Похищение Прозерпины (Рассказы гроссмейстера) - Котов Александр Александрович - Страница 25

Все произошло так, как они задумали, и вскоре гондола уносила четверку русских все дальше и дальше от гостиницы, где ничего не подозревающий «друг» писал очередной донос.

— Как мы его здорово провели! — по-детски радовался Женя.

Приятно плыть под тихий плеск волн по каналам-улицам этого необычного города. Все восхищает взор: прозрачная чистота безоблачного голубого неба, светло-зеленая поверхность волнистого моря, многообразие медленно плывущих мимо картин. Дома в воде; мраморные фундаменты покрылись густым слоем водорослей; мокрые мшистые ступеньки парадных лестниц таинственно исчезают в глубинах моря. Всюду гранит и мрамор; нигде ни деревца, ни травки — только гранит и мрамор, изъеденные и размытые водой и бурями. Гранит и мрамор…

Удобные, мягкие кресла гондолы, легкая качка, журчание волн и приятная теплота ясного осеннего дня навевали покой и дремоту. Глаза слепили отблески солнца в бесконечных кривых зеркалах волн; запах сырых древних стен и соленого моря пьянил и усыплял. Кругом мертвая музейная тишина, лишь гондольеры на перекрестках предупреждают друг друга возгласами (что-то вроде «Эге!» или «Ого!») да при встрече тихо обмениваются быстрыми короткими фразами.

Вот лодка нырнула под горбатый мостик, ее свинцовый гребень чуть не зацепил за каменную арку; теперь гондола уже на другой улице с трудом пробирается сквозь сутолоку нарядных лодок и грузовых барж. Вдруг легкий корабль, воспетый поэтами всего мира, вырвался на простор, и взору друзей открылись понурые дворцы — их белая краска облезла за долгие годы и покрылась бурыми старческими пятнами. Порою русским казалось, будто это стоят седовласые мудрецы, все знающие и много-много видавшие за свою долгую жизнь. Ничто не смущает их покоя; задумались они, пряча умную улыбку в седые бороды и вспоминая былые проделки плута Казановы, творческие порывы Тициана и Веронезе, торжественные процессии в когда-то величественной Венецианской республике…

А гондола скользит все дальше и дальше, взору открываются все новые неожиданные и непривычные картины. Вот поехала пожарная команда на быстроходных моторных лодках — уж здесь-то им не нужно будет искать колонку с водой. Там, около дома богатого владельца, дворник «подметает» канал, вылавливая сачком из воды солому, яичную скорлупу, обрывки бумаги. А это что такое? Ба! Да ведь это настоящий светофор на перекрестке двух каналов. Гондола на минуту останавливается, чтобы пропустить поперечный поток городского лодочного транспорта. Чудно все, интересно и необычно!

— А в этом городе легко прятать концы в воду, — неожиданно громко сказал Сергей.

Что он имел в виду, какой ход мыслей привел его к такому оригинальному заключению, так и осталось тайной — разве угадаешь, что скажет или сделает Сергей в следующую минуту?

Молчание было нарушено, и друзья стали потихоньку разговаривать, лениво и неохотно, как говорят люди, успокоенные и отдохнувшие на морской прогулке. Позлословили насчет обманутого шпика. Где он теперь? А все же ловко его провели! Поговорили о красоте города, о странных порядках.

— Только подумать, канализации нет, водопровод старый, «сработанный еще рабами Рима»! — возмущался Петр Иванович. — Кругом вода, а питьевой воды не хватает. Сюда бы энергичного хозяина, почистить да покрасить дворцы, избавиться от грязи и зловоний. Игрушка была бы, а не город! — И его деятельный мозг инженера и хозяйственника начал рисовать увлекательные перспективы.

Тем временем небольшого роста ловкий гондольер в черной матросской куртке и легких черных брюках уверенно греб единственным веслом, каким-то чудом балансируя на маленькой узкой площадке кормы гондолы. Всю дорогу он молчал, изредка бросая в сторону пассажиров испытующие взгляды маслянистых черных глаз. Может быть, он выжидал, желая сначала узнать, что это за пассажиры, о чем говорят; возможно, профессиональная привычка не вмешиваться в разговор знатных туристов заставляла его сдерживать желание завязать темпераментный разговор.

