Fighting To Forget (ЛП) - "justinmakesmebelieve" - Страница 58

Мои глаза скользят вверх по его волнистому прессу к груди и останавливаются на татуировке «Мамочка».

— Так вот, как я уже говорил, я подумал, что ты, возможно, захочешь ходить со мной в спортзал несколько раз в неделю.

Мой взгляд метнулся от его груди к глазам. Они сияют счастьем и любовью, всем тем, что я надеялась привнести в его жизнь и наконец получить. Но есть еще одна вещь, которую он не знает.

— Ну что? — он поднимает штаны с пола и достает из кармана телефон. Поставив одно колено на кровать, он забирается ко мне. — Что думаешь?

— Звучит умно, — я сворачиваюсь калачиком у него на боку и прижимаюсь щекой к его груди.

— Умно? — он усмехается, просматривая список контактов своего телефона.

— Хорошо. Я имела в виду, что это хорошая идея.

Он нажимает на кнопку вызова китайской еды, и его пальцы перебирают мои волосы.

— Ты уверена, что все в порядке? Ты кажешься… ну не знаю, задумчивой…

В последний раз, когда мы с Джастином занимались сексом, он узнал правду о своем прошлом и не хотел иметь со мной ничего общего. И тут я должна сказать ему то единственное, что я скрывала от него, что может разрушить все, что мы построили за последние пару дней.

Пока он заказывает китайской еды, я обдумываю свои варианты.

А что, если я скажу ему, он снова меня вышвырнет? Я не могу потерять его, но от секретов еще хуже. Он называл меня лгуньей и обвинил в том, что я им манипулирую. Он сравнил меня с моими родителями. Мой желудок сжимается.

Я должна сказать ему, несмотря на последствия. Джастин научил меня тому, что прятаться от правды, какой бы уродливой она ни была, только продлевает неизбежное.

— Черт, Джиа. Ты что, плачешь? — он приподнимается на кровати, пытаясь заглянуть мне в лицо.

— Я? — я вытираю горячие слезы, которые текли по его груди. — Хах, — я заставляю себя рассмеяться. — Наверное.

— Наверное? — он откидывается назад так, что упирается спиной в изголовье кровати. — Что такое?

— Если я что-то и поняла из всего этого, так это то, что я всегда хочу быть честной с тобой, — я закутываюсь в простыню и смотрю на него, скрестив ноги.

— В смысле, честной?

Так будет правильнее. Я делаю глубокий вдох. Он должен знать, и после этого я больше никогда не буду держать от него секретов. Если он все еще будет со мной.

— Джастин, я пыталась сказать тебе что-то важное, но каждый раз, когда мне выпадала такая возможность, это просто не выходило наружу.

Его рот сжимается в тонкую линию, подражая глазам. Он коротко кивает. Твердо и требовательно.

— Это касается твоего биологического отца, — я изучаю выражение его лица и вижу лишь легкую реакцию в его глазах. — Я знаю, кто он.

— Невозможно. Никто не знает, кто он такой. Моя мама даже не знала. В моем свидетельстве о рождении не было имени отца, — он качает головой.

Это будет сложнее, чем я думала. Как будто он отказывается даже думать о том, что у него есть отец, чтобы избежать боли, которую это может принести.

— Когда они забрали тебя из моего дома, я думала, что ты мертв, — я качаю головой, пытаясь избавиться от этих воспоминаний. — Боже, Джастин. Там было так много крови.

Он быстро моргает, либо тоже отталкивая воспоминания, либо борясь с эмоциями, которые приходят вместе с ними.

— Я чувствовала себя несчастной, думая, что подписала тебе смертный приговор. Никто не поверил мне, когда я плакала и кричала во всю глотку, что тебя насиловали. Как будто этого никогда и не было.

Он потирает затылок, явно испытывая неловкость, но потом смотрит на меня.

— Продолжай.

— Потом появился Он и вытащил меня из темного чулана, в котором я была заперта, — облегчение вздымается в моей груди даже сейчас, вспоминая его лицо, яркие светлые волосы, зачесанные назад, и сине-зеленые глаза, которые были такими ясными, что казались неземными. Я думала, что он был ангелом. — Он взял меня к себе, накормил и говорил так ласково, что я была уверена: все будет хорошо.

