Протей, или Византийский кризис (Роман) - Витковский Евгений Владимирович - Страница 20

Такими сутками вполне можно было отсчитывать месяцы и годы. Павел рассудил, что год работы в известняковом карьере для тех, кто попадал сюда через КПЗ, достаточно, а нет — так вот уж с кем на Руси давно обучены бороться, так с теми, кто не хочет строить церкви. Ибо, кроме нескольких необходимых в городе зданий, которые непременно сгореть предназначены, весь камень из карьеров шел на дома и на церкви. Кассандрова Слобода обречена была стать белокаменным городом и отчасти уже им стала.

Ну а после года работы в карьере человек сам попросится на поселение, дерева и камня завались, ставь дом, подбирай бабу, строгай детишек, родильное отделение за два квартала, все бесплатное. Врачам Павел и вправду платил свои. Если честно, то не платил бы, если бы предиктор Гораций Аракелян не предсказал, что платить он будет. При стопроцентной сбываемости его предсказаний сомневаться было бы глупо.

Немало тут было здесь изгнанников добровольных, анахоретов, норовивших не работать никак и тем или иным способом найти способ побираться. В глазах Павла были они отбросами общества, но он отлично помнил, — а забыл бы, так Гораций быстро бы поставил царя на место, — помнил, что царь он для всех, а не только для тех, кто ему нравится. Заставить их работать когда можно было, когда нет. Многие соглашались заняться приусадебным сельским хозяйством. Земля тут была даровая, навоз туры давали тот же, что и в России коровы, через год-другой экспериментов наскоро окультуренные огурцы и сельдерей засияли на местном рынке. Частично этим проблема решалась. Кому хотелось одиночества еще большего, тот шел в собиратели грибов и куманики.

Правда, оставались полные бездельники, которые полагали, что мир им что-то должен, обязан их как минимум кормить. Позволить такое на первое время, покуда человек не придет в себя, можно было, но не более того. Выслать такого назад было нельзя, а ни убить, ни оставить в лесу волкам, ни тем более посадить на шею труженикам царь не мог. И тут ему обязан был помочь местный губернатор, некогда претендовавший на роль верховного референта по кавелитам, но портфеля в этом министерстве не получивший: кончился кавелизм — кончился и портфель. Человек этот был смешанного англо-грузинского происхождения, и звали его для русского слуха немыслимо: Эльдар Гивиевич Готобед. Ему был вручен целый мир, и худо ли, хорошо ли, но с ним он справлялся, ибо надеялся, что Бог поможет.

Он помог. На дворе стояла какая-то условная осень, и колоссальные заросли лещины, окружавшие известняковый карьер, принесли обычный, то есть невпроворотный урожай. Обычно на нее не обращали внимания, оставляя детям, птицам, оленям, а что не съестся — пусть опадает на землю, уходит в перегной. Но хозяйственный губернатор, уроженец какого-то нищего островка в Кельтском море, знал, ежегодной такой лафы от орешника не дождешься, и объявил ореховое масло — да и вообще все, что можно снять с куста в урожайный год — первоочередной потребностью жителей Слободы. Никакой механизации здесь быть могло, плоды приходилось собирать вручную, да еще поглядывая вниз, на тех, кому достались не орехи, а известняк.

Если орехи надо собирать вручную, то, увы, и шелушить их надо точно вручную, да еще и сортировать при этом. А что, шесть часов в день такого занятия, при гарантированном питании и крыше над головой, не такая уж страшная повинность. Но те, кто купился на ореховый посул, быстро поняли, что купились на рядовую хитрость. Отбитые пальцы и порезанные десны были тут меньшим злом, самой страшной была ореховая пыль, забивавшая дыхательные пути даже при работе на открытом воздухе. Только зарядили дожди, и кончилось такое послабление.

Бывшие бездельники стали валяться в обмороках. Их поднимали, приводили в себя… и возвращали к прежнему занятию. Вроде бы простое дело — шелушение лещины — превратил губернатор в натуральную пытку. Главный санитарный врач Слободы попробовал вмешаться, но Готобед пресек его возражения непробиваемым аргументом: не хотят шелушить орехи — пусть идут собирают куманику. Костянику. Бокрянику. Голубику, которая гонобобель. Эта последняя очень нужна, кстати, урожай на диво, а на сфагновые болота и послать-то некого, любезный Геннадий Григорьевич. Может, у вас кто желает? Нет? А вы сами?.. Нет? Вот, а вы про орехи, есть людям что-то надо, у нас тут не Елисеев.

