Меч князя Буй-тура (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 62

— Она самая.

— Ишь ты!.. — произнес ничего не значащее для Ветрова восклицание начальник КМ.

Про себя же подумал: «Вот и проклюнулась настоящая суть газетного «правдоруба» да обличителя социальных пороков в среде правоохранительных органов. Стоило только жареному петуху слегка клюнуть в джинсовый зад, как забылись прежние правильные штампы да стереотипы и поперла истинная сущность нутра. Недаром же, судя по информации ее коллеги Любимова, начала задумываться о «подступах» ко мне. Интересно, когда же начнет претворять их в жизнь? Впрочем, вряд ли успеет: надо брать».

— Считаю, что пора брать голубков, пока вещдоки еще не уничтожили, — словно подслушав мысли шефа, констатировал Ветров. — Самый раз. А то сбросят артефакты куда-либо в реку — и тогда ищи-свищи ветра в поле…

— Да, в самый раз, — согласился с подчиненным Реутов. — Бери Шорохова да еще кого-либо из оперов и действуй! Наведите шорох в стане экзальтированных, помешанных на шопе да на попе юнцов и юниц. — Начальник криминальной милиции имел в виду пропагандируемые современными молодежными идеологами шоп-походы по магазинам — шопинги и поп-музыку — попсу, ибо вещецизм и современная популярная молодежная музыка заменил духовность этой самой молодежи. — Встряхните малость оболтусов, так легко соскользнувших с нормальной дорожки на криминальную стежку.

Ветров привстал со стула, чтобы приступить к действию, к заключительной фазе раскрытия преступления. Азарт охотника подстегивал, но начальник КМ попридержал:

— А как там наш потерпевший Петров? Выведен из комы или все еще в реанимации как бревно: безмолвен и недвижим?

— В реанимации, — кратко доложил Ветров на этот раз и направился на задержание уже известных фигурантов. — Нам пока не помощник… Справимся и без него.

«Фу! — выдохнул Реутов, разминая движением плеч и шеи верхнюю часть тела, увеличивая тем самым кровоток к «главному инструменту сыщиков и следаков» — голове. — Кажется, одна гора с плеч. То-то обрадуется Склярик… А то каждый день, бедный, звонит: что да как…»

Ветров и старший оперуполномоченный Шорохов действительно навели «шорох»: уже к обеденному перерыву в отдел милиции были доставлены Штучкина Татьяна Юрьевна и Луковицкая Александра Васильевна — журналистка «Курского курьера».

Татьяна была испугана и подавлена. Журналистка, наоборот, держалась вызывающе, бравировала своими связями «в верхах». Но обе, посидев «для острастки» в КАЗе — камере административно задержанных, еще с советских времен иногда называемой «обезьянником», — «раскололись» как орех.

А через час, после недолгой малопрессинговой беседы оперативников со смазливой Татьяной, разревевшейся коровой и моментально утерявшей всю свою привлекательность, в КАЗе сидели и ее подельники Павел со Снежаной. Дозревали до нужной кандиции.

Такие же напыщенные и пустоголовые юнцы, как и сама Татьяна, и как она зараженные теми же бациллами современной «красивой жизни», почерпнутой с экрана телевизора и Интернета, попав в ментовку, сразу же потеряли свой прежний лоск — смотрелись бледновато и жалко. Наконец-то до их зомбированных мозгов стало доходить, что «влипли» по самое некуда, что это не детские невинные шалости, а неприятности с далеко идущими последствиями.

Призрак СИЗО и Льговской колонии, о которых они раньше и слышать не желали, прорисовывался все явственней и явственней. А вместе с ним, подавляя прочие инстинкты, мозги юнцов жег огонь самосохранения, инстинкт спасения собственной шкуры любыми путями.

Когда опера отработали «по полной программе» с фигурантами, выжав из них все, что можно было выжать, Реутов решил, что пора и ему очно встретиться с журналистской Луковицкой, так борзо писавшей о ментах-оборотнях, о ментах-злодеях. «Посмотрим, посмотрим на подмоченную «честь и совесть» нашей эпохи, тем более что сама того недавно жаждала, — вспомнил он информацию, полученную от Любимова. — Посмотрим хотя бы для того, чтобы убедиться, так ли ты хороша, как это следовало из слов твоего коллеги».

