Обещание (СИ) - "Эвенир" - Страница 50

— Бардак, — процедил он сквозь зубы. — Как был бардак, так и остался…

Но шеф неожиданно оказался на месте. Он был не один. Пухленькая, смутно знакомая женщина деловито поправляла отвороты его рукавов, когда Стах вошёл в кабинет. Сначала Стах подумал, что обознался, но потом вдруг понял: это всё минна! Прав был Кэйлани: дай человеку другие минна — и он изменится до неузнаваемости. Напрасно Стах считал, что минна Калеа бежевые с болотным. Они были зелёными и оранжевыми, с бесконечными оттенками такой яркости, что становилось больно глазам.

— Шеф, это вы? — спросил Стах на всякий случай.

И получил удар в плечо, а потом в грудь.

— Икеда, стыд моих ночей! Где ты пропадал?

— Маневры на высоких скоростях, шеф…

Икеда повторил свой рассказ. Шеф слушал его с прокурорским прищуром.

— Я могу запросить сведения обо всех кораблях, совершивших стыковку за последние сутки…

— Да сделайте милость, шеф! — мгновенно вспыхнул Стах. — Я облегчу вам задачу: Онега-113, порт приписки Новая Русса! Рейс Мерсед — Венчура — Эхмейя!

Послышалось деликатное покашливание. Калеа улыбнулся.

— Икеда, ты, может быть, помнишь Мийалле? Она проходила свидетелем по делу… ну, ты знаешь по какому. В прошлом году она вошла в наш род и стала моей женой.

— Поздравляю, Улыбайка! — через силу проговорил Стах. — Вы оба так невъебенно счастливы, что, может, и мне не откажете. Мне нужно забрать Кэйлани из Садов Забвения. Произошло недоразумение. Я обещал вернуться через пару месяцев, а задержался на два года. Но для меня-то, блядь, неделя всего прошла!

— Стах, это невозможно, — проговорил Калеа, мгновенно превращаясь в бывшего унылого говнюка.

— Тогда арестуй меня прямо сейчас, шеф, — честно сказал Стах. — Потому что я всё равно проберусь в эти самые Сады и достану оттуда Кэйлани. А всех, кто будет мне мешать, просто на части порву.

— Калеа, улыбка моего сердца, — ласково пропела Мийалле, — не говорил ли ты, что род Забвения и, в частности, Сады обвиняют в незаконном удержании некоторых эхмейцев? А если такие жалобы поступали в полицию, не является ли твоим правом, а может, и обязанностью расследовать обстоятельства подобных событий?

— Но ты же знаешь, Миа, как это бывает, — поморщился в ответ полицейский шеф. — Родным и близким нелегко признать, что их друг, дочь, супруг решили добровольно уйти из жизни, вот они и выдумывают небылицы…

— Я не знаю, муж, — ответила Мийалле. — И ты тоже. Но я знаю, что белых жрецов никто не хочет трогать. Вот они и делают что хотят. Кэйлани там уже месяц, но всё ещё жив. Знаешь, что это значит? Что он не хочет умирать. Что он всё ещё не сдался. Он ещё ждёт и надеется…

— Ладно, допустим, я возьму наряд полицейских и поеду в Сады. Это отвлечёт некоторых из них, но и только. Дальше что? Как это поможет Стаху?

— Дайте мне только поговорить с ним, — вклинился в разговор Икеда. — Я сумею его убедить. А не сумею, так просто выкраду его оттуда!

— Я тоже смогу их отвлечь, — заявила Мийалле. — Устрою демонстрацию протеста. Человек двадцать соберу за полчаса! Если с нами будут Ипо и Налани, нас никто не посмеет тронуть.

— Вас и так никто не тронет, это же мирное собрание! Я вам дам наряд полиции. Но и вы там не наглейте, на стенах не пишите, ламп не бейте. Глайдеры не поджигайте.

— Калеа, можно мне по твоим полицейским каналам запросить срочную связь с Венчурской управой? — спросил Стах, которого вдруг посетила идея. — Хочу попросить о помощи друга.

Мийалле взяла мужа под руку, и тот не отказал, согласился на дорогую авантюру. Через несколько минут Икеда уже сидел за экраном стационарного комма в кабинете шефа и наблюдал за стоящей на горной вершине фигурой в развевающейся мантии. Длинные пряди цвета крови летели по ветру, в раскинутых в стороны руках поблёскивали молнии.

— Кончай придуриваться, Тцай, — сдерживая раздражение, проговорил Икеда. — Нужна срочная помощь.

— Ты — конченный лузер, начисто лишённый воображения… — пробормотал жрец и пророк.

— У меня нет времени на херню, — перебил его Стах. — Мой муж — в Садах Забвения. Что ты можешь сделать, чтобы помочь мне его оттуда забрать?

