Обрученная с врагом (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 3

Незачем было терять время.

Кровать Стивы была маленькой и узкой, втиснутой в закуток между шкафом и стеной. Стива нервно стащила с себя темное, почти форменное платье и осталась в белье и чулках — Мартин ухмыльнулся и толкнул ее на покрывало.

Он прекрасно знал, что не должен этого делать. Это было грязным и неправильным — и в то же время единственно возможным. Девушка под ним была мягкой и покорной, она послушно двигалась в одном ритме с Мартином и единственным, что выдавало ее настоящие чувства, были крепко зажмуренные глаза и закушенная нижняя губа. Она ненавидела себя, молилась о том, чтобы все кончилось как можно скорее, и безропотно подавалась навстречу Мартину — потому что, как и все ведьмы, она знала, что виновата и полностью признавала свою вину.

За мгновение до финала, когда кровь стучала в ушах множеством гулких колокольчиков, Мартин стиснул ее ладонь и усилием воли вогнал личную печать в горячую влажную кожу. Стива вскрикнула и дернулась, пытаясь освободиться, и несколько секунд острого, болезненного удовольствия завершились для Мартина спокойствием и ясностью. Ему стало так легко, что он рассмеялся и уткнулся мокрым лбом в белое плечо Стивы.

Потом она снова попробовала освободиться, и на этот раз Мартин не стал ей мешать. Стива соскользнула с постели и принялась натягивать платье. Руки дрожали, платье никак не хотело слушаться, и в конце концов девушка села на край кровати и расплакалась.

На какой-то миг Мартину стало стыдно, однако это ощущение почти сразу растаяло. Он вздохнул и сказал:

— Не спеши. Все нормально. Паспорт лучше принеси и ручку.

Кое-как поправив платье, Стива выскользнула в прихожую и вскоре вручила Мартину документы в зеленой обложке. В графе «Ведьмовство» пока было пусто. «Все-таки Альфа», — подумал Мартин и занес в графу уровень девушки и дату регистрации.

— Вот и все, — сказал он и совершенно по-дружески поцеловал Стиву в щеку. — Провожать меня не надо.

Похоже, она и не собиралась этого делать.

Неторопливо одевшись, Мартин спустился по темной лестнице и, выйдя на проспект, дошел до набережной. Там он купил в круглосуточной пекарне теплый батон и скармливал его уткам до тех пор, пока столица не ожила — зазвенели трамваи и голоса, зашуршали, открываясь, витрины магазинов и лавок, загудели машины, сбиваясь в пробки. Телефон Мартина ожил тоже: пискнул напоминанием, что сегодня в девять утра его ждет психотерапевт.

***

Анна-Мария вела прием в медицинском центре, белом и стерильном, в котором всегда пахло чем-то похожим на страх. Мартин всегда испытывал странный трепет, входя в это здание: оно словно уравнивало всех перед болезнями и смертью.

— Господин Хольцбрунн, доброе утро, — Анна-Мария всегда была доброжелательна и спокойна, на безукоризненно свежем халате — ни единой складки. Мартин с самого начала их терапевтических встреч робел перед ней, словно школьник перед строгой классной дамой. Хотя, казалось бы, с чего? Анна-Мария была моложе Мартина на шесть лет, зарегистрирована ведьмой с уровнем Каппа еще в школе, и по всем обычаям и правилам это именно ей надлежало чувствовать смущение и неудобство.

— Как ваши дела? — Анна-Мария открыла карточку Мартина в компьютере и, пока он устраивался на кушетке, внесла дату и время визита.

— Идут, — Мартин улыбнулся и прикрыл глаза. Шелест клавиш был похож на далекий шум моря. — Сегодня улетаю в Симах к родственнику.

— Значит, следующий визит отменим?

— Нет, ни в коем случае, — торопливо сказал Мартин. Внезапно ему начинает казаться, что время движется как-то по-другому, и он чувствует себя мухой в вязком сладком сиропе. — Я вернусь послезавтра.

— Вот и хорошо, — красивые губы Анны-Марии изгибаются в улыбке: Мартин не видит ее, а чувствует всей кожей, внезапно покрывшейся мурашками. — Я вижу, вам есть, чем поделиться.

Мартин рассказывает о вчерашнем ток-шоу, о том, как его выбешивает вся эта шатия-братия, которая не знает, кому на самом деле мостит дорогу, о том, как два дня назад в отдел привезли незарегистрированную ведьму, задушившую соседку за пустячную реплику в свой адрес, о том, как он провел полчаса в квартире Стивы и о том, что ему слишком тяжело видеть все, что творится кругом — видеть и не иметь возможности этому помешать, потому что тяжелая и неповоротливая махина жизни все-таки начинает разворачиваться в другую сторону, где нет ничего, кроме хаоса и смерти.