Надзиравший за «орешниками» Ипполит Бесфамильный из города Почепа робко спросил, что делать надо будет, когда лещина кончится. Губернатор залез в карман и достал оттуда кедровую шишку. Вопросов у Ипполита больше не было, он побрел к несчастненьким, решив поведать им о радужных перспективах.

Но с тех пор прошли годы. Уже стоял городок и шли службы в трех храмах, достраивались еще четыре. Уже стояла каланча, на которой дежурили три инвалида, уже стояли двухэтажные дома вдоль прямых улиц, дороги были засыпаны щебнем, сияли резные наличники и, будто на смех, цвели на подоконниках герани. «Ну чистый Кустодиев», — думал царь, за столько-то лет не только научившийся разбираться в русской живописи, но и уставший от нее.

Это отнюдь не была робинзонада. Скорее это была вторая Австралия колониальных времен. Сюда — притом точно так же, без права вернуться домой — попадали каторжники из числа не самых гнусных преступников. Сюда был лишь один нормальный вход, — нечто подобное представляла собой гавань Ботани-Бей, единственная в Австралии. Тут было мало рек, хуже того, местный Мюррей, или, как в Австралии говорят, Марри, еще и не отыскался, хотя в ручьях вода была, грех жаловаться, и болота стояли. Здесь не было серьезных хищников. Ну и кому хотелось уехать так далеко, чтоб и вовсе никогда никакой цивилизации не видеть, — тот тоже попадал сюда, ему деликатно предлагали, и многие соглашались. Ведь им предлагали отправиться «за тридевять земель в теплые края», а одинокому человеку другого и не надо.

Павел учитывал, что за столько лет, прожитых здесь, население городка не только расслоилось по занятиям, здесь появились и те, кого называли «ухожими». Видать, им даже здешняя «бурная» жизнь не годилась, они собирали вещички и уходили в лес, надеясь на милость волков, медведей и росомах. Павла эти потери не волновали никак: из любого города кто-нибудь да уходит, какая-то демографическая отдушина все-таки. А здесь нельзя было даже уйти к аборигенам, — похоже, их тут вовсе не было, и венцом творения мог считаться то ли заяц, то ли волк. Посоветовавшись с экологами, даже с полоумным Глущенко, Павел запретил тащить за собой в Слободу почти любых земных животных: мол, помним кроликов в Австралии и коз в Сахаре. Нужна корова — вот он тур, вот он, олень, вот он, лось, а сколько там у них рогов и зубов — в молоке не видно. И гордитесь тем, что лось тут не простой, тут целый ирландский мегалоцерос с размахом рогов в четыре сажени, даром, что при таких рогах, а покладист, как телок. А без верблюда обойдитесь уж как-нибудь. Кошку найдете. Волк — он вообще собака. Без шелковичного червя пока тоже обойдетесь. Загадили один мир, уж поберегите второй. И вообще хватит разговоров про ружья. Чем вам плох арбалет? Не нравится — изобретайте бумеранг. Последнего вслух Павел, впрочем, не произносил.

…Правда, Австралия — страна настолько жаркая, что там автомобили работают на солнечных батареях. А если уж искать иное сравнение, то отчасти похожая на Слободу Аляска тем как раз тем и не похожа, что там зуб на зуб не попадает. Здесь же, как было уже сказано, то ли вечная осень, то ли вечная весна, астрономы разъясняли, мол, это потому, что здесь у земной оси нет наклона, планета такая. Планета?.. Павел гнал эту мысль из головы. Ему и с Россией-то было едва управиться, а тут и вовсе неизвестно что. Да еще и в сутках четырех минут не хватает. Куда только делись? Как всегда, Павел был недоволен, если он чего-то досчитаться не мог. Да пропади они пропадом, эти четыре минуты! Потом поищем.

А вот что по вечерам только и света, что от камина, от смоляного факела, от сальной свечи, от масляной плошки, да хоть от лучины — это было хуже. Электричество здесь давало искру и поджигало трут, но ни в какую не желало бежать по проводам. И здесь не было нефти, да и опасался царь ее найти, как было сказано, загадить еще один мир ему не улыбалось вовсе. Правда, было дерево, а значит — древесный уголь. Были сало диких свиней и воск диких пчел. Говорили, что стеарин тоже можно сделать, но в такие тонкости он не лез, он любил свет камина, а дубовых дров и березовых, как он догадывался, на его век хватит.