Зов Аспидной горы. Сказание об Орской яшме (СИ) - Алферова Наталья - Страница 6

Ладонь кольнуло. Женщина и не заметила, как сжала в кулаке серёжки. Она надела подарок. Воспоминания, запрятанные глубоко в уголках памяти, нахлынули волной. Стараясь их не расплескать, Карлыгаш на непослушных ногах вошла в юрту, легла на спину и закрыла глаза. Как же она любила наблюдать за работой мастера! Он казался воспетым акынами великаном-кузнецом, кующим чудесный меч для победы над джунгарами. Нет, даже лучше, ведь под его сильными ловкими руками рождалась красота, а твёрдый камень становился податлив, как воск. Эти же руки поднимали её, Карлыгаш, высоко к небу, легко закидывали в седло, обнимали нежно. Как она любила гладить его волосы. Прислонившись к широкой груди, ощущать гулкие удары его сердца. Смотреть в небесные глаза и видеть там своё отражение. Повторять имя: Егор, Егор, Егор. Слушать признания и клятвы. «Нас повенчали матушка Степь и батюшка Яик, на век быть нам друг с дружкой», — говорил мастер. «Наша любовь — полынь и ветер», — смеялась она. «Нет, Ласточка. Полынь горька, ветер переменчив. Любовь наша, как яшма — крепка, надежна, и с годами не потускнеет». Карлыгаш не заметила, как за воспоминаниями задремала, улыбаясь во сне.

Проснулась от ощущения чьего-то взгляда. Открыла глаза. Мадали сидел рядом. Карлыгаш тоже села и немного виновато посмотрела на мужа. Он горько усмехнулся и заговорил:

— Ещё в детстве я слышал: возьмёшь в руки песок: просыплется сквозь пальцы, воду — прольётся, а ласточка вырвется и улетит. Если же удерживать, можно поломать крылья. Я не хочу ломать тебе крылья. Нет, не хочу. Карлыгаш, завтра я трижды при всех произнесу, что ты мне не жена и отпущу тебя к твоему мастеру. Твой брат говорил, никто лучше меня не укрощает лошадей. Но это лошади, а ласточку мне не приручить.

Карлыгаш с удивлением посмотрела на мужа, не думала, что его любовь так велика. Постепенно доходил смысл сказанных слов. Перед глазами возник мастер, счастливо улыбающийся, готовый заключить её в объятья.

— Ты действительно меня отпускаешь? — переспросила она Мадали.

Муж кивнул и спросил:

— У тебя тоже была новость. Или это уже не важно?

Карлыгаш словно водой ледяной облили. Как она могла забыть? Как?

— Мадали, если позволишь, я останусь. У нас с тобой будет ребёнок, — сказала она и закрыла лицо руками. И тут же оказалась в крепких объятьях мужа.

— Прости, ласточке и дальше жить в неволе, теперь я никуда тебя не отпущу.

Карлыгаш прижалась к мужу, думая о своей судьбе, переменчивой, как ветер, и о своей любви, горькой, как полынь.

Телефонный звонок резко вырвал из сна. Виктор потянул руку к тумбочке, взял сотовый.

— Нам нужно встретиться, поговорить. — Ритин голос заставил сердце сжаться от боли сожаления. «Эх, Ритка, Ритка», — подумал Виктор, вслух же произнёс:

— Нам не о чём разговаривать, — и нажал отбой.

Машинально глянул на время — десять утра. Удивился, обычно просыпался раньше. После завтрака отправился в мастерскую, заглушить всколыхнувшиеся чувства. Но на этот раз не получилось. Наверное, потому что работа не требовала особого внимания: подготовка камней к резке. Руки делали своё дело, а мысли унеслись в прошлое. Ведь именно прошлое являлось причиной завышенных требований, предъявляемых Виктором к избранницам…

Проблемы в семье возникли, когда Айслу исполнилось два года. Вернее, начались раньше, но Виктор их не замечал, ослеплённый любовью к жене-красавице и увлечённый заботой о маленькой дочери. Жена из декретного отпуска вышла рано, объяснив нежеланием терять хорошее место, трудилась она переводчиком в одной из фирм. Наняли няню, затем подошла очередь в детский сад. А потом жена стала задерживаться на работе.

Первой на это обратила внимание мама Виктора. В очередной раз позвонив и услышав, что снохи ещё нет, она заявила: «Смотри, Витя, не к добру такие вечёрки». Сын вспылил и даже нагрубил матери, обвинив в предвзятом отношении к снохе. Однако именно благодаря маминым словам состоявшийся вскоре разговор с женой не стал громом среди ясного неба. Она пришла оживлённая, с новой причёской. Виктор воскликнул: «Какая ты у меня красавица!» — и потянулся обнять. Жена отстранилась.

