Ловушка на зверя (СИ) - Каблукова Екатерина - Страница 12

Девушка не прошла и половины пути в фрейлинскому дому, когда на пути встретилась со своим соседом, Волковым, о чем-то тихо разговаривающем с приятелем. Мужчина показался Насте смутно знакомым, хотя она готова была поклясться, что никогда не встречала его раньше: невысокого роста, темноволосый и сероглазый, он наверняка пользовался успехом у дам, несмотря на достаточно бледный и болезненный вид.

При виде Настасьи оба прервали свой разговор и вежливо поклонились. Пришлось сделать реверанс. Знакомец что-то сказал Настиному соседу, тот кивнул и направился к девушке.

— Анастасия Платоновна! Рад вас видеть!

— Михаил Ефремович, ежели вы хотите узнать, переменилось ли мое мнение… — начала та, но сосед отмахнулся.

— Признаться, я и не надеюсь на столь скорое решение моего беспокойства. Впрочем, об этом мы можем поговорить и позже, — сосед улыбнулся, как всегда, лишь одними губами. — Сейчас я бы хотел представить вам своего друга — Дмитрия Ивановича Долгорукого.

Второй мужчина еще раз поклонился. Настя внимательно посмотрела на него. Определенно, мужчина мог быть приятным, если бы не тонкие узловатые пальцы, напоминавшие ноги паука-сенокосца.

— Дмитрий Иванович? А офицер семеновского полка Михаил Иванович…

— Мой брат, — перебил девушку Долгорукий и нервно усмехнулся. — Старший. Вы уже с ним знакомы?

— Да, он заходил справиться о здоровье Александра Борисовича…

— Вот как? Странно, — Дмитрий вновь скривился, словно одна мысль о здоровье подполковника преображенского полка могла причинять неудобство.

— Почему? — вопрос вырвался помимо воли. Настя прикусила губу.

— Вы, верно совсем недавно при дворе и не знаете о нашей с Бутурлиным вражде, — пояснил Дмитрий.

— Отчего же? Анна Михайловна просветила меня, — Настя слегка прищурилась.

Разговор складывался очень неприятный.

— Анна Михайловна? Старая ведьма тоже здесь? — показалось, или в голосе Долгорукого сквозила досада. — Кто бы мог подумать, она же ненавидит Питерсхофф!

— С чего вы взяли?

— Это известно всем! — отмахнулся Долгорукий.

— А вам, Анастасия Платоновна, — вдруг вмешался Волков, до этих пор молчавший, — Вам нравится Питерсхофф?

Настя внимательно посмотрела на соседа, гадая, что скрывается за безвинным вопросом. Почему-то вспомнилась роза, присланная Головиной и разбросанные по комнате платья.

— Вы спрашиваете будто радушный хозяин, — заметила девушка.

Волков вздрогнул, оглянулся, убеждаясь, что вокруг них никого нет, и наигранно рассмеялся.

— Помилуйте, Анастасия Платоновна, какой хозяин? Я лишь поинтересовался вашим мнением. Мы же давно знаем друг друга!

— Именно.

Внезапно стало мрачно. Девушка подняла голову и увидела, что солнце скрылось за тучами.

— Кажется, сейчас пойдет дождь. Нам лучше продолжить беседу в следующий раз, — Настя обрадовалась тому, что может переменить тему.

Долгорукий проследил за взглядом девушки и кивнул.

— Да, будет гроза.

Словно в подтверждение его слов первые крупные капли воды упали с неба на пыльную дорогу. Одна из них попала Насте на шею и покатилась по спине, девушка поежилась

— Простите, господа, мне стоит поторопиться, — извинилась она.

— Надеюсь, мы еще увидимся, — слова Долгорукого, сказанные слишком равнодушным тоном, прозвучали зловеще.

Или же всему виной был вдруг налетевший холодный ветер. Задрожав, Настя почти бегом кинулась к фрейлинскому домику. Она заскочила внутрь как раз в тот момент, когда серое небо пронзила молния, чуть позже раздался раскат грома. Он был настолько сильный, что девушка невольно перекрестилась и зашептала молитву, прося Богородицу о заступничестве.

Всю вторую половину дня Григорий провел в казармах. Сначала — проведывал Ивана, потом надавал тумаков Ваське, коего обнаружил в своей кровати вместе с Настиной девкой, Глашей. Девица, которая, судя по всему, уже давно не была девицей, стыдливо прикрывалась простыней и умоляла барыня «не шибко лютовать с Васенькой».

