Цитадель (СИ) - Ганова Алиса - Страница 23

- И долго ждать эффекта? – с сомнением поинтересовалась воспитанница, после нескольких неудачных попыток выманить зверя, страшно рычавшего при их приближении.

«Может, и вправду для лица?» – засомневалась и Бокаса, вспомнив, что Баса прикасалась к жидкости пальцем и ничего ужасного не случилось.

Выждав еще немного и оценив, что Гроза подыхать не торопится, она разочарованно выдохнула, слила половину жидкости обратно в склянку и, передав воспитаннице, велела вернуть туда, где взяла.

Злая на наставницу, заставляющую ее рисковать, Баса спешила вернуть унесенную вещь на место. Опасаясь разоблачения, она опасливо шмыгнула в коморку, как можно скорее водрузила стекляшку на шкаф и стремглав бросилась бежать обратно.

«Скажи, для проверки… ме-ме-ме… – подражая голосу наставницы, злилась она. – Если думаешь, что так легко, сама бы доставала и относила».

Из-за нервного перенапряжения Баса устала. Она никогда не брала чужие вещи без спроса и, если бы попалась с поличным, проглотила бы со стыда язык и не смогла бы вымолвить ни слова.

«И чего только не сделаешь ради Него?» – стыдливо подумала, радуясь, что все обошлось.

Наставница её волнений не разделяла. Равнодушно выслушав, что все сделано как велено, неожиданно любезно поинтересовалась:

- И как твои пальцы? Не болят?

Тронутая заботой Баса радостно показала руку:

- Нет! – она улыбнулась. – Кроме липкости, ничего нет.

- Хорошо, – задумчиво произнесла Бокаса и добавила: - Можешь идти.

Оставшись одна, женщина заглянула под кровать и, окончательно убедившись, что Гроза жив и полон негодования, сокрушенно выдавила:

- Не яд!

«Столько возни из-за мерзкой жижи, невыносимо разящей кислятиной! – нюхнув еще раз тягучую жидкость, она поморщилась. – И это для лица? Но если у Басы палец на месте, кот жив, значит, можно рискнуть. Тем более, Блайма утверждала, что темная собиралась смесь использовать для красоты кожи».

Опасливо, превозмогая омерзение, ткнула пальцем в липкое месиво, которое на ощупь было не таким безобразным, как казалось на вид, и осторожно коснулась внешней стороны кисти. Не почувствовав ничего подозрительного, выждала еще немного, снова макнула палец в плошку и нанесла на щеку. Теплая вязкая жидкость легко размазывалась и не стекала. Подумав, нанесла на другую щеку, лоб, подбородок и под глаза, где раньше всего появились морщины.

Вначале, кроме стянутой кожи ничего не чувствовала, но постепенно стала ощущать легкое покалывание и прилив крови.

«Действует! - радовалась довольная женщина, ожидая потрясающего эффекта. Однако, когда легкое покалывание стало ощутимее, взволновалась: - Для первого раза достаточно. Если понравится, вызнаю состав подробнее и сделаю сама».

Смыв липкий, подсохший слой с лица, стала рассматривать в темном матовом стекле книжного шкафа свое отражение. Ожидаемого действия не заметила, если только совсем немного.

«Хотела чуда от темной? – досадливо хмыкнула, бросая пахучую плошку с остатками тягучей жижи в ведро с водой. – Получила: комната пропахла!»

Раскрыв настежь окно, достала из кармана записную книгу и, удобно усевшись в кресле за столом, продолжила готовить речь для выступления на Совете.

Увлеченная составлением яркой, проникновенной речи, призванной вдохновить и подвигнуть Братьев и Сестер Ордена на большие, даже грандиозные перемены, она не обращала внимания ни на натянутость кожи, ни на тяжесть век, ни на странные ощущения. Лишь когда раздражение стало невыносимым зудом, спохватилась, что что-то не то.

- О-о-отравила! – срывающимся голосом взвыла она, увидев в тусклом отражении опухшее, ставшее невероятно широким лицо. Даже нечеткие очертания позволили заметить, что оно стало почти круглым, а на фоне отекших глаз, маленький нос стал почти незаметным.

– Отравила! Отравила! – шептала перепуганная Бокаса, пытаясь сообразить, что делать.

