Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве (СИ) - Огинская Купава - Страница 12

И узнала я, что темная ведовка та, дружбу близкую с Ягой водила, чуть ли не наставницей ее была, и смогла по знакомству, до Кощея добраться. Сама-то, хоть и сильная, и уважаемая, да наказать крыса…тогда еще Филимона, была не в силах. Не действовала на него ведовская сила, защищен он от нее был еще при своем рождении. Зато Кощеева очень даже хорошо действовала, чем царь справедливый, но жестокий, не примянул воспользоваться: наказал крыса сроком на десять лет. Превратил Филимона — уважаемого крыса, мелкую зловредную нечисть, в Мышку-Норушку с вечной тягой к сыру и стыдными мышиными повадками. И возможность по теням ходить отнял.

— Видать, важное то яйцо было. — выдохнула я, впечатленная бедою Мыша.

— А как я мог иначе? — бормотал он, теребя кончик своего хвоста. Крыс весь поник, растеряв и свою наглость, и заносчивость. — Это же мое дело. Моя жизнь. Девок пугать, визгами их упиваться…

— То есть, Кощей тебя несправедливо наказал? — ухватилась я за его жалобу.

Горыныч подавился чаем, который так неудачно решил прихлебнуть, Тугарин медленно отложил надкушенную ватрушку, с недоверием глядя на меня, и даже Мышь перестал страдать, затравленно подняв красненькие глазки.

— Кощей справедлив! — тоненько тренькнули из-под стола. Домовой, принесший блюдо с пирожками, протянул мне один. — На вот, с малиной. Ешь, да глупостей не говори.

— Ешь, ешь. — поддержал Тугарин. — И не вздумай даже мыслить о таком. Кош и так тебе не очень рад, а после этого и слушать нас не станет. Вернет домой и поминай как звали.

— Вернет? — я ничем не выдала своего волнения, не показала, как бешено забилось сердце, как нетерпение сдавило грудь, побуждая наброситься на змея с кулаками и требованиями не смотреть на меня так изучающе, а на вопрос отвечать. — Меня домой вернет?

— Ты дурить не думай. — велел Горыныч, все же что-то умудрившийся углядеть через мое хрупкое, напускное спокойствие. — Если Кош вдруг решит тебе в гостеприимстве отказать, я тебя себе заберу. У меня тоже замок есть, в горах. К отцу ты не вернешься при любом раскладе.

— А как же правду о вас до людей донести тогда? Да и разве ж вы рискнете его приказ нарушить, если он велит меня домой вернуть? Осмелитесь? Нет? А коли осмелитесь, то какой он тогда царь?

Змеи переглянулись ища поддержки друг в друге, а я отчетливо поняла, что это все напускное, что меня только запугивают и если Кощей решит меня домой вернуть, то никто не осмелится ему слова поперек сказать.

А для того, чтобы приказ этот прозвучал мне всего-то и нужно, неудобные вопросы задавать.

Страшно, конечно, но домой вернуться уж больно хотелось, а заради исполнения заветного желания, можно было страх свой и победить.

— Василиска, не дури, — повторил Горыныч, с недовольством встретив мое плохо скрываемое азартное воодушевление.

— Не буду дурить, — пообещала я.

Вот так сразу на рожон лезть было страшно, существовала вполне реальная опасность, что разгневанный Кощей меня не в дом родной отправит, а в темницу. Потому к осуществлению плана по спасению себя родимой подходить следовало с осторожностью. И я это понимала.

Как и понимала то, что у Змеев ко мне свой интерес, никак не связанный с обелением нечисти в людских глазах. Я нужна им не там, у батюшки со всеми этими бумажками, где жизнь нечисти записана, а здесь, подле Кощея… зачем-то.

— Василиса, что ты задумала? — Тугарин отчего-то тоже считал, что я собираюсь глупости творить. Но у меня ж на уме совсем даже не глупости были, а вполне жизнеспособный план по возвращению домой. Неизвестно сколько еще меня тут продержат, прикрываясь переписью историй нечисти, почитай, царство у Кощея большое, земли много, и нелюдей, на этой земле обитающих, не счесть.

И я точно знала, что никто их не считал никогда. Кощей-то, в отличие от нашего царя, подушный налог не вводил.