Сам Васенька терпеливо снес несколько крепких ударов, прекрасно видя настроение хозяина и лишь потом, после особо крепкого тумака взмолился.

— Григорий Петрович, побойтесь Бога, я жениться на Глаше хочу!

— Так и женился бы сперва… — Григорий потер костяшки пальцев, — что сразу в кровать?

— Дык она ж рядом стояла…

— Кто? Девка?

— Не, кровать! Стог ведь в карты сегодня Иванов выиграл!

Белов аж скрипнул зубами:

— Опять ты про этот стог! Скройся с глаз моих!

Васька кивнул и вылетел за дверь. Впрочем, сразу же вернулся.

— Что еще?

— Дык это, порты забрать… — денщик подхватил штаны и спешно выскочил наружу.

Преображенец тем временем повернулся к девке, скользнул равнодушным взглядом по округлым белым плечам и бурно вздымающейся пышной груди, едва прикрытой простыней.

— Одевайся, и чтобы больше я тебя здесь не видел, — устало бросил он, отворачиваясь и подходя к окну. — Анастасии Платоновне, так уж и быть, говорить не буду. Нечего её волновать попусту.

Шорох ткани возвестил, что девка поспешила выполнить наказ, и теперь стояла, буквально прожигая взглядом затылок преображенца.

Гвардеец обернулся.

— Что еще? — резко бросил он.

— Я только это… спасибо хотела сказать… и еще одно: вы на Настасью Платоновну не сердитесь, ежели что… Она одна росла, привыкла сама себе хозяйкой быть… — Глаша смущенно теребила растрепанную косу.

Белов только и закатил глаза.

— Иди уже, заступница. Хотя стой! — он внимательно посмотрел на кровать и обернулся к замершей Глаше. — Сюда пойди!

— А… — она с испугом посмотрела на преображенца. — Вы же…

Григорий мстительно выждал с минуту и потом приказал.

— Кровать перестели, дура! Я что, на этих простынях спать должен?

— А это, — девка выдохнул, — это я мигом, барин!

Она так привычно прошла к сундуку, где хранилось сменное белье, что преображенец все-таки расхохотался.

— Васька, а ну подь сюды! — рявкнул Белов так, что Глаша закрыла уши руками. Денщик влетел в комнату. — Опять под дверью слушал?

— Слушал, Григорий Петрович, — признался тот.

— А я тебе давеча что говорил?

— Так то давеча было… тем более, Глаша здесь осталась, — Василий бросил на свою невесту пламенный взгляд, та с наигранным стыдом потупила глаза.

— И что бы ты сделал, коли я девку твою на кровать повалил? — фыркнул Григорий.

— Не могли вы такого сделать, Григорий Петрович! — возразил денщик.

— Это еще почему?

— По благородству вашей души.

Белов криво усмехнулся, было видно, что столь слепая вера денщика ему приятна.

— Постель приберите и чтоб я вас больше здесь вдвоем не видел! — он вновь отошел к окну, взглянул на разом потемневшее небо. — Глашу к Петру проводи, пусть с ним грозу переждет, я проверю.

— Так точно!

Слуги вышли. Белов еще немного постоял, отстраненно наблюдая за белыми сполохами молний, потом отошел вглубь комнаты, сел за письменный стол. Надо было написать письмо родителям и известить их о выборе единственного сына.

Через час Гриша смял очередной лист бумаги и раздражением отшвырнул перо. Нужные слова все не находились. Зная мать, гвардеец не хотел, чтобы послание было слишком резким, в то же время оно предназначалось отцу и не должно было навести на подозрения, что единственный наследник начал страдать слабоумием и повышенной чувствительностью.

Все еще раздумывая над посланием, преображенец подошел к окну. Гроза уже отгремела, солнце вновь показалось на небе, и в его лучах мокрая трава блестела, точно бриллианты на имперской короне.

Григорий прислонился плечом к стене. Садясь за стол, он скинул мундир и теперь сквозь тонкую ткань рубашки ощущал все шероховатости бревен, из которых были сложены летние казармы полка.

Напротив окна деревенские мальчишки с гоготом и шумом пускали кораблики в огромной луже, прутиками отталкивая щепки и прочий мусор.