Народ без элиты: между отчаянием и надеждой - Панарин Александр Сергеевич - Страница 7

Национализм сегодня был бы не меньшим отказом от великой русской традиции, чем компрадорский глобализм; он потребовал бы вынесения за скобки не только всего петровского исторического наследия, но и христианского. Не случайно современные националистические маргиналы культуры и политики не находят ничего лучшего, как заниматься плагиатом у западных ультраправых и пытаться воскресить мифы язычества.

Означает ли это, что четвертый мир, который сегодня – будем вполне откровенны – олицетворяет российская действительность (вместе с большинством постсоветского пространства), – это просто мир распада?

Если мерить его привычными мерками успеха – то да. Российское народное большинство вряд ли подлежит реабилитации по критериям экономического успеха или державного могущества. Об этом ему не без злорадства напоминают идеологи либеральных реформ, вчера еще заявлявшие, что «Россия обречена на процветание». Десятки миллионов людей в результате инициированной реформаторами деиндустриализации вытолкнуты из большого мира в малый – мир примитивного натурального хозяйства и натурального обмена, семейной взаимовыручки (когда старики пенсионеры кормят неприкаянную молодежь).

Интересно, что идеологи новых социальных движений – адепты критического глобализма 60-х гг. предсказывали подобный крах большого индустриального мира в планетарном масштабе. Эти предсказания сегодня сбываются в России. Россия как четвертый мир – это страна, уходящая из большого пространства модерна в какое-то еще не структурированное и таинственное новое пространство. Повторяю, некоторые его характеристики в виде малого натурального хозяйства и безденежного обмена услугами были предсказаны новыми левыми критиками буржуазной цивилизации.

Но сегодня господствующая пропаганда пытается вытравить всякую память об этой критике, объясняя все провалы реформаторства уникальной незадачливостью русского народа. На самом деле крах всей эпопеи модерна давно уже предвиделся наиболее чуткими умами, в том числе и на самом Западе. Пожалуй, не был предусмотрен только тот парадокс, что ликвидаторами индустриального модерна и просвещения станут сами «передовые элиты». Они бесконечно далеки от экологической и социальной критики прогресса; они просто решили приватизировать большое пространство модерна. Глобализация стала улицей с двусторонним движением; по мере того, как элиты расширяют пространство своего обитания до планетарных масштабов, массы выталкиваются в новые локусы и резервации. Чем больше лайнеров с пассажирами бизнес-класса пересекает континенты, тем меньше пассажиров плацкартных вагонов пересекают границы собственной области – у них нет на это средств.

Глобализируется американская массовая культура в качестве господской; великая русская культура, как и другие культуры, не принадлежащие к первому миру, напротив, превращается в изгойскую субкультуру. Но модерн, ставший достоянием господского меньшинства, теряет и свои перспективы и свое моральное оправдание. Одно из двух: либо маргинализированному большинству планеты предстоит быть вытесненным в резервации по законам модерна, либо заново реабилитированным, но уже по другим законам.

Сегодня мы имеем противоречивую ситуацию: всех бедных и неприспособленных уже лишили и реальных перспектив и моральной репутации, но объявить им прямо уготовленную участь глобальная элита еще не решается. Нельзя прятаться от дилеммы: либо мы должны освоиться с перспективой еще не виданного в человеческой истории массового геноцида целых континентов, либо найти формы и способы новой реабилитации выталкиваемого из модерна народного большинства.

Судя по всему, былая военно-политическая биполярность мира сменяется новой, в которой Америке и России опять отводится роль противоположных полюсов. Те, кто уже решил, что естественный экономический отбор должен довершить свое дело и у потерпевшего народного большинства нет алиби, сосредотачивают свои ряды вокруг США – этого пристанища нового «экономического человека». Те, кого великая религиозная традиция сострадательности к «нищим духом» обязывает не верить естественному отбору и торжеству сильных над слабыми, сосредотачиваются в России и будут сосредотачиваться вокруг нее. Компрадорская элита не в счет – ее представители давно уже чувствуют себя внутренними эмигрантами в собственной стране.

