У порога великой тайны - Ивин Михаил Ефимович - Страница 38

Лишь спустя четыре года после неудачи на конкурсе, в 1907 году, Цвету удалось получить кафедру ботаники и агрономии в ветеринарном институте. Еще через год его избрали профессором ботаники и микробиологии Варшавского политехнического института.

Время иногда старательно стирает со страниц истории ближайшие события, оставляя освещенными факты далекого прошлого. О Цвете, почти современнике нашем, мы знаем немногим больше, чем об эллине Феофрасте.

Архив Михаила Семеновича пропал. Если отыщутся в многострадальной Варшаве, разрушенной гитлеровцами и отстроенной заново, какие-нибудь документы, связанные с личной жизнью Цвета, то это будет счастливой случайностью. Не осталось близких ему людей, которые могли бы о нем порассказать. Даже прямых учеников у Цвета не было. Судьба бросала его из города в город, из одного учебного заведения в другое. А на создание школы ученый тратит десятки лет. И лишь опубликованные Цветом работы свидетельствуют о неустанном напряженном труде ученого, который продолжал развивать и совершенствовать открытый им хроматографический анализ.

В начале 1910 года вышел в свет отдельной книгой самый крупный по значению и по размеру труд Цвета: «Хромофиллы в растительном и животном мире».

Цвет представил свою книгу на соискание ученой степени доктора ботаники. Защита состоялась осенью 1910 года в Варшавском университете. И вот он — доктор ботаники. Второй раз доктор. Он говорит об этом с легкой иронией, как тогда в Казани, после защиты магистерской. Это формальность. Ее нужно выполнить, иначе трудно — ох, как трудно! — работать в стране, где господствуют чинопочитание и протекция.

Долгим оказался путь от женевской докторской диссертации до варшавской: пятнадцать лет. Годы эти не пропали даром, Цвет ведь трудился для науки, а не для получения степени. И работа его, представленная на соискание докторской, оказалась первоклассной. Это поняли и многие современники Цвета. В 1911 году Российская Академия наук присудила доктору Цвету за его «хромофиллов» Большую премию.

Но и после такого признания хроматографический анализ почти никем не применялся еще долгих двадцать лет…

Разразилась первая мировая война. Не бывало еще таких войн, которые бы способствовали развитию науки, хотя и находятся служители милитаризма, пытающиеся убеждать нас в обратном.

Война, в сущности, положила конец научному творчеству Михаила Семеновича Цвета. Последняя из опубликованных им работ (шестьдесят вторая по счету) помечена 1914 годом.

В 1915 году, когда дивизии кайзера Вильгельма вторглись в Польшу, варшавский Политехнический институт спешно был эвакуирован в Нижний Новгород. Тесное, неудобное помещение, которое дали институту, мало годилось для чтения лекций и уж совсем не подходило для развертывания лабораторий. Цвету же, в сущности, и развертывать было нечего. Хрупкий, слабого здоровья, одинокий, он почти ничего не успел взять с собой при спешном отъезде из Варшавы. Погибли дорогие приборы, реактивы, драгоценные записи. Погибли и все личные его вещи, а главное — библиотека, которую он любовно собирал со студенческих лет.

Три года пробыл он в Нижнем Новгороде. Об этих годах нам почти ничего не известно. Вероятно, он имел возможность лишь кое-как вести занятия со студентами.

Грянула освежающая гроза Великой Октябрьской социалистической революции. Цвет не последовал примеру тех, кто, испугавшись этой грозы, перебежал в стан белых.

В 1918 году его избрали профессором Юрьевского университета, эвакуированного в годы войны, когда немцы угрожали Прибалтике, из Эстонии в Воронеж.