Но вот что-то ему, очевидно, подсказало, что здесь он найдет понимающих собеседников, и неожиданно с кормы раздался вопрос:

— Вы русские? Москва?

Дремоту всех четырех как рукой сняло. Друзья оживились, особенно Сергей. Он пересел поближе к корме, с любопытством поглядывая на гондольера. Не удержался и Женя, он тоже передвинулся с переднего сиденья поближе к гондольеру. Через минуту завязался оживленный разговор на странной смеси итальянского, русского и немецкого языков.

— Я был Россия, Харьков, плен, — выпалил гондольер знакомые ему русские слова. При этом он радостно улыбался, и весь его сияющий вид говорил о том, что он искренне считает, будто сообщенная им новость доставит собеседникам удовольствие. Впрочем, друзья и раньше подметили эту готовность итальянцев охотно извещать, что они были в плену у русских.

— Ну, и как Россия, гут? — допытывался Сергей. Жизнерадостный итальянец ему определенно нравился, его манера говорить, дополняя недостающие слова жестами, в самом деле была забавна.

— Россия очень карош. Мольте бене. Много добры, кароши человек, — ответил гондольер.

— Добрых. Мольте бене, говоришь. М-м… да! — промычал Сергей.

— Очень холод Россия! — продолжал венецианец, заметив, что его внимательно слушают. — Очень холод!

— Не нужно было приходить, — дал запоздалый совет Сергей.

— Я нет ходить, — поспешил разуверить итальянец. — Гитлер приказ… приказ-зать ходить. Плен сам ходить, — ткнул он пальцем себя в грудь.

— И на том спасибо, — философски спокойно заметил Сергей. — Грациа.

Гондольер улыбнулся и несколько раз взмахнул веслом, так как в этот момент лодка чуть не прибилась к берегу. Затем он вновь вернулся к любимой теме.

— Очень холод Россия! Рука нет, нога нет.

Выпустив весло, оставшееся висеть в уключине, он поджал руки под мышки и начал быстро переступать с ноги на ногу, изображая человека, согревающегося на морозе. При этом он так сильно раскачал гондолу, что, опасаясь перевернуться, сидящие в лодке поспешили уверить его, что все отлично поняли.

— Холод?! Нужно было водка тринкен, — посоветовал Сергей.

— Водка есть, деньги нет! — фальцетом закричал итальянец, разведя руками. — О, водка гут! Везувий: мало пить, много говорить. Очень гут! — Вдруг он наклонился к Сергею, подмигнул ему и щелкнул себя сбоку горла красноречивым жестом. — Хочешь тринкен? — спросил он и, не дождавшись ответа, вновь взялся за весло.

«Основные» житейские вопросы были разрешены, но дальше разговор не клеился. «Высокие договаривающиеся стороны» явно страдали от отсутствия переводчика. Венецианец произносил какие-то русские слова, но выговаривал их так, что даже самый искушенный знаток всевозможных наречий не смог бы разобрать их смысла.

Некоторое время все в лодке молчали. Не переставая грести, гондольер задумался, что-то вспоминая. Вдруг лицо его озарилось — вспомнил! Стремительно подавшись вперед, он показал на нос встречной гондолы, где на мокром, лоснящемся черном фоне отчетливо виднелись написанные белой краской слова: «Аве Мария».

— Маруська! — крикнул итальянец во весь голос, отчетливо и ясно Произнося каждый слог. Это еще одно всплывшее в памяти слово вновь разожгло угасший было разговор.

— А как русская Маруська — гут? — вопросом поддержал беседу Сергей. Ответ был дан всем существом жизнерадостного итальянца — он сразу загорелся, на его смуглом лице появилось выражение безграничного восхищения. Чтобы понять его ответ, не нужно было даже слышать слов.

— Зер гут! Очень карош! Маруська, м!.. Очень хорош! Водка тринкен, Маруська танцеват.

И, вновь выпустив весло, непоседливый венецианец попытался было на узенькой площадке гондолы показать лихой гопак. Но друзья решительно запротестовали против рискованных упражнений, так как перспектива искупаться в канале в одежде их не устраивала.

Некоторое время гондольер оставался спокоен, он даже взялся было грести, но затем, вспомнив еще одно русское слово, вновь обратился к Сергею: