По темной стороне (СИ) - Огинская Купава - Страница 3

— Тебя так точно, — усмехнулся хищник.

Повисла тяжёлая тишина. У меня просто не осталось сил, чтобы хотя бы попытаться что-нибудь сказать. Он тоже не спешил ничего говорить, разглядывая меня и, кажется, даже принюхиваясь.

— Вернуть тебя домой я не могу, но, так уж и быть есть тебя пока не стану, — после мгновений мучительной тишины, нехотя смилостивился он, — им пришлось потратить много сил, чтобы притащить тебя сюда, а это значит, за тобой ещё придут. Больше желающих тебя забрать, больше пищи для меня.

— Вы собираетесь меня в качестве приманки использовать? — вяло возмутились я.

— А тебя что-то не устраивает? — приподняв чёрную бровь, угрожающе спросил этот… ловец на живца.

Хотелось сказать, что меня все не устраивает, что я хочу домой и буду жаловаться.

Вот только глаза у этого монстра нехорошо блестели, а жаловаться мне было некому. Я даже не знала, где нахожусь, и не свихнусь ли завтра, когда окончательно пойму, что все это, кажется, действительно по-настоящему. При условии, что я ещё не свихнулась.

— Нет, меня все устраивает, — сдалась я, пряча глаза.

— Правильный ответ, — кивнул хищник.

Тьма наползала на нас со всех сторон, подбираясь к ногам, обнимая босые ступни. Испугавшись, что он все же решил скормить меня этому ужасу, я дернулась и попыталась вырваться, но смогла только слабо трепыхнуться.

— Стой смирно, — велели мне, пока от стелящейся в ногах тьмы отрывались мелкие хлопья, поднимаясь в воздух, они тлели как настоящий пепел, — я никогда не переносил человека. Таргот знает, насколько вы крепкие.

Задержав дыхание и зажмурившись, я ждала неизбежного. На одно короткое, невыносимое мгновение мне показалось, что я распадаюсь на части, так же как тьма совсем недавно, тлею ленивым, равнодушным огнём, а в следующую секунду уже отмораживала босые пятки о холодный чёрный мрамор огромного мрачного зала.

Пустой и гулкий, он поражал воображение тонкой, какой-то хрупкой красотой вырезанных прямо на каменных стенах узоров и нависающих над нами, искрящихся в непроглядной выси огромных люстр.

— Вау…

Хищник щелкнул пальцами, и из темноты под потолком к его ногам свалилось два комочка.

Шлепнувшись на пол бесформенными кляксами, они быстро поднялись на тонкие, совершенно не серьёзные палочки, по всем законам неспособные удержать их круглые безголовые тельца в вертикальном положении. Вытянувшись на задних лапках, передние, непропорционально длинные и такие же тощие, они сложили перед собой в молитвенном жесте и преданно смотрели на хищника красными угольками глаз.

— Её, — меня толкнули вперёд, — осмотреть, исцелить, накормить и определить в какие-нибудь покои.

Мочалки на ножках, как я их обозначила, радостно ощерились острыми треугольными зубами, растянув свои широкие пасти в подобии улыбки.

— Не питаться, — строго оборвал их радость хищник.

Мочалки приуныли, но покорно потащили меня за собой. И пока меня тянули к двустворчатым дверям, увлекая прочь из зала, я все оборачивалась на хозяина этой мрачноты, продолжавшего неотрывно смотреть нам вслед.

Нехорошее выражение застыло на его лице. Задумчивое.

Словно он уже пожалел о своей затее и раздумывал над тем, как бы попроще от меня избавиться.

В черном-черном городе, на черной-черной улице жил черный-черный мальчик…

Это я к чему, домик у хищника был большой. Не домик, а целый дворец. Хотя, скорее замок.

Мрачная, холодная громадина. Много свободного пространства, которое невозможно увидеть из-за наползающей со всех сторон темноты, но которое чувствуется в буквальном смысле кожей.

Следуя за мочалками по коридорам, я опасливо крутила головой, чувствуя, как меня нежно обнимает паранойя. Казалось, что из каждого угла за мной кто-то наблюдает.

Протащив по трём коридорам, четырем лестницам и небольшой галерее, мочалки дотащили меня до чёрных дверей. Красивая латунная ручка легко скользнула вниз, покорная желанию тощей когтистой лапы. Дверь бесшумно открылась, и меня затолкали в темную и мрачную, очень гармонично вписывающуюся в общий интерьер замка, комнату.

Большая кровать с балдахином (постельное бельё, разумеется, чёрное), кресло и столик у забранного тяжелыми шторами окна (все чёрное, а кто бы сомневался?)

Отделанные деревом и шелком стены (чёрное, чёрное…серое?)

Две двери, нарушая гармонию, не чернели, сливаясь со стеной, а серели тёмным, очень глубоким угольным цветом.

«Ррразнообразие», — невольно умилилась я.

За первой серой дверью притаилась пустая гардеробная, за второй — ванная.

— Я так понимаю, это наступила самая чёрная полоса в моей жизни? — спросила я у мочалок. Переглянувшись, они решили считать вопрос риторическим и не отвечать на него.

Признаться, если это и была самая чёрная полоса, то меня она полностью устраивала.

Мне притащили безразмерную, но очень мягкую и теплую сорочку, какие-то баночки с шампунем, резко пахнущим мылом и чем-то ещё, кремообразным и подозрительным. Потом покорно ждали полчаса, пока я вымоюсь, страдальчески рассматривая изрезанный живот и стараясь не потревожить кровавую корочку, непривычно быстро образовавшуюся на месте ран.

После водных процедур пострадавший живот был старательно обмазан какой-то чёрной пастой и основательно забинтован. И только после этого меня накормили.

Кусок едва прожаренного мяса трогать я не стала, зато единолично схомячила все пять булочек, мягких и ещё тёплых, с аппетитом съела суп и даже вылизала тарелку под удивленными взглядами мочалок, а потом ещё и чаем все это залила, накидав сразу в чайничек целых четыре ложки сахара. Пол-литра чаю приятным теплом растеклось по уже съеденному.

Многие, наверное, после такого стресса не смогли бы и крошку в рот взять, а у меня наоборот, после каждой нервотрепки просыпался просто зверский аппетит.

Я ела как не в себя, чем всегда очень удивляла родителей и поражала друзей.

Вот и сейчас, блаженно растянувшись на кровати, чувствовала, как приятная сытость вытесняет охватившее меня напряжение.

Главное, что сектантам я не досталась, а уж с хищником как-нибудь разберусь. Раз сразу не убил, значит есть все шансы дожить до пенсии.

С этой оптимистичной мыслью, под утробное ворчание мочалок, деливших несъеденное мною мясо, я и уснула, даже не подозревая, что сейчас вот так же они могли грызться и за моё мирно спящее тельце, не защищай меня приказ их хозяина.

Девять уделов, три из которых, самые большие и богатые — Мглистый, Талый и Туманный. Остальные не имели своих названий и на карте обозначались именем того, кто ими владел.

Земли Темных от земель Светлых отделяла Сумеречная зона, серебристая лента на карте, разделяющая материк на две части. Светлая империя, в отличие от Тёмных земель, была больше похожа на лоскутное одеяло. Там не было уделов, зато были домены и доли. Очень много доменов на светлой стороне и очень много долей в каждом домене.

Я покрутила карту, любуясь тем, как серебрится на свету линия Сумеречной зоны.

Подробная, очень красивая и полезная карта, тем не менее, казалась не полной. В смысле, материк на ней был весь, и даже названия четырёх морей и одного океана, омывавших его берега, были указаны, но дальше была только темнота. Словно за пределами этого материка мира и не существовала. Меня это смущало, но набраться смелости и расспросить обо всем хищника я так и не смогла.

Неделю я жила в его замке, ела его еду и терроризировала его мочалок, но так и не узнала даже имени.

Изучая библиотеку в сумасшедшей надежде найти способ вернуться домой, я почти не вспоминала о хозяина всех этих богатств.

А ведь одна эта библиотека сама по себе была богатством. Да по сравнению с ней даже Вашингтонская Библиотека Конгресса США, которую многие считали невероятной — просто скромное книжное хранилище.

Здесь были тысячи, сотни тысяч книг. Иногда мне казалось, что даже миллионы.