Золотая тигрица (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 35

— Ты моя, я тебя защищаю. Что в этом странного?

Его бледные щеки вновь стало заливать розовым — как в тот миг, когда командир отряда охраны короны нанес бывшему министру смертельное оскорбление.

— А потом найдется новый экземпляр в твою коллекцию. И что тогда будет со мной?

Некоторое время Тобби молчал и задумчиво смотрел в свою чашку. Левую часть его лица скривило презрительной гримасой, и я испугалась, что сейчас он выхватит очередной нож, припрятанный где-нибудь в потайном кармане, и пустит его в дело. Наконец, Тобби поднял голову, устало взглянул на меня и сказал:

— Я могу быть тебе хорошим мужем. Заботливым, любящим и верным.

— Проблема только в том, что я люблю другого человека, — прошептала я и сразу же поняла, что все погубила. Мне следовало держать язык за зубами, особенно с учетом того, что в глубине души Тобби очень ревнив и обидчив.

Ну вот, теперь про какую-то помощь с уничтожением проклятия можно окончательно забыть. Ты дура, Вера.

— Я понимаю, — кивнул Тобби и резко крутанул в пальцах чайную ложку. — Я видел, что ты лукавила тогда, в Медвежьегорске, — отложив ложку, он дотронулся до внешнего уголка левого глаза и сказал: — Когда ты врешь, то смотришь вправо и вниз.

Я сидела ни жива, ни мертва. Проклинала свой длинный язык.

— Ладно, — устало вздохнул Тобби. — Давай поговорим. Чего ты хочешь?

— Узнать, жив ли Дамьен, — выдохнула я. Тобби понимающе кивнул.

— Хорошо, отправлю письмовник товарищу. Вообще меня радует, что не перевелись благодарные женщины. Это дает надежду, что и мне ты будешь благодарна. Дальше?

— Держаться подальше от Эвгара.

Тобби вновь качнул головой.

— Очень благоразумно. Я знаю его с юности, но сейчас просто руками развожу, не понимаю, почему он настолько зациклился на тебе. Дальше.

Я помолчала пару минут, прежде чем сказать:

— Найти Бориса Виттакера раньше, чем это сделает Эвгар. Возможно, тогда мне станет ясно, почему Эвгар так себя ведет.

— Да, это было бы интересно, — согласился Тобби, но я сразу же поправила его:

— Не интересно, а порядочно. Борис — душевнобольной. И убивать его — это… — я замялась, подбирая слова. — Это грех.

Тобби ободряюще улыбнулся, и сейчас его улыбка была легкой и спокойной, словно он смог-таки подавить свое душевное напряжение.

— Как это мило, — произнес он и, отодвинув нетронутую чашку, поднялся и сказал: — Что ж, думаю, я смогу тебе помочь. Но завтра, все завтра, сейчас уже поздно.

Я тоже встала, чувствуя, куда он клонит, и не представляя, что буду делать. Плакать? Отбиваться? Поздно строить из себя невинность…

— Что ты имеешь в виду? — сухо сказала я, притворяясь, что не понимаю, и стараясь не смотреть вправо и вниз. Тобби улыбнулся, подошел ко мне и взял за руку с такой нежностью, что я ощутила мгновенный укол вины.

— Мы поженились сегодня утром, — мягко напомнил он. — И я не хочу, чтобы наш брак был фиктивным.

Возле дома был сад, по-южному пестрый и пышный. Ранним утром я вышла из дому, села на скамье под цветущим кустом плетистых роз и стала смотреть, как довольная красно-желтая птичка чистит клюв, устроившись на ветке апельсинового дерева.

У птички все было хорошо. Я собралась с силами и сказала себе: Вера, у тебя тоже все хорошо. Эвгар убил отца и брата, чтоб забраться на трон, он по какой-то причине одержим тобой, но в ближайшее время он тебя не достанет. У новоиспеченного монарха хватает дел и без поисков сбежавшей дамы сердца. Пока проклятие сохраняется, Тобби твой лучший друг, защита и опора — значит, надо быть милой и ласковой, больше улыбаться и не раздражать того, кто за две минуты убил дюжину профессиональных головорезов. Я вспомнила минувшую ночь и снова почувствовала укол вины.

— Вера, у тебя все хорошо, — сказала я вслух. — Все хорошо.

— Я рад, что ты это понимаешь, — произнес Тобби откуда-то сзади. Обернувшись, я увидела, что он стоит возле крыльца, подкидывает на ладони шарики письмовников и смотрит на меня так, словно я умудрилась подложить ему какую-то свинью.

— Что случилось? — спросила я. Тобби криво ухмыльнулся и прицельно швырнул мне на колени первый письмовник. Тот чирикнул и послушно развернулся, но читать я не осмелилась.

— Что случилось? — повторила я, и Тобби молча указал на послание: дескать, не задавай глупых вопросов и читай. Я опустила глаза к письмовнику и прочла:

«Дерек, старина!

Я безумно рад, что ты жив-здоров. Разговоры ходят самые невероятные. То ли ты покрошил в одиночку отряд охраны короны, то ли они тебя покрошили, то ли ты где-то на болотах, то ли уехал к черным дикарям. Твой письмовник — просто бальзам на мою старую душу. Ты мог бы не предупреждать: я никому не расскажу о том, что ты вышел на связь. Я слишком дорожу нашей дружбой, чтоб спускать ее в клозет.

Итак, по порядку. Принц Эван будет коронован через три дня, когда закончится малый траур. Он заявил, что будет скорбеть по отцу до конца жизни, но страну нельзя оставлять без владыки. Народ его уже обожает, дамы и девицы — натурально лишены последнего ума. Ну да это и неудивительно, Эван всегда был народным любимчиком. Хватило бы у него ума обойтись без резких скачков и перегибов!

Ходит осторожный слух, что ты увел у него любовницу. Если это так, то не могу за тебя не радоваться, Эван всегда выбирал хорошеньких и умелых. Да и вообще, дружище, тебе пора остепениться и жить не бобылем, а семейным человеком. Посмотри на меня, сколь счастлив я со своей законной мегерой!

Впрочем, я снова отвлекся, прости старика. О Дамьене Эшвуде я, разумеется, никогда не слышал, навел справки. Оказывается, он известный и уважаемый мастер своего ремесла, но, стоит тебя, жил одиночкой. Мои люди нашли его в городишке Плесы, прислали мне отчеты и дагерротипический снимок. Эшвуд выглядит вполне здоровым, только на лице синяк. С ним какая-то молодка — то ли служанка, то ли любовница. Господь свидетель мой, ты знаешь, я много погулял, но таких здоровенных титек, как у нее, сроду не видел. С чего ты вдруг заинтересовался переплетчиком? Расскажешь?

Ну что ж, старина, засим прощаюсь, желаю тебе теплого солнышка на юге и податливых южанок. Твой друг Михаэль Броннт».

Я накрыла ладонью письмовник, и тот послушно свернулся в клубочек. Михаэль Броннт был первым министром при покойном государе и, судя по бодрому тону письма, не собирался уступать место…

К щекам прилила кровь. Я не понимала, что чувствую. Дамьен был жив и здоров — и я радовалась, ощущая бесконечное облегчение. Но что за женщина с ним была?

Я почти сразу же осадила себя. Теперь не имеет значения, кто эта «молодка». Дамьену лучше быть с ней, чем со мной. Я не принесу ему счастья, ночь в поезде осталась далеко позади, и лучше думать, что нам она просто приснилась.

— Спасибо, — негромко ответила я, стараясь сдержать подступающие слезы. Тобби приблизился, сел на скамью и так же негромко произнес:

— Твой переплетчик даром времени не теряет.

— Я вижу, — сказала я, и горло перехватило спазмом. Тобби довольно улыбнулся, забрал письмовник и протянул мне второй шарик: толстый, с золотистыми искрами.

— А это уже лично тебе.

Я пожала плечами, взяла письмовник, и он беззвучно раскрылся у меня в руках, показав ровные убористые строчки, написанные тем почерком, который я видела в бумагах на башне Кастерли.

«Дорогая Вера!

Я понимаю, что любые мои слова и просьбы будут напрасными, если я не сумею достучаться до твоего сердца. Тогда, после бала, мне показалось, что мы действительно стали близки. Не телесно — желания плоти ерунда, по большому счету. Я имел дерзость поверить, что наши души потянулись друг к другу.

Что сказать? Многое и ничего. Ты имеешь право быть там и с теми, с кем считаешь нужным. Но не запрещай мне звать тебя.

Вера, вернись. Ты нужна мне. Клянусь Господом и всеми святыми, я не знаю, почему меня так к тебе влечет. Но я готов стоять на коленях и умолять тебя о единственной встрече. Вернись. Я приму любое твое решение, но скажи мне в лицо о том, что ты решаешь.