Анна-Мария слушает, не перебивая. Наконец, Мартин умолкает — он опустошен, выпотрошен, словно рыбина в руках кухарки — и тогда она произносит с доброжелательным сочувствием:

— Вы ведь понимаете, что так не должно быть.

Эти слова, тихие и спокойные, обжигают его предчувствием. Тянущим томительным предвкушением неминуемой расплаты за совершенный грех.

— Понимаю, — откликается Мартин, обнаруживая, что губы пересохли. — Да, я понимаю. Я… я виноват.

Признание наполняет его горячим щекочущим пониманием: осознание греха уже шаг к исправлению и искуплению. По телу начинает разливаться тяжелый давящий жар, похожий на опьянение.

— Мне придется вас наказать, Мартин, — в голосе Анны-Марии звучит искреннее сожаление, но Мартин понимает, что она лукавит. Ей нравится чувствовать, что он подчинен ей полностью и не мыслит о сопротивлении.

— Да, — выдыхает Мартин. — Да.

Анна-Мария усмехается, поднимается с кресла и открывает дверь шкафчика.

— Снимите рубашку, спустите брюки и ложитесь на кушетку животом вниз, — теперь в ее голосе звучат отчетливые металлические нотки. Мартин подчиняется — не оборачиваясь в ее сторону, он знает, что сейчас Анна-Мария выбирает стек.

— Вам надо понять всю глубину вашей вины, — Анна-Мария говорит тихо и вкрадчиво, но Мартин почти не слушает ее. Первое прикосновение стека к шее и плечам ощущается как строгая ласка — Анна-Мария действительно пока ласкает его, и Мартин понимает: еще немного, и он сойдет с ума. Стек почти невесом, скользит по позвоночнику к ложбинке между ягодиц. Мартин чувствует желание, бесстыдное и жгучее, и, словно откликаясь на него, Анна-Мария ударяет уже сильнее.

Третий удар был похож на ожог. Анна-Мария перестала сдерживаться, и Мартин мысленно поблагодарил ее за это. Он никогда не роптал, принимая заслуженную кару, потому что за грехом всегда следует расплата, и Анна-Мария не жалела его. За это Мартин был благодарен тоже.

Нарастающее возбуждение причиняет ему боль — живительную, освобождающую, дарящую прощение. И за несколько мгновений до того, как мир рассыпается острыми жалящими осколками, принося тишину и умиротворение, Анна-Мария произносит:

— Ты прощен, — и убирает стек, отводит от исхлестанной спины.

Потом Мартин долго лежал на кушетке лицом вниз, чувствуя, как под животом растекается семя, и ощущая себя мертвым и воскресшим. Анна-Мария закрыла шкаф и, пройдя по кабинету, положила рядом с Мартином упаковку влажных салфеток.

— Все в порядке, господин Хольцбрунн? — в голосе лишь спокойное участие, ничего больше. Мартин знал, что Анна-Мария тоже удовлетворена. В конце концов, она единственная ведьма, которой настолько везет.

В душевой, примыкающей к кабинету, Мартин привел себя в порядок и подумал, что, несмотря на бессонную ночь, чувствует легкую звонкую бодрость. Все заботы дня сейчас казались какими-то ненастоящими, и он понимал, что все будет хорошо.

Он и представить не мог, насколько сильно ошибается.

***

Документы в деканате приняли без лишних вопросов и удивлений — секретарь лихо вбила данные Эльзы в компьютер, забрала справку из инквизиции и направление из училища и поинтересовалась:

— А выписка из домовой книги есть? Нам для регистрации надо.

Эльза только руками развела — никакой выписки у нее не было. Секретарь улыбнулась:

— Ну ничего, до учебного года время еще есть. Делайте запрос по месту прописки, они дадут вам выписку.

Вздохнув, Эльза подалась из деканата и, сев на широкий подоконник в коридоре, задумчиво подперла голову ладонями. Вроде бы все складывалось неплохо. По крайней мере, секретарь восприняла справку из инквизиции без негатива — значит, в институте учится достаточное количество ведьм, чтобы не удивляться еще одной. Вот только как теперь эту справку добывать? Если вышлют скан по электронной почте, то хорошо, а если нет? Снова брать билет на самолет, лететь в Симах, а оттуда добираться на перекладных до родного поселка… Нет, это было совсем грустно.