Пелена (СИ) - Гольский Валентин - Страница 26

Максим лежал, и перед глазами проносились образы сегодняшнего дня. Белый бок его машины с самого утра. Смешно в тот момент отнюдь не было, сейчас же, впору было посмеяться над этой надуманной проблемой. Спасатель на пляже, кровь, стекающая по его груди и рукам. Лица людей вокруг испуганные и напряжённые. Выпрыгнувшее со второго этажа существо. Его нечеловеческая морда, непривычные движения. Нет сомнений, его анатомия иная, человек, да и вообще, любое известное Максиму существо не могло бы так прыгать и так двигаться. И как эпилог, маленькие прямоугольнички света плывущие в темноте — то люди ходят по зданию музея в поисках места для ночлега, подсвечивая дорогу экранами телефонов. Должно быть имелись и некие иные события, детали, мелкие факты, не замеченные им, незначительные, но укладывающиеся в картину происходящего. Что-то, что он в горячке дней, в воцарившейся аномальной жаре не заметил.

— Спишь? — шёпот Кати был так тих, что не потревожил лежавших поблизости людей. Он щекотно проник в ухо, откинул дремоту и сонм нахлынувших воспоминаний тёплым девичьим дыханием.

Приблизив губы к маленькой серёжке, Максим ответил:

— Никак не могу уснуть. Зависаю где-то на грани, — соблазн был так велик, что он, не удержавшись, легонько ущипнул губами мочку её уха, почти не понимая, что делает, почти не специально.

Девушка, выдохнув, потёрлась скулой о его щёку.

— Вот и я тоже… Лежу, вспоминаю сегодняшний день, думаю об Оленьке. Ну почему мы её не взяли с собой?

— Возможно она сейчас в большей безопасности чем мы. Вспомни, того, кто рычал за дверью, вспомни виденное за сегодня, да тот же мёртвый водитель. Мне кажется это зрелище не для глаз маленькой девочки.

— Но почему я не могу до неё дозвониться?! — выдохнула девушка тоскливо, почти в голос, и Максим торопливо накрыл её губы ладонью.

— Ти-и-ише… Завтра мы обязательно поедем за ней и найдём в целости и сохранности, вот увидишь. А сейчас, ты должна перестать изводить себя, постарайся заснуть.

— Я понимаю, — она кивнула, — извини. Нахлынуло что-то…

Они недолго полежали, словно прислуживаясь — не проснулся ли кто. Затем девушка легонько куснула его за руку, которую он не успел убрать от её лица и вдруг потянувшись, приблизила своё лицо к его лицу, впилась в губы поцелуем. Коротким, но жарким, оставившим на душе Максима бурю эмоций, а в голове звенящую лёгкость. Уткнулась в шею холодным носом.

Он провёл рукой по её спине, волосам, принялся их легонько оглаживать и сам не заметил, как наконец провалился в сон.

Ванёк, по прозвищу Гитарист, сидел у окна на втором этаже. Нагло проигнорировав табличку «Руками не трогать!», он передвинул обнаруженное здесь кресло-качалку к самому оконному проёму, приоткрыл пластиковую створку и сейчас самозабвенно курил, настраивая любимую гитару.

Тридцать один человек. Именно столько их было заперто в музее. Кому и зачем понадобилось устраивать этот пересчёт — Гитарист не понял, но получившееся количество удивило. Откуда столько набралось?

Подтянув последнюю — шестую струну, он провёл рукой, внимательно слушая звук. Взял аккорд, второй, пробежался перебором. Подумав, поправил первую струну и на этот раз результат его удовлетворил. В этой части дома, насколько он помнил, на ночлег никто не остановился. Не было тут жилых комнат. Из комнаты, где он находился, можно было попасть лишь в бальный зал, с двумя рядами старых стульев с бордово-красной обивкой, несколькими журнальными столиками — возможно в позапрошлом столетии там стояли напитки и закуски для благородных господ и их дам. В углу гордо взирал на окружение старинный белоснежный рояль.

Взял аккорд, негромко затянул свою любимую:

Вот и всё, я обещаю любить.

Вот и всё, и моё слово — закон.

Вот и всё, надо уметь уходить.

Вот и всё, я закрываю сезон.

