Последняя охота - Гранже Жан-Кристоф - Страница 12

Ей полагается лежать без сил в своей комнате, наглотавшись антидепрессантов, а она стоит рядом с ним в вечернем платье, шутит, играет роль хозяйки великосветского дома, ведет беседу об оружии…

Ньеман чувствовал: приглашение на ужин и ночлег – ловушка, отвлекающий маневр. Она вроде бы собирается представить им членов своей семьи, рассказать о традициях рода Гейерсбергов, а на самом деле пытается скрыть главное.

В голову пришла еще одна мысль, от которой скрутило желудок. Такая женщина не полагается на полицию, она намерена сама найти и уничтожить убийцу брата. Да, им предложили «стол и кров», чтобы усыпить бдительность.

Началась игра наперегонки.

Тот, кто первым найдет убийцу Юргена, пустит ему пулю в сердце.

Чистую пулю.

Такую, какими убивают на охоте с подхода.

У тридцатилетнего Макса фон Гейерсберга было узкое, со впалыми щеками лицо, темные глаза и тонкие, как лезвие бритвы, губы. Черные, сильно напомаженные и потому будто нарисованные на черепе волосы подчеркивали бледность кожи.

Удо был моложе – возможно, лет двадцати пяти – и намного красивее. Густая шевелюра, мощный выпуклый лоб, обаятельная «кошачья» мордашка. Ну просто смерть бабам, да и только… Ньеман почувствовал укол зависти и принялся выискивать недостатки в «картине»: слишком вялый рот, нервный смех, обнажающий десны, скупая мимика, делающая его похожим на алкаша, страдающего от тяжелого похмелья.

Он уже полчаса слушал их разговор (на французском, разумеется) и понимал, что эти наследники являют собой полную противоположность графине: никчемные аристократишки, кичащиеся происхождением и ни на что не годные. Лаура фон Гейерсберг производила впечатление силой породы, кузены выглядели анемичными, способными лишь поминать к месту и не к месту славных предков.

Удивляли Ньемана не сотрапезники, а зал, где был накрыт ужин: никаких стеклянных стен и современного дизайна. Они сидели за столом в маленькой комнате со стенами, обитыми красным бархатом, которые украшали головы животных. Охотничьи трофеи Гейерсбергов. Огонь в камине трещал и клацал, как безжалостные челюсти людоеда. Звяканье вилок наводило на мысль о лязге цепей кандальника, запертого в худшем из казематов. Жуткая атмосфера…

Ньеман смотрел на горящие свечи и с трудом сдерживал свой «азарт легавого»: он здесь, в «гнезде», рядом с членами семьи миллиардеров, пережившими худший вид насилия – убийство. Майор был на сто процентов уверен, что мотив представления нужно искать здесь, среди наследников, в их прошлом или в «мертвом углу» настоящего.

Застольная беседа началась в мрачном тоне, прозвучал панегирик усопшему Юргену, но «Троллингер», красное вино рубинового цвета, произвел нужный эффект, языки развязались, все разгорячились.

– Мы найдем убийцу и займемся им! – пообещал Удо.

Ньеман изобразил непонимание:

– То есть?

Удо залпом допил вино, снова налил по полной себе и остальным.

– Думаете, мы позволим какому-то отребью нападать на нашу семью?

– Я думаю, что вас заносит, Удо. Уже много веков правосудие творится в судах. Закон против личной вендетты.

Удо гнусно захихикал. Он сверлил полицейского «грозным» (так ему казалось) взглядом, выдававшим крайнюю степень опьянения.

– Время проходит, земля пребудет вечно, – произнес он напыщенным тоном, воображая, что изрек ма́ксиму века. – Мы у себя дома. Мы стреляем в животных, но можем поохотиться и на людей…

Лаура коснулась руки кузена:

– Удо шутит, майор. Никто из нас не ставит себя выше закона. Возьмите еще петуха, он приготовлен во французском вине.

Ньеман медленно кивнул. Ужин был отменный. Помимо петуха, подавали обжигающе горячие сосиски и шпецле под мюнстерским соусом[22]. Заведомо ничего слишком легкого, но все поглощается незаметно, в атмосфере золотисто-коричневого света и сладковатого дымка.

