Меч князя Буй-тура (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 58

— Если нам вернуться без битвы — то это хуже смерти будет!

— Вот именно, — подхватил Игорь. — Без сечи с ворогом повернуть домой — это позор на наши головы. А позор, как известно, для русского человека, тем пуще князя — хуже смерти, как уже заметил мой брат. Будем двигаться всю ночь, а там что Бог даст».

Стало понятно, что их поход к Тмутаракани давно уже не является тайной для половцев. Однако решение было принято, и северские рати, поддерживая боевой порядок, выслав вперед и по обеим крыльям боевые охранения, шестью полками двинулись далее, погружаясь в ночной мрак.

Невесомо-зыбкую ткань ночного неба усеяли веселые звездочки; смеясь и подмигивая то ли друг другу, то ли обитателям земли, закружили в небесной выси свой извечный хоровод под присмотром рогатого месяца — то ли их владыки, то ли всего лишь пастуха. Серебристо-голубоватый свет, истекаемый от месяца и звезд, бодрил и придавал сил ратникам двигаться вперед без видимой усталости. Этому же способствовала и ночная прохлада, забиравшаяся под доспехи и своей невидимой дланью отгонявшая дрему. Впрочем, бывалые дружинники, привычные к походной жизни, могли дремать и под легкую рысь, покачиваясь в седлах в такт конской поступи. А вот кони шли без передыху.

И в который раз Всеволод пожалел, что не смог вместе с курским воеводой Любомиром убедить Игоря в необходимости заводных коней. «Эх, жук тя забодай, божья коровка лягни, как любит повторять мой воевода, — сетовал сам себе он, — будь у нас заводные лошадки, совсем иной расклад был бы… А так выдохнутся наши комони раньше сроку, не дай Бог… Тогда беда».

Девятого мая к полудню на противоположном берегу реки Сюурлий увидели половцев, изготовившихся к битве. Не останавливая движение полков, Игорь распорядился продолжать движение.

— Только поддерживайте порядок и строй, — приказал строго он, вздыбив своего вороного коня, чтобы быть видным всему русскому воинству.

Стрельцы из луков и северцы, шедшие в челе Игоревой рати, прибавив шаг комоней, с ходу влетели в реку, взбурлив копытами коней ее тихие струи, подняв ввысь мириады радужных брызг, радужно засверкавших в лучах солнца, и покрывая илистое дно реки мутью.

Один из половецких отрядов на рысях бросился навстречу. Однако половецкие всадники, не доскакав, выпустили по стреле из луков и тут же повернули назад к основным силам.

— Вперед! — не останавливаясь, приказал, разрывая горло в неистовом крике, Игорь. — Вперед!

— Путивль! Путивль! — отзываясь на призыв князя Игоря, прокричали дружинники Владимира Игоревича, находившиеся вместе с черниговскими ковуями Ольстина Олексича и сводным отрядом стрельцов в первой линии наступающих русских дружин.

— Севера! Севера! — бросили тысячеголосый боевой клич северцы, выбравшись из вод на твердь пологого берега.

— Курск! Курск! — также тысячеголосо подхватили курские вои одесно от них, растягивая свое, блистающее светлыми бронями всадников, крыло, чтобы охватить находившиеся напротив них половецкие орды.

— Рыльск! Рыльск! — раскатисто доносилось ошуюю.

Святослав Ольгович повторял тот же маневр, что и курская дружина. Только слева растягивая крыло и заводя его живым неводом, чтобы охватить половцев со своей стороны.

В водных брызгах и каплях, скатывающихся по светлым доспехам, блистая всеми красками радуги под лучами солнца, северские рати, по-видимому, для половцев казавшиеся сплошь состоящими из былинных витязей, оказали такое страшное влияние, что те, позабыв о сражении, панически бежали, проскочив без остановки собственные вежи, доставшиеся русским воинам со всем скарбом.

Половцев в орде хана Карачума, как выяснилось позже, это случилась именно его орда, кочевавшая в долине Северского Донца, было ни чуть не меньше, если не на тысячу, а то и полторы поболее, чем русских воев. К тому же не изнурены долгим переходом и бессонной ночью, а свежи и полны сил. Да еще и на выносливых, застоявшихся конях. Но вот духом оказались куда слабее и уступили поле сечи почти без сражения, видя свое спасение только в бегстве. Бросили даже на произвол судьбы своих жен, детей и стариков.