Ванёк запнулся. Отчего то сейчас в привычных, казалось бы, энергичных словах, ему почудилась обречённость, которой ранее там не было. Дурацкая ситуация! Ночью они точно обезумившие телефонные хулиганы пытались дозвониться до всех подряд: до полиции, до МЧС, до пожарных, до скорой, и кажется даже до службы газа. Кто-то звонил в газеты и друзьям блогерам, мамаша, прижимающая к себе мальчика лет десяти, дозвонилась до дяди (у меня дядя — министр, я вам обещаю, нас уже через пол часа вытащат и ещё извиняться будут что так долго ехали!!!) и долго рыдала в трубку, описывая пережитый страх. Не везде брали трубку, в частности служба газа ни разу не ответила, некоторые номера были просто постоянно заняты, но это никого не смущало. Они просили помощи, требуя её немедленно, описывали происходящее, умоляя поторопиться, грозили шумихой в прессе, жалобами в администрацию президента и в суд по правам человека, получая в ответ лишь усталые просьбы подождать, потерпеть — скоро всё наладится, ведь помощь уже в пути. А ещё, почему-то настоятельно рекомендовалось не пытаться покинуть город самостоятельно, все службы как сговорившись, раз за разом повторяли, что это может быть опасно. Это пугало, появлялись новые вопросы, на которые никто не отвечал, или отвечал уклончиво, не объясняя причин, зато вновь и вновь озвучивая это предупреждение.

Сам Ванёк никуда не звонил — родители уехали отдыхать к родне в Воронеж, и единственное что он мог — это мысленно благодарить ту самую родню. Лишь позже до него дошло, что узнав из новостей о происходящем в городе, родители будут беспокоиться ещё сильнее, и надо было подать о себе весточку… А потом мобильная связь сдохла, да так и не была восстановлена. Но ведь в любом случае, о их беде знают, и город, несомненно, давно окружён силами военных и МЧС. И ещё чьими-нибудь, наверняка сюда согнали всех, кого только можно. Ванёк был бы рад любой помощи, да пусть хоть французские голубые каски пригонят — лишь бы толк был. Странно только, что вся эта гипотетическая толпа народу, никак себя не проявляла — не летали вертолёты, не раздавались в мегафоны бодрые команды. Ждут утра? Но ведь пока они медлят, здесь, в серой пелене бродят серые создания, ползают живые верёвки и трясутся от страха тысячи граждан. Как бы то ни было, ни одно правительство не способно оставить на убой такое количество народу, а значит надо лишь подождать, совсем немного.

Забытая в пепельнице сигарета дотлела, потянуло противным запахом жжёного фильтра. Затушив её, Ванёк затянул с самого начала:

Вот и всё, я обещаю любить.

Вот и всё, и моё слово — закон.

Вот и всё, надо уметь уходить.

Вот и всё, я закрываю сезон.

Последняя строчка прозвучала настолько зловеще, что на душе шевельнулось нечто затаённо-незнакомое. Почти первобытный страх.

И он опять замолчал. А что если такое, вот такое как здесь, творится по всей стране? Или, на сердце от этой догадки стало совсем холодно, во всём мире? Да нет, не может быть, это же идиотизм! Откуда возьмутся эти серые в таком количестве? И тут же пришла мерзкая мысль: а откуда они взялись в их городе? Очень-очень плохая мысль, потому что он не знал, что ей ответить, и оттого вдарил по струнам, затянул чуть громче, ожесточённее:

Зачем и кому все песни мои?

Лететь одному, сбивая столбы?!

Такие, как я, живут один час!

Запомни меня таким, как сейчас!..

Закончилась песня, доиграла гитара, звенящий звук струн ещё недолго повисел в воздухе и стало тихо. Затем послышались шаги и в комнату вошёл некто, остановился у порога, скрытый темнотой.

— Молодец, парень, очень хорошо играл и классно пел, — Гитарист узнал по голосу седого пенсионера, как там его, кажется Василий Степанович? — А я в это время в соседней комнатке у окна посидел, посмотрел.

— И? — не выдержал Ванёк, когда понял, что продолжения по-другому не получит.

— Под твоё окно прибежало аж две серые гадины. Прыгуны, которых вы в парке видели. И ещё какая-то другая тварь, на собаку похожая. Деталей я не разглядел, да и сложно их разглядеть, ночь всё-таки. И ещё, иногда пелена создаёт странные оптические эффекты, искажает видимое. Может я вообще размеры перепутал, и собака была размером с человека, а серые — маленькими?