Тцай думал всего несколько секунд. За это время он, несомненно, сумел выяснить, что такое эти Сады, какую систему охраны они взяли на вооружение и какова официальная позиция Содружества в отношении подобных заведений. Ответ прозвучал строго и сухо:

— Икеда, ты должен знать, что по своей природе я не способен на противозаконные действия. Любая попытка проникнуть на территорию Садов относится именно к такому роду действий.

— Подумай, старик, — попросил Стах. — Пораскинь мозгами, как ты можешь мне помочь, при этом не нарушая закон.

Экран ненадолго завис. Картинка горных пиков появилась снова, но в этот раз на вершине в странной позе застыл мальчик в алых одеждах. До Стаха донеслись голоса Калеа и Мийалле:

— Протест у служебного входа не имеет никакого смысла. Ты должна повести свою банду именно к центральному входу. А я со своими людьми как раз подойду к служебному…

— Стоит ли привлечь прессу? У меня есть один знакомый из рода Алой Метели…

Наконец, связь ожила. Мальчик обратил на Стаха золотые очи:

— Могу тебе сказать, что одна из камер западной стены не работает. Когда ты перелезешь через стену, десятифутовую, между прочим, сработает сигнализация и тебя, конечно, засекут. Но у тебя будет пара минут форы.

На экране появилась уже знакомая Стаху карта внешней стены Садов Забвения, на которой жирным крестиком была отмечена именно эта неработающая камера.

— Спасибо, Тцай, — кивнул Стах и оборвал связь. Хоть он и рассчитывал на большее, пришлось признать, что искусственный разум Венчурской управы действительно сделал всё возможное. — Калеа, у тебя найдётся лестница?

В Сады ехали по отдельности, каждый на своём глайдере. Стаха вёз заметно нервничающий Бритт. Они прибыли на место первыми. Пришлось ждать. Стах чувствовал, как где-то в самой сердцевине, в мягком подбрюшье сворачивается душная спираль, сжимает грудь, берет за горло.

— Ты болен? — спросил вдруг Бритт, вежливо отводя глаза.

— Да, — неожиданно для себя самого ответил Икеда.

И вдруг понял, что сказал правду. Он болен, и если ему не удастся вернуть Кэйлани, лучше ему не станет. Он не умрёт, конечно. Но навсегда останется таким, нездоровым, нецелым. Он выживет, хотя лучше бы ему умереть.

Вздрогнул от резкого сигнала комма. Голос Калеа звучал серьёзно и спокойно:

— Мийалле уже на месте. Акция протеста началась. Мы будем в Садах через четверть часа.

Пришлось напомнить себе эхмейское времяисчисление: час здесь — сто минут, каждая минута — сто секунд, одна секунда — один удар сердца. Две с половиной тысячи ударов сердца…

— Бритт, значит, подходим вместе, — напомнил Стах. — Я перелезу через стену, ты забираешь лестницу и сидишь в глайдере. Если к тебе подойдут, хоть копы, хоть эти, из Садов, не очкуй, ты не на их территории. Имеешь полное право сидеть здесь и любоваться видами.

— Я знаю, — ответил Пятачок неожиданно коротко. Видимо, тоже волновался. А потом вдруг добавил: — Знаешь, а я с женщиной эхмейской познакомился. Она чуть постарше меня, но такая яркая, эмоциональная…

— Ну и молодец, что познакомился, Бритт, — одобрил Стах. — Кстати, по тебе видно, расцвёл прямо.

А про себя подумал: «Ничего, вот верну себе Лапу и тоже… ну, может, не расцвету, но вздохну полной грудью. Стану целым».

— Пора. Погнали!

Подбежали к стене, сложенной из крупного белого кирпича, приладили лестницу. Стах быстро поднялся, оседлал широкую, в полметра шириной стену, успел удивиться: средневековье какое-то! Только рва с водой не хватает. Спрыгнул на землю и огляделся, припав к короткой, аккуратно подстриженной траве.

Сады поражали. Дальние стены терялись где-то на пределе зрения. В центре огромного пространства возвышалось белое строение, строгое и даже суровое в своей простоте, похожее на очень аскетичный храм. От него тянулась крытая галерея, уходя вдаль в обе стороны, как прикинул Стах — к центральным и запасным воротам. А вокруг ровными рядами с идеальными промежутками росли высокие белоствольные деревья с тёмными, почти чёрными листьями. Под каждым деревом висел белый кокон. Стах задохнулся, с силой вытолкнул воздух через сжавшееся горло. Ужас ударил в виски, ослепил и оглушил, прижал к земле. Их было здесь несколько сотен, этих безликих белых коконов, и он уже знал, что скрывается там, в сплетении бесцветной паутины.