Пока помощник оперативного дежурного, сержант милиции Скороходов, выполнявший роль конвоира, доставлял из КАЗ визави, начальник КМ выставил из шкафа на стол вазу с конфетами. Рядом — графин с водой. Конфеты — чтобы угостить собеседницу. Воду — на всякий случай…А также вполне демонстративно положил перед собой один из номеров «Курского курьера», в котором как раз имелась статья Луковицкой о нерадивых ментах и ментах-оборотнях. В одном случае, по мнению автора, не уделявших достаточного внимания подросткам, сползающим в болото наркомании, а в другом — наоборот, их незаконно преследующих, прессингующих.

Окинув взглядом стол и, по-видимому, придя к выводу, что чего-то не хватает, Реутов достал из ящика стола едва начатую пачку сигарет «Парламент». «Конфеты конфетами, а сигареты сигаретами».

— Присаживайтесь, — жестом руки пригласил он Луковицкую на стул за стол перед собой, когда Скороходов, постучавшись, ввел ее в кабинет. — А вы, сержант, можете отправляться на своей пост. Когда понадобитесь, я позову.

Сержант молча повернулся и зашагал к двери, но Луковицкая что-то мешкала.

— Присаживайтесь, — пришлось повторить начальнику КМ. — Я не говорю «садитесь», ибо сесть, как говорят наши частые клиенты, мы всегда успеем, я говорю «присаживайтесь».

И пока Луковицкая, поправляя обеими руками — привычным женским жестом — юбку, усаживалась на стул, он вполне профессионально успел ее рассмотреть, как говорится, от макушки до пяток.

«Ничего бабец, — сделал вывод. — Особенно бюст. Правда, прежнего тщеславия и гонора, судя по тревожному блеску глаз и бледности лица, заметно поубавилось».

— Угощайтесь, — пододвинул поближе к ней вазу с конфетами. — Чем богаты… — Улыбнулся доверительно и, как бы извиняясь, за бедность угощения.

— Спасибо, но не буду портить аппетит перед ужином, — нашла в себе силы тихо пошутить Луковицкая, вспомнив реплику бабы Яги из мультика о Добрыне Никитиче и Змее Горыниче. И тут же уже более серьезно, с ноткой просителя, добавила: — А нельзя ли закурить? А то с момента задержания и доставления сюда не курила — все отобрано при досмотре. Голова без курева пухнет.

— Курить — здоровью вредить, — так же шутливо заметил Реутов, пододвигая к ней ближе пачку «Парламента».

— О чем же вы хотели со мной поговорить, господин начальник, — выпустив клубы дыма после долгой нервной затяжки, спросила Луковицкая, решив начать первой разговор. — Я все, что знала по делу, уже вашим операм сообщила. Добавить к сказанному мне уже нечего. Разве что покаяться в том, что не убедила сестру Татьяну самой явиться с повинной в милицию… Так каюсь. Искренне каюсь.

«Актриса, — отметил с брезгливостью начальник КМ. — В дерьме по самые уши, но пытается играть роль раскаявшейся грешницы. Словно нам не известны ее телефонные переговоры с сестрой, говорящие как раз об обратном. Словно это не ты, Санечка, — вспомнил он принятое в редакционных кругах «Курского вестника» имя подозреваемой, — убеждала Татьяну лучше замести следы, избавившись побыстрее от вещдоков. А тут, милая, прямое содействие в укрывательстве особо тяжкого преступления, в хищении предметов особой историко-культурной ценности. Статья 164 УК РФ… от шести до десяти лет лишения свободы. И это только по первой части статьи. А по второй — так от десяти до пятнадцати лет… Актриса погорелого театра. Ишь ты, невинной овечкой прикидывается… Прав, прав ее коллега по перу Тимур Любимов, такая по трупам пройдет — и не заметит. Интересно, что дальше выдаст «на гора», какой ход предпримет?.. Впрочем, и не таких обламывали».

Вслух же произнес:

— Я не «господин», Александра Васильевна, не дорос до господ. И в родословной подкачал — из семьи рабочих, и с зарплатой того… слабовато. Так что на «господина» явно не тяну. Для вас же в данной ситуации, принимая во внимание официальность отношений, скорее, «гражданин», «гражданин майор», — уточнил для большей ясности.

А Санечка уже предпринимала ход: делала вид, что ей очень жарко и душно в кабинете, а потому ее по-детски пухленькая ручка уже расстегивала перламутровые пуговицы на белоснежной блузке, обнажая «богатство» тела.