Ньеман последовал совету хозяйки дома – никаких лакеев поблизости, в комнате только «господа». Он решил продемонстрировать, что наслаждается угощением, и есть с аппетитом, как будто чувствовал себя обязанным извиниться за соседку: Ивана не проглотила ни кусочка.

«Мисс Веган» спасла положение, сменив тему.

– Есть кое-что, чего я не понимаю, – сказала она, незаметно положив в рот кусочек ржаного хлеба (надо же как-то утолить голод!). – Вам приходится пересекать границу, чтобы организовать псовую охоту…

– И что? – Макс – он был гораздо спокойнее брата – улыбнулся лейтенанту.

– Почему вы не практикуете конную охоту по искусственному следу?

Ньеман удивился неожиданным познаниям Иваны.

– Ландтаг предлагает нам такую альтернативу, – начала объяснять Лаура. – Вместо живой дичи – обманка, напитанная животными запахами…

Удо захохотал. Макс караулил реакцию Иваны, не сводя с нее «двустволку» близко посаженных глаз.

– Все равно что заниматься любовью с резиновой куклой… – спокойно заметил он. – Такое могут придумать только болваны-чиновники.

– Я полагал, у вас есть право голоса… – заметил майор.

– Конечно есть, но плебс всегда в большинстве. Увы…

Полицейский невольно кивнул, подумав: «А этот Макс опаснее брата, почти не пьет и мыслит здраво».

Удо резким движением выкинул руку с бокалом к камину, от которого исходил закручивающийся вокруг собственной оси жар.

– Охота – это кровь!

Кузены захихикали. Их лица, разгоряченные вином и свечами, выглядели загримированными, они напоминали персонажей с картин средневекового художника. Они как будто успели забыть о смерти Юргена. Или сегодняшний языческий пир на вине и крови потому и устроили, что хотят отпраздновать?

– Вас это возбуждает? – спросила Ивана.

Удо откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и уронил голову на грудь в позе алкаша, намеренного вздремнуть.

– Это я с вами обсуждать не намерен, мадемуазель Недотрога, но прошу вас понять одну вещь: в жилах охотника и дичи течет одинаковая кровь. Она может разгорячиться, эта…

– Черная кровь, – подсказал Ньеман. – Мне это знакомо.

В охотничьей среде часто поминали темное табу, беспримесную дикость, заставляющую человека травить зверя, нажимать на курок, рискуя и собственной жизнью.

– В моем ремесле, – добавил он, – это называют «преступным инстинктом».

Лаура поняла, что жаркого спора можно не опасаться, и спросила:

– В конечном итоге полицейские тоже охотники, я права?

Ньеман насладился очередным глотком «Троллингера» – он выпил ровно столько, чтобы получить удовольствие и не опьянеть.

– Между охотой, которой вы так гордитесь, и нашей ежедневной работой существует огромная разница. Мы сражаемся с убийцами на равных. Иногда они оказываются сильнее, и тогда дичью становимся мы.

– Но выживаете, – подала голос Лаура. – Моему брату не повезло.

Наступила тишина, все вспомнили, какие драматичные события собрали их за столом. Поминальным столом. Минута молчания растянулась до бесконечности, только постреливали дрова в камине и трещали свечи.

«Пожалуй, пора узнать, как обстоит дело с алиби у этих двух дебилов…» – сказал себе Ньеман.

В ответ он получил ухмылки, перемигивания и высокомерные взгляды.

– Что вас так веселит? – поинтересовался он.

Макс выпрямился, помотал головой, его бабье лицо сморщилось в презрительной гримасе.

– Скажем так: мы слегка нарушили правила уик-энда.

– То есть?

– Пригласили к себе молодых… особ, вместо того чтобы лечь пораньше, как велит традиция.

Майор вспомнил, что в досье упомянуто алиби кузенов.

– У вас остались их координаты? – спросил он.

– Конечно. Я даже расценки могу назвать.

Ньеман поднял глаза и заметил на стене герб Гейерсбергов: перекрещенные оленьи рога на золотом поле. «Вот так вот просто… – раздраженно подумал он. – Века войн, политических битв, социальной борьбы, ревностно охраняемых привилегий, чтобы два клоуна могли развлекаться со шлюхами перед травлей оленя в собственном лесу. Да, дарвиновская эволюция щедра на разочарования…»