— Зачем вы придумали все это? С правдой для людей, со всеми этими историями нечисти? Для чего? Вот ни в жизнь не поверю, что у вас нужда есть мнение человеческое о себе менять. У Водяного, может причина и существует, чтобы перед людьми в лучшем свете предстать, но это только у него. У других в этом надобности нет.

— Если ж нет, то откуда перед дверью твоей каждый день очередь появляется? — спросил Горыныч. Смутить меня хотел, не иначе, вот только ответ для него у меня был:

— Потому что человек я. Любопытство их к моей двери ведет, а там уж все от нечисти зависит. Кто поразговорчивей, тот мне всю свою жизнь и опишет, а ежели тихий, то мы обычно просто чай пьем. В тишине. Бежану такие моменты очень… огорчаю, — с трудом удалось подобрать слово, чтобы описать все те тихие вздохи во время чаепития и монотонный, унылый и глубоко неодобрительный бубнеж — после. И чай свой она никогда не выпивает, — Давайте вы просто объясните, чего от меня хотите, а я сделаю? Давайте? А потом просто домой отпустите.

— Не сделаешь, — вздохнул Горыныч.

— Испугаешься и глупостей натворишь, — поддержал Тугарин, — Потому делай, что тебе велено, и пусть все идет своим чередом.

— После твоих-то слов, Тугарин, она, конечно, согласится, — фыркнул Мышь. Он легко избежал сокрушительного щелбана, проворно спрыгнул со стола на скамью подле меня, а потом уже и на пол. — Пойду я, пожалуй, раз вы решили на сегодня заботу об этой бестолочи на себя взять. Не скучайте.

— То есть, я правильно понимаю? Меня впереди ждет что-то страшное, но вы мне говорить об этом ничего не хотите? И готовить меня к этому страшному не собираетесь? И вообще считаете, что я должна сидеть спокойно в надежде, что все как-нибудь само рассосется, верно?

— Нет, — неожиданно ответил Горыныч, — Это ж если вы с Кощеем будете оба сидеть и надеяться, так ничего и не разрешится.

— А поподробнее? — подалась вперед я. О том, что ко всему этому еще и Кощей причастен, догадаться было несложно, ничего нового для меня Змей не открыл, но была надежда, что он сейчас еще хоть что-нибудь лишнее сболтнет. Мне на радость.

— Ты ж хотела слушать про то, как Вой Горыныча от Добрыни спасал, — напомнил Тугарин, спугнув момент истины.

И пришлось мне заместо важной информации слушать о том, как Горыныч чуть головы не лишился, необдуманно шею под богатырски меч подставив, а Вой со всей своей волчьей самоотверженностью едва зрение не потерял, но товарища отбил.

Увлекательная и волнующая история, одна из лучших, что я успела услышать за прошедшие дни. Да только, вот беда, не ее я хотела узнать. Совсем не ее.

Но для порядка и уже, наверное, по привычке, решила записать. Домовые предупредительно раздобыли для меня писчие принадлежности и пришли в восторг от слабого отголоска моей рассеянной благодарности.

Змеи на это все смотрели со странным удовлетворением, словно бы мои действия их полностью устраивали. Словно бы им нравилось то, что я так легко могу к чему-то привыкнуть.

Когда Горыныч завершил свой рассказ, а я поставила последнюю точку и отложила исписанные листы, чай мой уже остыл, а все ватрушки были съедены Тугариным, вопрос в голове родился сам собой — должна же я была с чего-то начинать свой нелегкий путь домой, вот и порешила, что можно уже приступать:

— Как я понимаю, на Добрыню Никитича ты напоролся, когда для Кощея царевну воровал?

— Верно. Сам-то я принцесс заморских предпочитаю, а у них там, представляешь, богатырей вообще нет. Только рыцари какие-то. Мерзость редкостная и непонятная совершенно. Съесть их сложно, они все в железе, зато горят хорошо, а как вкусно жареным мясом пахнут… — Горыныч широко улыбнулся, с нежностью вспоминая, видимо, прошлые победы, но беззлобный смешок Тугарина вернул его к теме, — То моя первая царевна была, не знал я тогда еще, что из себя богатыри представляют, не мог поверить, что существуют на свете люди, нам по силе равные. Был излишне беспечен и заносчив, за то и поплатился. Если бы Кош мне навстречу и в подмогу Воя не послал, обезглавленное мое тело уже давно бы лесная нечисть съела, а царевна… эх, может и лучше было бы, если бы она к батюшке вернулась, так с Кощеем и не свидевшись.