Вспомнив о коте, с грохотом опустилась на колени и поползла к кровати, ожидая найти мохнатый трупик. Однако стоило протянуть руку, раздалось грозное шипение и руку пронзила боль.

- Чтоб ты сдох, Гроза! – сорвалось с языка, но спохватившись, что вполне может последовать за ним, засюсюкала: - Нет, нет, нет, милый котик, живи до-олго, кушай сладко-о… И не смей сдыхать! – рявкнула напоследок перепуганная до трясучки Бокаса.

Убедившись, что мохнатая скотина в здравии, накинула на плечи плащ с капюшоном и помчалась к лекарю.

Струи легкого пара лениво клубились над чашкой, насыщая кабинет пробуждающим, заманчиво-терпким ароматом весны. Отвар стыл, но Кинтал, любивший первоцветы, не спешил. Пытаясь успокоиться, созерцал, как нежные лепестки и цветочные бутоны вновь оживают в воде, и сосредоточенно внимал Клахему.

- Вечером Совет, – напомнил наставник.

- Знаю.

Старик перевел дух и рассеянно оглядел темный глиняный чайник, чашку, блюдце с сотами, потом взбешенного Кинтала с тяжелым взглядом исподлобья, красным лицом и поджатыми губами.

- Мне казалось, что придумал хитро, но с приближением часа крепнут сомнения. Я уже не уверен, что выбрал верный путь.

- Понимаю. Задумка опасна. Но есть ли иной выбор? – согласился помощник и гневно добавил: - Только обделенный женский ум мог додуматься до подобного.

- Когда ума и дальновидности нет, не важно, женский или мужской. Я долго размышлял, как нам быть...

- …? – собеседник отвлекся от чаши, которую держал в ладонях, и поднял прищуренные глаза.

- И решил созвать Старших и Созерцателей, чтобы убедить поддержать ее. Стоит только подтолкнуть, и она перестанет таиться.

- А он?

- Догадался уже. Не дурак. Пусть остается для нее соперником…

***

Когда за длинным столом расселись облаченные в серые плащи Старшие и Созерцатели, Клахем обвел каждого проницательным взглядом и взял слово, как самый опытный из всех присутствующих:

- Мне предстоит сообщить тяжкую, скорбную весть, – едва он произнес, раздались растерянные восклики, и ошеломленные братья со страхом вперились в него глазами, опасаясь, что следующие слова подтвердят худшие опасения. - После долгой борьбы с ядом, Отец обессилел. Надежды не осталось.

Повисла мертвая тишина. Люди на мгновение перестали дышать.

- Но Братство продолжает жить, идти вперед, неся благодать и стабильность, воздавая каждому по совести и делам его, – закончил глухим, каркающим голосом и замолчал, давая высказаться тем, кого переполняли эмоции.

- Ужасное известие, – едва слышно произнес потрясенный Брат Нануд. – Не могу поверить.

Его сосед, Брат Халет, вторил:

- До последнего надеялся на чудо, – говорил мужчина медленно, растерянно растягивая слова. – Не скрою, я пришел, чтобы донести до Главы Ордена итоги созерцаний. Но, если так, считаю важным безотлагательно поведать сведения вам, Братья. Моя речь может прийтись не по нраву, но прошу: выслушайте.

Его никто не перебил, и, восприняв молчание как знак, Халет приступил к рассказу:

- Не знаю в чем суть, но в Цитадели, куда не брось взгляд, ловишь шепот сомнения. После покушения он стал громче. Вначале это казалось естественным, ибо случившееся потрясло всех. Столетия мы жили в уважении и почитаемом трепете, но недоверие набирает силу и мощь быстрее, чем поросль после дождя. За несколько дней роптание резко усилилось, и шепот превратился в голоса, которые вскоре, если не принять мер, сольются в гул, и тогда требования перемен встревожат покой и умиротворение братства.

- Что ты предлагаешь? – Клахем знал, о чем пытается сказать Созерцатель.

- Смею ли давать советы Старшим? Если только донести весть, пусть и недобрую, предостеречь.

- Говори, Брат.

- Я один из Созерцателей, - угрюмое лицо говорившего стало суровым. - В моем подчинении всего пятьдесят Младших, но возьму ответственность утверждать, что подобное видят и другие Созерцатели, – он сделал паузу.

Сидящие за столом опустили головы, подавленные тревогой и опасениями.