— Я ничего не понимаю.

— В тот день, когда меня заперли в лечебнице, я поняла, что он был воплощением зла, — мое тело покрывается мурашками, когда я вспоминаю его злобную ухмылку, когда он смотрел на меня сверху вниз с гордостью палача. — Прежде чем уйти, он наклонился и прошептал слова, которые я никогда не забуду.

— Погоди, что…? — его бицепсы напрягаются, и мускул на челюсти подскакивает. — И что же он сказал?

Продолжай, Джорджия.

Он использовал мою любовь к Джастину и борьбу за справедливость против меня. По данным полиции, Джастин был проблемным приемным ребенком, который пытался покончить с собой. Он не говорил о том, что случилось с ним в подвале. И ничто из сказанного мной не было воспринято всерьез.

— Он сказал «Джастин жив», — я проглатываю следующие слова и быстро молюсь, чтобы, когда я их скажу, они не убили его.

Одинокая слеза медленно катится по моему лицу.

— «И он мой сын».

========== twenty four ==========

Любовь — это не улица с двусторонним движением.

Это ворота в один конец.

— Джиа

Джастин

Я в своей постели, в безопасности своего дома, сижу голый с единственным человеком в мире, который всё знает обо мне и все равно любит меня. И все же я совершенно один, затерянный в темноте, падаю вниз и хватаюсь за клочок здравого смысла.

— Этого не может быть, — этого не может быть, верно? Я опускаю голову на руки и протираю глаза. — Он солгал. Это не правда.

— Подумай об этом, Джастин. Мои родители работали на него. Как ты думаешь, как ты оказался в нашем доме?

— Но почему? Если бы я был его ребенком, зачем бы он так поступил со мной? — мысли о Рэйвен проникают в мой разум. Она тоже была его дочерью, и посмотрите, что он с ней сделал.

— Пиздец, — головокружение сильно одолевает меня, и я падаю обратно на кровать.

— Твои глаза. Они карие, но они не похожи ни на один карий цвет, который я когда-либо видела. А ты когда-нибудь присматривался к Рэйвен? Ты что, не замечал сходство в чертах лица?

— Срань господня, — нет, никогда не присматривался, но теперь, когда она об этом сказала…

Что все это значит? У меня есть сводная сестра? Одна из моих лучших друзей — это моя сестра? От жара у меня щиплет глаза. Я же теперь дядя.

У меня никогда не было семьи. Я вырос в приемной семье, а затем в детском доме, у меня не было никого, на кого я действительно мог бы положиться, пока я не начал бороться за UFL. Эта организация и моя команда были моей единственной семьей.

А теперь она говорит мне, что у меня есть родственники.

Я смотрю на Джию и изучаю ее, свернувшуюся калачиком, с покрасневшими глазами, все еще такую хрупкую и испуганную. Должно быть, трудно было сказать мне это, после всего, через что мы прошли, и как я обращался с ней в последний раз, когда она раскрыла мое прошлое. Но она храбро прошла через это, несмотря на последствия, и похоже, что она ждет, что я наброшусь и нападу на нее.

— Ты боишься?

— Больше, чем когда-либо в своей жизни, — она поднимает на меня глаза.

Грудь сводит судорогой. Ее заперли в детстве, и ей казалось, что она сходит с ума, и все потому, что она влюбилась в меня. Она самая храбрая девушка, которую я когда-либо встречал, но мысль о том, что я оттолкну ее, приводит ее в ужас. Черт. Я просто тупой придурок.

— Я сын Доминика Морретти, — эти слова как гравий у меня во рту.

— Я так думаю.

Как бы ужасно это ни было, это почему-то кажется хорошей новостью. У меня есть семья. И Джиа принесла мне величайшую жертву, рискуя нашей любовью ради этой истины.

— Я люблю тебя.

— Правда? — она щурится сквозь слезы и наклоняет голову.

Я ухмыляюсь. Ничего не могу поделать; она выглядит чертовски взволнованной и милой.

— Правда.

Она бросается в мои объятия, и я обнимаю ее так крепко, как только могу. Я зарываюсь носом в ее волосы и глубоко вдыхаю, погружаясь в успокаивающий тропический аромат. Ее тело сотрясается от волнения.