Часослов - Рильке Райнер Мария - Страница 1

Райнер Мария Рильке

Часослов

Книга первая. Об иноческой жизни. Перевод А. Прокопьева

Книга вторая. О пути на богомолье. Перевод В. Топорова

Книга третья. О юедности и смерти. Перевод В. МИкушевича

КНИГА ПЕРВАЯ

ОБ ИНОЧЕСКОЙ ЖИЗНИ

1899

x x x

Час пробил, упал, отдаваясь в мозгу,

сметая сомнения тень:

и в дрожь меня бросило: вижу: смогу

схвачу осязаемый день.

Ничто - вне прозрений моих - не в счет:

застыв, каменеет путь.

Лишь к зрелому зрению притечет

вещей вожделенная суть.

_Ничто_ мне - ни что. Но любя его, я

на фоне пишу золотом:

чью душу восх_и_тит? - и тьма ли Твоя?

огромный неведомый дом...

x x x

Круги моей жизни все шире и шире

надвещные - вещие суть.

Сомкну ли последний? Но, видя в мире

суть, я хочу рискнуть.

Покуда вкруг Господа, башни веков,

не вскинется дней моих тьма...

Не важно кто - сокол я, вихрь с облаков,

высокий ли стих псалма.

x x x

Я помню братьев, что в сутанах строгих,

в монастырях, где лавр цветет весной...

О юных грежу Тицианах многих,

Мадоннах их. - И в них пылает Бог их

Неопалимой Купиной.

А в самого в себя склоняясь, вижу:

_Мой_ темен Бог: в меня пустивши корни,

безмолвно ими пьет мои же соки.

Всего и помню я, что к выси горней

_Его_ теплом расту, оставив _ниже_

побеги - там, где ходит вихрь высокий.

x x x

Тебя писать нельзя нам своевольно,

Ты - Лоно Дня, Заря! И, возлюбя,

из тех же чаш, где краски богомольно

мешал святой, лучи сияют больно:

берем их - в них он умолчал Тебя.

Перед Тобой мы громоздим иконы,

как в сотни стен - один иконостас.

И если сердцем видим, умиленны,

в ладони лик Твой прячем в тот же час.

x x x

Люблю мечтать на грани помраченья,

когда в глубины погружаюсь духа,

что жизнь прошла, как в давних письмах глухо

упоминание, как без значенья

туманный смысл преданья и реченья.

Тогда пространства вечного черты

я вижу вдруг, где жизнь вторая в силе.

И я расту из темноты,

шумя ветвями на своей могиле,

где вечен сон, что знал ребенок, или

так схвачен мальчик теплыми корнями

забыл, что знал во сне: лишь голос с нами.

x x x

Господь, сосед, когда Тебя бужу

сердцебиеньем, Боже, - замираю:

услышу ли Твое дыханье? Знаю,

ведь Ты один. Я в зал вхожу.

Кто даст воды Тебе? Я - рядом, весь

вниманье, слух. И - жаждущий - Ты всюду.

Не сплю я, слушаю. Яви мне чудо.

Я - здесь, я - здесь!

Случайно мы разделены стеной,

но тонкой, Боже. Слух что страх:

я позову, иль это голос Твой

она во прах

падет, хоть голос тих.

Стена во тьме - из образов Твоих.

Имен Твоих. Икон. И вот - лампада:

чуть вспыхнет свет, каким должны гореть

глубины духа, чтоб Тебя узреть,

свет бьется тщетно в серебро оклада.

И чувствам, вне Тебя, погаснув, надо,

как на чужбине, тихо умереть.

x x x

Когда б хоть раз так в сердце тихо стало...

И все случайное, все, что мешало,

все приблизительное, хохот рядом,

все чувства с их неугомонным адом,

я смог бы выгнать бодрствующим взглядом.

Тогда б я мог Тобой, единым садом

тысячелистным, на краю Вселенной

на миг улыбки мимолетной - стать,

чтоб жизни всей вернуть Тебя мгновенно,

как Благодать.

x x x

Живу, под веком подводя черту.

И слышу вихрь в странице бытия.

Бог, я и ты - ее писали. Чья

рука листает книгу на лету?