Переехав из Нижнего Новгорода в Воронеж, Михаил Семенович надеялся возобновить здесь свои исследования. Но летом 1919 года, на сорок седьмом году жизни, его настигла смерть…

Прошло больше десяти лет. Труды Цвета и самое его имя стали забываться. Жил-был профессор, каких тысячи по белу свету…

В 1931 году немецкие исследователи Кун, Ледерер и Винтерштейн, длительное время изучавшие каротиноиды, достигли, наконец, успеха — выделили эти пигменты в чистом виде и установили их химическую природу. Каротиноидами тогда интересовались да и сейчас продолжают интересоваться во всем мире. Эти желтые и оранжевые пигменты, широко распространенные в растительном и животном мире (много каротина в моркови, а кожура спелых плодов испанского перца содержит до ста каротиноидов), служат источником витамина «А» и, кроме того, выполняют в организме роль гормонов.

Понятно, что работа трех немцев, решивших чрезвычайно трудную задачу, привлекла к себе внимание. В таких случаях специалистов прежде всего интересует, как решена задача. Оказывается, с помощью цветовской адсорбционной стеклянной трубки! Тут оправдал себя не только самый метод Цвета. Оправдалось и предсказание Михаила Семеновича относительно каротинов. Цвет считал, что каротины зеленого листа — это скорее всего не индивидуальное химическое вещество, а смесь. Доказать это предположение он сам не успел.

Спустя несколько лет после опубликования работы немцев один японский ученый выделил из пяти тысяч литров мочи 3,8 миллиграмма уроптерина — сложного, богатого азотом соединения, играющего важную роль в организме; а группа немецких химиков добыла несколько миллиграммов подобного же соединения — эритроптерина, — растворив и переработав крылышки миллиона бабочек одного вида.

В этих случаях исследователи имели дело с ничтожно малыми количествами вещества; и во всех случаях успех был достигнут только благодаря применению адсорбционного хроматографического метода. Ведь можно представить, сколько времени понадобилось бы японскому ученому, чтобы выпарить пять тысяч литров жидкости. Да пришлось бы выпаривать при невысокой температуре, так как иначе добываемое из жидкости вещество может измениться.

О Цвете и его методе заговорили во многих странах. Биологи, физики, химики, особенно же представители новых наук, возникавших на стыках между науками старыми, произносили его имя все чаще и с каким-то бережным, почтительным изумлением. К началу сороковых годов число опубликованных научных статей, посвященных хроматографии, перевалило за семьсот. К шестидесятым годам таких работ уже были тысячи.

Происходило воскрешение профессора Цвета из небытия. Без бога, без церкви, без чудес. Воскрешение, даруемое не святому, не постнику, а огромному таланту.

В научных журналах и монографиях, посвященных хроматографическому анализу, замелькал портрет: худое лицо; напряженный взгляд; прямые усы, остроконечная бородка; волнистая шевелюра…

Кто же он? Ботаник? Несомненно. И ботаник выдающийся, сумевший первым в мировой науке получить оба хлорофилла в чистом виде.

Но вот мы открываем сборник, посвященный выдающимся русским химикам и находим в нем очерк о Цвете; вот статья о нем в специальном химическом журнале, еще одна — в книге, посвященной химии нефти и ее переработке… Значит, он и химик?

Многим, очень многим пригодилась хроматография: и ученым разных специальностей, и инженерам, и агрономам. Из лабораторий метод Цвета стал проникать на заводы, на фабрики, где производят пищевые продукты, лекарства и витамины. Витамин Е удалось выделить из растений только с помощью хроматографии.

Оружие, вложенное Цветом в руки исследователя, — остро, тонко, надежно. В живой клетке биологи с помощью хроматографии обнаружили такие процессы, о которых раньше и не подозревали. Хроматография позволяет выделить из сильно разбавленных растворов редкие металлы, опреснять воду, выделять в чистом, ненарушенном виде гормоны. Когда добывают из плесени пенициллин, то на одном из этапов этого сложного производства обязательно применяют хроматографию, которая позволяет не только очищать и разделять вещества, но и контролировать их качество.

Цвет, почти всю свою сознательную жизнь посвятивший хлорофиллу, изучал только окрашенные вещества, входящие в состав хлорофиллового зерна. Потому он и назвал открытый им метод хроматографическим. Но Михаил Семенович сам писал, что с помощью хроматографии можно разделять также бесцветные, неокрашенные смеси. И это подтвердилось.