— Виктор, я ухожу от тебя. Я полюбила другого. Дай мне развод.

— Но почему? — спросил Виктор первое, что пришло на ум.

Жена, распаляясь, высказывала свои претензии. Припомнилось всё: и нелады со свекровью, и увлечение мужа яшмой, и его отказ ехать в столицу, и недостаточно денежная работа. Внезапно Виктор понял, она приняла решение, и ничто этого решения не изменит, ни просьбы, ни уговоры остаться. Откуда-то изнутри поднималась дикая первобытная ярость. Только собрав всю волю, Виктор смог эту ярость подавить и остаться внешне спокойным.

— Ты разрешишь мне видеться с дочерью? — Этот вопрос заставил жену замолчать. Весь запал куда-то делся, она замялась, видимо, подбирая слова.

— Понимаешь, мы уедем на работу во Францию. Будут проблемы с маленьким ребёнком. Я хочу, чтобы Айслу осталась с тобой.

— Ты и дочь бросаешь? Как ты можешь?!

Жену передёрнуло от этого вопроса.

— Мне не нужен чужой ребёнок.

— Чужой? — У Виктора дух перехватило от возмущения, жена же продолжила:

— Тебе не в чем меня упрекнуть, я заботилась, ухаживала, но я не обязана её любить! Я старалась, видит Бог, старалась! Но больше не могу! Достали косые взгляды прохожих, вопросы бесцеремонных бабок: «И в кого девочка такая смугленькая?». Всё достало! Ты куда? — спросила, увидев, что Виктор направился к входной двери. Он обернулся, сжимая кулаки.

— За Айслу в садик. Если ты ещё хоть слово скажешь, убью. — Жена отшатнулась, явно напуганная. — Уходи из нашей жизни…

— Папуль, трудишься? — Звонкий голос вернул в настоящее. — А я знаешь, что откопала? Раньше гору Полковник называли Яшмовые увалы. А ещё Аспидной горой. Хотя там путаница: то ли её, то ли Преображенскую, хотя какая разница: яшма и там, и там.

— Аспид, это, кажется, старое название змеи? — Виктор медленно выныривал из воспоминаний, изо всех сил стараясь вникнуть в слова дочери.

— Не-а, Аспидная от «яспис», «яшма» по латыни. Смешной ты, с яшмой работаешь, а такого не знаешь. Пап, можно я немного волосы подравняю, до плеч? Па, ну жарко же. Можно? — Тут взгляд Айслу упал на пластину яшмы, лежащую на столе, девочка восторженно ахнула, осторожно взяла камень в руки и воскликнула: — Какая прелесть! Это же всадница: вот лошадка, а вот девушка, косы развеваются по ветру. Красотища! А что это будет?

— Шкатулка, — пояснил Виктор, довольный такой реакцией.

Айслу опустила яшму на место и мечтательно произнесла:

— Вот бы на лошади, по степи… — девочка вздохнула и укоризненно добавила, обращаясь к отцу: — А кто-то мне не разрешает в конную школу поступить!

Виктор заходил по мастерской, видно было, что не в первый раз заводится разговор на эту тему.

— Дочь, лошадь — животное серьёзное. Это тебе не котёнок или щенок. И сбросить может, и лягнуть, и укусить, и затоптать копытами.

— Ты просто сам лошадей боишься!

— Не боюсь.

— Боишься!

— Не боюсь.

— Боишься, боишься, боишься!

— Ты, по-моему, подстригаться собиралась? Вот и иди! — неожиданно разозлился Виктор. Сколько раз давал зарок не покупаться на дочкины подначки и опять не удержался.

— Иду-иду, — смиренно произнесла Айслу, опустив вниз сверкающие озорством глаза. — А лавэ?

— Что ещё за воровской жаргон?

— Какой-то ты сегодня нудный, папка! Так, где деньги взять?

— В комоде в среднем ящике, можно подумать, не знаешь, иди, не мешай работать, — махнул рукой Виктор.

Выпроводив хихикающую дочь, вновь занялся камнями. Затем достал набросок будущей картины и разложил на столе. Принялся обдумывать детали. Айслу появилась часа через два.

— Ну и как? — спросила потерявшего дар речи отца.

— А… О… Э… Это называется «до плеч»? — с трудом обрёл способность говорить Виктор, не отрывая взгляда от новой причёски дочери.