса, затем еще. Глотнул виски и улыбнулся:

– Хочу поговорить о матери. В прошлом было много тайн, которые ты знала, но скрывала от нас.

Флорри покачала головой и отвернулась.

– Она сломалась, когда нам сказали, будто отец убит. Или считался убитым, – продолжил Джоэл. – Мы все тогда немного тронулись. Я неделю не мог выйти из дома. Помнишь, тетя Флорри?

– Как я могу забыть? Это было ужасно.