Противостояние Америке, как носителю языческого культа силы и успеха, уже не будет как прежде развертываться в плоскости военно-технического и политического соперничества. В этом качестве роль России как сверхдержавы, по-видимому, принадлежит прошлому. Новое противостояние полюсов экономического человека и человека социального, морали успеха – и солидаристской морали будет протекать в духовной и культурной, ценностной сфере. Те, кого по-прежнему одолевает гордыня успеха, займут позицию американоцентризма. Но тем, кто не может согласиться с перспективой вымирания собственной страны и большинства планетарной периферии, предстоит найти основание своей сострадательной морали в великих религиозных традициях, которые намного старше модерна и переживут модерн.

Сегодня в мире складывается ситуация, напоминающая ту, которую застали первые христиане. На одной стороне они видели горделивый Рим, питающийся соками всей ойкумены, на другой – море страдающего человечества, которому господа отказали во всем, вплоть до права на жизнь. Языческий гуманизм мог им предложить одно: станьте вровень со своими господами в силе, организованности и просвещенности, и тогда вы сможете успешно противостоять им. Но Христос сказал им иное: не соревнуйтесь в силе и гордыне – «блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие… напротив, горе вам, богатые! Ибо вы уже получили свое утешение» (Лук. 6: 20,24).

Вопросы социальной и моральной реабилитации большинства, которому приватизированный прогресс отказал в перспективе, является главным вопросом нашей эпохи. И этот вопрос не может быть положительно решен на базе прогрессистской идеологии успеха. Об этом свидетельствуют те наиболее последовательные адепты этой идеологии, которые оставили свои надежды на бедных и пошли служить богатым. Следовательно, реабилитация должна прийти со стороны принципиально другой традиции, ничего общего не имеющей с «моралью успеха».

Многозначительная загадочность состоит в том, что человечество сохранило свои великие монотеистические традиции, обращенные к непреуспевшим, несмотря на грандиозный секулярный натиск модерна. Зачем-то ему понадобилась эта память! Сегодня богатый Север можно отнести к областям стилизованной религиозности: там в нее играют, как и в другие игры досуговой культуры. Но в регионах четвертого мира религиозное обетование нищим духом наполняется новым экзистенциальным содержанием. Без этого обетования и расшифровки его на современном языке, простом и убедительном, большинству уже не воскреснуть духовно и социально.

Следовательно, требуется появление новой пророческой элиты, озабоченной вовсе не тем, чтобы соперничать с нынешней и занять ее место. Задача этой элиты – формирование нового ценностного кодекса эпохи, альтернативного кодексам прогресса, успевшего обрести расистские черты. Мы еще не знаем, где будет подвизаться эта новая элита, пошедшая в народ, какие из нынешних институтов она сможет использовать, а каких станет сторониться. Но стоящие перед ней задачи уже вырисовываются.

Во-первых, это реабилитация всех нищих и неприспособленных четвертого мира. К ним будут применены не «отцовские» критерии, ибо отцы больше любят детей, продемонстрировавших успех, а материнские, связанные с эмоциональной предпочтительностью в отношении хрупких и ранимых. Как знать: не им ли, впечатлительным и ранимым, дано скорректировать фаустовский проект покорения природы и истории в духе посттехнических и постэкономических приоритетов – щадящего отношения и к внешнему миру природы, и к внутреннему миру человеческой души.

Во-вторых, это новый тип мотиваций. Человеческая энергия сегодня обнаруживает явные признаки ускоренного угасания. Это проявляется, с одной стороны, в стремлении передоверить технике решение всех наших жизненных проблем, а с другой – в отказе от принципа реальности в пользу принципа удовольствия – досугового гедонизма и виртуального погружения в инфантильные фантазии. Сферу реальности – систему эффективных практик – явно монополизирует новое племя беззастенчивых; почему-то сегодня только им дано сохранить напористость и энергетику модерна. Не потому ли практики модерна так часто становятся теневыми практиками?