На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 48

Раздался дружный взрыв хохота. У кого-то разбился стакан. Еще парочка посетителей сползла на пол, держась за животы. Яровед заглянул в плакат и побелел: на него глупо таращилась пучеглазая жаба.

— Ой, ошибочка! — спохватился он и быстренько достал другой плакат.

Там, изображенное личным художником Грандиоза, жило лицо. Лицо, слишком уж бесстрастное для той, кто любит играть на арфе, сушить травы и печь пироги. Отличался разрез глаз. Не так лежали волосы, иначе выглядел нос. Но по этому портрету любой мог без труда узнать Пелагею.

— Вот он, червь, разъедающий изнутри наше славное общество! — возгласил старик, всем своим видом выражая ярость и негодование. Куцая бороденка затряслась, кустистые брови сошлись у переносицы. Его пафосную речь бесцеремонно прервали.

— Так червь или котенок? — хихикнув, поинтересовался кто-то. — Или, может, лягушка? Вы уж определитесь!

Ему не верили. Да и как тут поверишь, когда внешность у обвиняемой точно с картинки списана. Ни намека на уродство, ни единой морщинки. Одним словом, цветущая слива. Будь Пелагея, к примеру, старой каргой с тремя зубами, крючковатым носом и проплешиной, ее бы, пожалуй, охотнее приняли за ведьму. Но нужно постараться. Яровед должен заставить их поверить. Иначе плакало его безбедное житьё на всём готовом.

— Попомните мои слова, — зловеще изрек он. — Эта ведьма уничтожает арний. А сомневаетесь — так проверьте, коль не боязно. Рано утром на крыльце ее дома будет лежать убитая птица.

Старик обернулся к мэру.

— Пригласите газетчиков из «Южного ветра», пусть знают, кто такая Пелагея, — сказал он, с отвращением выплюнув ее имя. А затем погрозил мужикам кулаком. — Ух, маловеры! Завтра сами убедитесь!

— Ну-ну, — одними губами проговорила Марта. Она очутилась в кабаке по чистой случайности. Ее, как и прочих, непогода загнала под крышу «Синего маяка», где волей-неволей пришлось слушать болтовню Яроведа. Накрыв голову глубоким капюшоном накидки, она расплатилась за пиво и незаметно выскользнула под дождь.

Огонь тихо рычал за каминной решеткой. Укрощенный зверь, готовый в любую минуту явить свою истинную сущность. Он грыз поленья горячими зубами, метался из стороны в сторону и плевался искрами в дымоход.

А Пелагея тем временем заварила в чайнике душицы с шалфеем, извлекла из печи извечный румяный пирог и собрала друзей за столом. Казалось, еще никогда не было так уютно. Юлиана, которая недавно жаловалась на сонливость и «ватную» голову, теперь получала удовольствие от своих неповоротливых мыслей и была рада предаться блаженной лени. Тем более что все вернулись домой невредимыми. Только Марта где-то пропадала.

Пирог с Кексом, как обычно, крутились у ног Пелагеи, ожидая, что им перепадет со стола. Но потом оказалось, что крутятся они на самом деле у ног Рины, которая еще не успела переодеться. Знакомый запах многоярусной юбки сбил их с толку.

— Рина останется здесь. Другого выхода я не вижу, — сказала Пелагея, поднося ко рту кусок пирога.

— Отличная идея! — с сарказмом отозвалась Юлиана и закинула ногу за ногу. — Сколько нас уже? Шестеро? Семеро? И это не считая мохнатой живности. Удивительно, как мы еще друг с другом не поцапались!

Киприан положил руку ей на запястье.

— В тесноте, да не в обиде, — примирительно сказал он. — К чему ссориться, когда мы в общей лодке? Ты, кажется, говорила, что в похищении замешан Грандиоз? — обратился он к Рине.

— Замешан, — горячо подтвердила та. — Он меня практически в рабство продал. Но я вот что еще хотела сказать… Мой отчим… Он не просто так ведет охоту на арний. Он из них голоса выкачивает, а потом выступает на сцене и… и…

Ложка Пересвета, которой он помешивал кисель, звякнула о кружку. Парень вскочил, оперевшись на край стола.

— То есть он птичье пение за собственное выдаёт? И люди не замечают разницы?!

— Не совсем. Голоса он как-то преобразует у себя в подземелье. В итоге получается бархатный тенор или медный бас.