Сверкнет зарница со страницы новой

и снова целого даны черты.

Безмолвные, друг друга силы Слова

оглядывают, как из темноты.

x x x

Я вычитал из Слова Твоего

безмолвного, из жестов понял,

какими Ты лепил нас, мял в ладони

(лучистые, теплы, премудры жесты)

вслух было: _жить! А умирать_... и здесь Ты

запнулся, тихо повторяя: быть.

Но человек не _умер_ - нет, его

_убили_. Бездна нам открылась вместо

сфер, не сумевших всплыть:

ведь только крик был, больше ничего.

А голоса, которых ждал Ты столько,

провидя в них опору

себе в ту пору,

над бездной мост, - снесло стремниной крика.

С тех пор наш лепет - жалкие осколки

Праимени велико

го, и нам, заикам, эти крохи впору.

x x x

_Померкший отрок Авель рек в ответ:_

Аз есмь? Нет. Не существую. Что-то мой

мне сделал брат. Собой

мне Божий свет затмил,

своим лицом, а как был мил

мне Божий свет.

Но он теперь один, как есть.

Я мыслю - он же где-то есть.

Ему-то свет не застят. Обойти

его нельзя! и все пути

ведут к нему, от гнева все бегут:

и гибнут в нем, и он как суд.

Он - здесь, не спит, ему уснуть невмочь

что он в ответ?

Обо мне позаботилась Ночь,

а о нем - нет.

x x x

Ты - тьма, я рос в Тебе веками,

люблю Тебя я, а не пламя,

одевшее в границы мир

и чей эфир

в какой-нибудь из сфер прольет свой свет,

а тварь о нем не знает тыщу лет.

Но все гребет, все подгребает тьма:

меня и зверя, пламя и дома,

свечу - под спуд,

земное ли, небесное

молюсь ночам: быть может, рядом, тут,

незримых сил непостижимый труд.

Ты - тьма чудесная.

x x x

Я верю не в то, что гремит с колоколен.

Дать волю тишайшим чувствам хочу.

На это не каждый отважиться волен,

а я невольно Тебя получу.

И если я дерзок, Господь, прости.

Я только хочу, чтобы знал Ты наверно:

это лучший порыв мой, о, не упусти,

инстинкт и влеченье, без страха и скверны.

Так молятся дети - лицом в горсти.

И если подымется - устьем ли к морю

как чувств переполненность, волн толкотня,

растущим в прилив возвращеньем пьяня,

я верю - Ты здесь, я хвалам своим вторю,

как никто до меня.

И если я высокомерен, молитву наполни мою

по высокой же мере:

и одна она, с сим

в заоблачной сфере

предстанет пред Ликом ненастным Твоим.

x x x

Я в мире совсем одинок, но все ж не совсем,

не весьма,

чтобы каждый мне час был, как Бог.

Я в мире и мал, и ничтожен, но все ж не совсем,

не весьма,

чтобы лечь Твоим промыслом, Боже,

во мглу ума.

Вольно мне быть вольным, я Воле позволю

деяньем

стать без помех:

когда же и время замрет, беременное ожиданьем,

быть хочу среди тех,

кто тайн Твоих господин,

или - один.

Хочу быть подобьем Твоим, во весь рост тебя

несть,

о, дай не ослепнуть - от вечности глаз

не отвесть,

образ Твой удержать, не сгибаясь, не падая.

Весна среди сада я.

И мне не склониться вовеки.

Ибо там я не с Богом, где я согбен.

Я хочу, чтобы тлен

не коснулся ума. Я ведь образ, я - некий

лик, я пишу на стене,

крупно, медленно, как во сне,

слово, что я постиг

в ежедневной земной

жажде, мать улыбается мне,

это парусник, бриг,

он пронесся со мной

через вихрь, через смерть, через крик.

x x x

Ты знаешь, чего я хочу.

Быть может, всего - во Вселенной:

в падении - тьмы неистленной,

во взлете - сияния... но умолчу.

А сколько же тех - не хотят ничего

кто княжит и княжит, а чувство - мертво

сужденьями мысль утюжит.

Но всякое рад Ты принять существо,

что в жажде лицо заслужит.