Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте - д'Азельо Массимо - Страница 9

• Предыдущая
• 9/71
• Следующая

— Герцог…

Слово было сказано так, будто за ним вот-вот последует имя, но вошедший слегка только повел бровью и этого было достаточно, чтобы имя застряло у солдата в горле. Никто не заметил его растерянности, только сидевший рядом с ним приятель сказал ему:

— Боскерино! Какой еще тебе герцог приснился? Я что-то не видел сегодня, чтоб ты много пил. Нечего сказать, подходящее тут место для герцогов!

Боскерино понял, что сейчас ему, пожалуй, лучше уж сойти за помешанного или пьяного, поэтому он без лишних слов ловко перевел разговор в прежнее русло.

Вслед за пришельцами в харчевню вошел толстый, лоснящийся от жира Отрава; в смуглом, бородатом, лукавом лице его было что-то и от шута и от убийцы. Без малейшего смущения он отвесил развязный поклон и промолвил:

— Приказывайте, синьоры.

Тот, кого звали, как нам известно, Микеле, сделал шаг вперед и сказал:

— Мы хотели бы поужинать.

Трактирщик ответил с бесчисленными ужимками, стараясь выразить чистосердечное огорчение:

— Поужинать? Вы хотите сказать — перекусить, в лучшем случае; и то, если мне удастся что-нибудь разыскать. Бог знает, найдется ли что-нибудь в доме, ведь времена теперь трудные, осада… Раньше хлеб стоил один кортон, а теперь полфлорина, и с меня самого пекарь берет не меньше… Как бы там ни было, а ради вас, синьоры, я уж как-нибудь вывернусь… Постараюсь… — И после этой речи, которую Отрава, по обычаю всех трактирщиков, произнес, чтобы набить цену, он распахнул шкаф и, вытащив оттуда сковороду, поставил ее на очаг, раздул фартуком огонь, отчего туча золы взлетела чуть не до потолка, и проворно разогрел жаркое из козленка, единственное блюдо, как заявил трактирщик, оставшееся к этому часу в Барлетте и предназначенное на ужин некоему капралу, который вот-вот должен явиться, — «но разве можно, синьоры, уложить вас спать с пустым желудком!»

Так или иначе, жаркое, пришедшееся как нельзя более кстати, было подано на глиняных тарелках, разрисованных цветочками, вместе с пузатыми, тоже глиняными кружками и половиной овечьего сыра, твердого как камень, с зарубками от ножей предыдущих посетителей харчевни, уже некогда пытавшихся с ним справиться. Приезжих усадили за стол в глубине зала, если можно так назвать это прокопченное дымом логово. По обе стороны огромного очага, под колпаком которого свободно расселась бы добрая дюжина человек, находились две железные плиты для стряпни; перед очагом стоял кухонный стол, а к середине этого стола был приставлен второй, узкий, который тянулся через всю комнату, образуя вместе с первым букву «Т» и доходя почти до противоположной стены, где ужинали наши незнакомцы. К средней балясине была подвешена медная лампа с четырьмя рожками, в которых еле теплился огонь, так что света только-только хватало, чтобы не переломать ноги о скамьи и стулья, стоявшие вокруг стола.

Когда ужин был подан, трактирщик, посвистывая по своему обыкновению, снова вышел на порог, как раз в ту минуту, когда к харчевне подскакал на муле какой-то человек; не коснувшись стремян, он соскочил на землю и закричал:

— Эй, ребята, веселей! Подбодритесь! Хорошие вести! А ты, Отрава, скоро будешь разрываться на части, да и всем тут работы хватит. Вернулся Диего Гарсиа, сейчас он дома, но вот-вот явится сюда ужинать, и с ним человек двадцать-двадцать пять добрых рубак. Да и сам он четверых стоит. Так вот, чтоб все было готово, и поживее… Ну, что с тобой? Стоишь как вкопанный! Шевелись!

Трактирщик застыл на месте, разинув рот. А все солдаты, повскакав с мест, окружили гонца, приставая к нему с расспросами об успехах вылазки.

— Да вы так задушите меня, — сказал он, растолкав их и вырвавшись наконец на свободу, — и ничего не узнаете. Ну, кто же будет говорить: я или вы?

— Говори, говори, — закричали все хором — Какие новости?

— А новости такие, что мы еле дышим от усталости, четырнадцать часов верхом без глотка воды! Эй, Отрава, бутылочку, да похолоднее, глотка пересохла, хоть огонь высекай! Зато пригнали в Барлетту сорок голов крупного скота и семь сотен мелкого да вдобавок трех пленных, которые, Бог даст, отсыпят, не будь я христианином, немало золотых дукатов, если только хотят увидеть родной дом. Ну, скажу вам, не так-то просто было выбить их из седла и отнять у них мечи… А что же вино? Принесешь, пока жив?.. Отбивались они обеими руками, только молнии сверкали. Особенно один; уж, кажется, лежит на земле, раненая лошадь его подмяла, все ему кричат: «Сдавайся, или тебе конец!» — а он знай рубит своим мечом и, не замахнись он на коня Иниго да не сломайся меч о железную луку седла, пришлось бы прикончить его копьями, а не то он бы от нас улизнул. Ну, в конце концов отдал он Диего Гарсии обломок своего меча.

В это время Отрава принес вино и налил рассказчику, и тот сказал:

— Счастье твое, что ты наконец явился!

— А как зовут этого дьявола? — спросил Боскерино.

— Не помню… Говорят, это какой-то важный французский барон. Вроде бы Крот… Нет… Мотт, да, Ламотт. Да, да, вспомнил, Ламотт. Крупный, видно, зверь, из тех, под кем земля дрожит. Да благо все хорошо кончилось, теперь с божьей помощью можно будет вволю разгуляться.

Затем, заглянув в харчевню, он закричал:

— Ты что ж это, негодный лентяй? Ничего еще не поставил на огонь? Хочешь, верно, чтобы я пощекотал тебе спину копьем?

И он вошел было, чтобы выполнить свою угрозу, но остановился, увидев, что над дубовыми поленьями уже подвешен большой котел, огонь понемногу разгорается и потрескивает, а трактирщик, весь красный, обливаясь потом, позабыв и про голод и про осаду и помня только, что с Паредесом и его товарищами шутки плохи, бегает взад и вперед по всему дому, стараясь навести порядок. В один миг нашел он все, что было нужно, и, освежевав ягненка, бросил часть мяса в котел, а часть нанизал на два длинных вертела, вставленных в развилки над огнем. Дело шло на лад.

— Отлично, — сказал тот, кто заказывал ужни, — повезло тебе, Отрава. Если бы наши явились, когда ты еще не справился со своим делом, узнал бы ты, сколько весит пятерня Диего Гарсии. Ну, теперь я поехал, и вмиг пришлю их всех сюда.

— Эй, Рамадзотто, а сам-то ты разве не вернешься? — спросил один из воинов.

— Как же я могу вернуться? Отряд еще, пожалуй не спешился. Мне надо устроить людей на постой да присмотреть за всем добром, что мы оставили на площади перед замком. Ночью, сами знаете, долго ли до греха? А в нашем отряде найдется немало длинных рук. Фьерамоска, Миале, Бранкалеоне я все наши остались там сторожить; сегодня мы отвечаем за то, чтоб не заварилась каша; в другой раз очередь будет за испанцами. Кому выпало, тот и дежурит.

— Ну, коли так, — заявил Боскерино, — мы отправимся с тобой и поможем. Эй, друзья, кто с нами? Этот парень, право, потрудился побольше нашего, надо его выручить.

Все вышли из харчевни и, беседуя о событиях этого дня, направились туда, где конный отряд Рамадзотто ждал своего начальника. Разглагольствуя и отвечая на расспросы окруживших его друзей, Рамадзотто вел на поводу своего мула, а Боскерино следовал за ним, внимательно слушая; внезапно последний почувствовал, что кто-то дернул его за плащ, и, обернувшись, узнал в темноте одного из приезжих, ужинавших в харчевне.

— Боскерино, — сказал тот вполголоса, заставив его остановиться, в то время как другие продолжали путь, — герцог хочет поговорить с тобой. Не бойся, он тебе зла не желает, можешь быть уверен. Только смотри не наделай глупостей. Идем.

Боскерино бросило в жар от этих слов, и он спросил еле слышным голосом:

— Это вы, дон Микеле?

— Да, я. Молчи и держись молодцом. Боскерино в свое время командовал отрядом в войсках синьора Дж. Паоло Бальони и других итальянских полководцев и в сражениях проявил себя бесстрашным воином; не было человека, который смелее его бросался бы навстречу любой опасности; поэтому, когда по приказу синьора Просперо на помощь Гонсало. отправился батальон из пятисот пехотинцев и сотни конных стрелков, Боскерино вошел в его состав, получал весьма неплохое жалованье и был на отличном счету.

• Предыдущая
• 9/71
• Следующая