— И всё это сплошной обман, — мрачно припечатал Пересвет. Но тут же оживился: — Вот где кроется идеальный сюжет для книги! Да если я о делишках Грандиоза правду напишу, она же как горячие блинчики разойдется!

— Не блинчики, а пирожки, — поправила Юлиана.

— Да нет. Именно, что блинчики! У Пелагеи с Мартой они что надо, пальчики оближешь! Кстати, куда подевалась Марта?

Марта не вошла, а, скорее, ворвалась в прихожую, и теперь напоминала фонтан на площади, из которого отовсюду льется вода. Она стекала струями из-за воротника, капала на коврик с рукавов и как-то очень заунывно хлюпала в сапогах. Появление Марты не произвело ровным счетом никакого эффекта, потому что Пелагея в это время как раз занимала друзей рассказом о своих злоключениях по дороге в порт. Майя хихикала, молотя по столу головой тряпичной куклы. Киприан направо и налево сверкал своей обаятельной улыбкой. Теора слушала, широко разинув рот.

— …А потом ка-а-ак залетит в дупло! Повезло мне, что я уже была снаружи. Беркут в дупле застрял, долго оттуда выбирался, так что я выиграла немного времени. Иначе не сидела бы тут с вами да не пила чаи.

Марта возникла в дверном проёме — мало того, что вся мокрая, так еще и хмурая, и бледная, как смерть. Точь-в-точь злонамеренный призрак, который ждал сотню лет, прежде чем свершить кровавую месть.

— Пелагея, тебя хотят оклеветать! — выдал призрак совершенно замогильным, глухим голосом. И нет чтобы присоединиться к веселой компании. Стоит, не моргая, смотрит. Глазные яблоки опутаны сетью красных жилок.

— Как-нибудь переживу, — махнула рукой та. Подошла ближе. Пригляделась. — Батюшки-светы! Ну и видок! Переоденься скорей! Вся дрожишь. А я приготовлю крепкой заварки, промоем тебе глаза.

— Неужели не понимаешь?! — вскричала Марта. — Тебя обвиняют в том, что ты убиваешь арний! Они… Они там, в кабаке, всерьез готовятся к войне.

— Не удивлюсь, если к этому причастен Грандиоз, — проронила Юлиана.

Пелагея миролюбиво похлопала Марту по плечу и взяла за локоть.

— Обсохни сперва, поешь, соберись с мыслями. На голодный желудок дела не решаются.

— Да и на сытый, видимо, тоже, — проворчала Марта, метнув колючий взгляд в сторону Пересвета. Наевшись пирога, Пересвет строил рожицы своему отражению в желтом начищенном самоваре, писал карандашом записки на бумажных салфетках, после чего складывал из них самолетики и запускал к Майе. Майя успела расчистить «посадочную полосу» от крошек, и теперь они валялись на полу. Ни Обормот, ни псы Юлианы на них не позарились.

«Опять убирать придется!» — недовольно подумала Марта, вырываясь из заботливых рук Пелагеи. Теперь ее раздражал не только Пересвет, но и вообще все, за исключением, разве что, Киприана. Вялые, бесхребетные, точно устрицы без раковин. Их совершенно не заботила собственная судьба. А раз так, зачем ей, Марте, напрягаться? Зачем вообще кого-то предупреждать, если им как об стену горох, а их вечная присказка — «Поживем — увидим»?

— Новенькая? — холодно осведомилась она, указав на Рину. — А ей твой наряд идет.

Кипение в Марте поутихло, как только ее закутали в мягкий плед и усадили на диван между Киприаном и Теорой. От Теоры шло обволакивающее тепло, хотя она, как всегда, грезила наяву, накрутив на палец прядь волос. Киприан был обходителен и учтив. Его трогательная, ничего не значащая услуга в виде чашки какао покорила ее без остатка. И Марта передумала: выложила новости как на духу.

— Яровед подбивает горожан на гнусности, — прочистив горло, сказала она.

— На какие-такие вкусности? — встрял голодный Пирог. Юлиана покосилась на него с непреодолимым желанием пнуть.

— Настраивает их против Пелагеи, — продолжала Марта, обхватив горячую кружку двумя ладонями. — Якобы она ведьма, якобы хочет арний уничтожить.

Пересвет вскочил со скамейки, сжав кулаки до белизны в костяшках.

— Вот подлец! — воскликнул он. — Да лучше, чем наша Пелагея, в мире человека не сыскать!