Тут бы северским дружинам и остановиться, довольствуясь почти бескровной для них победой, большим полоном, богатой добычей, доставшимися отарами овец и стадами коров. Отдохнуть чуток, да и повернуть назад, к родному Посемью. Ведь до Тмутаракани было уже не добраться, раз их поход стал известен в Степи. Но молодые князья Святослав и Владимир так увлеклись погоней за остатками Карачумового воинства, что вернулись в русский стан только глубокой ночью на усталых, едва двигавшихся комонях.

Если люди еще смогли выдержать почти двухдневный бессонный поход, то не отдохнувшие, наспех кормленные из походных торб лошади уже нет.

— Что будем делать? — собрав на воинский совет всех князей и воевод, спросил Игорь.

В отблесках костра лик северского князя был багрян, словно сплошь измазан кровью. Борода зло взъерошена, очи сверкали гневом.

— По-хорошему, нам бы сейчас думать не о Тмутаракани, а о том, как вернуться домой… — продолжил он. — Чтобы из охотника не стать дичью. Разведчики доносят, что Степь полна половецких орд, спешащих на помощь к разбитому нами Карачуму. А поэтому следовало бы воспользоваться ночным мраком и как можно дальше уйти от этого места…

— Но наши кони выдохлись, — повинился рыльский князь, опустив долу очи. Он, как и Владимир Путивльский, только в эту минуту осознал всю пагубность своего безрассудного поведения в долгой погоне за разгромленным противником. — Им требуется отдых. Иначе падут…

— Надо взять тех коней, которые посвежей… да еще заводных, и на них со старшей дружиной и добычей уходить, — предложил Ольстин, прекрасно понимающий опасность сложившегося положения. — Тогда, быть может, нам удастся оторваться…

— А как же быть с младшей дружиной? — молвил Владимир при мрачном сопении воевод, которым не очень-то нравилось предложение Ольстина, да только, как понимали опытные ратоборцы, что спасение было именно в нем.

— А воям что Бог даст, — последовал жесткий ответ Ольстина. — На то они и вои…

— Ну, уж нет, — вмешался тут он, Всеволод, которому претили подобные доводы, — это не по-русски. У вас, ковуев, такое, возможно, и деется, только не у русичей… У нас — сам погибай, а товарища выручай!

— Князь Всеволод верно глаголет, — поддержал курский воевода. — Тут, жук тя забодай, божья коровка лягни, либо всем уходить, либо всем оставаться — и что Бог даст…

— Тогда, как знаете… — буркнул Ольстин, явно недовольный тем, что его совет был отклонен. — Мое дело предложить, а ваше принять или отклонить.

— Ладно, — отчаянно блеснул очами Святослав Ольгович (а может в них отразились языки пламени костра), — вы все уходите, а я с дружиной своей останусь. И сколько смогу, столько буду сдерживать ворога тут…

— Я — с тобой! — Не смея глядеть родителю в лицо, шагнул к рыльскому князю юный Владимир Путивльский. — Оба виноваты, обоим и ответ держать…

— Да уймитесь вы, Аники-воины, — махнул на них рукой Игорь. — Вы свое дело уже сделали, а потому все остаемся здесь до утра. А утром, если Господь позволит, вместе и пойдем назад. Ибо путь на Тмутаракань нам закрыт. Воеводы, — обратился он затем к первым помощникам в делах ратных, — прикажите сотским выставить дозоры… хотя бы пешие, чтобы нас сонных половцы не передушили как кутят слепых. Остальным отдыхать. Но оружие держать наготове.

И в жесте, которым Игорь сопроводил свое обращение к сыну и племяннику, Всеволод рассмотрел и гнев, и боль, и какую-то обреченность.

Уставшие ратники спали как убитые, но сон Всеволода был тревожен. Еще не поднялся первый жаворонок в небо, чтобы своим пеньем приветствовать рождение нового дня, как курский и трубчевский князь был уже на ногах. Не только восток, где должно было вот-вот появиться солнце, был в багряной заре, но и, как показалось Всеволоду, весь небосвод кровав.

«Видать, окропим мы ныне кровушкой нашей травы степные», — разминая усталые члены тела, решил он.