Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте - д'Азельо Массимо - Страница 7

• Предыдущая
• 7/71
• Следующая

Чрезвычайно энергичное действие — особенность исторических романов, которые рассказывают о бурных политических конфликтах и включают целые толпы персонажей. События идут быстро, и дни нагружены до предела. Иногда, торопя действие, автор допускает ошибки, ускользающие от внимания читателя

Действие начинается в первых числах апреля; тогда же было решено, что бой произойдет во второй половине этого месяца. Действительно, он произошел 24 апреля. Следовательно, все действие должно было продолжаться около двадцати дней. Но, проследив хронологию событий, можно заметить, что все они, от начала романа и до смерти Фьерамоски, произошли в течение семи дней. Очевидно, эстетические соображения не позволяли растягивать время романа на тот срок, которого требовала историческая достоверность, и д'Адзельо, пытаясь удовлетворить и той и другой необходимости, запутался в датах.

Чтобы не растягивать времени действия, д'Адзельо прибегает к экспозиции при помощи рассказа: историю Джиневры, происходившую два года назад, он сообщает устами Фьерамоски в тот день, когда был брошен вызов французам. Очевидно, автор не хотел нарушать единство действия и замедлять быстрое чередование событий.

Манера повествования также чрезвычайно динамична. В начале романа оно несколько заторможено описаниями, — автору приходится знакомить читателя со своими героями, сообщать о ходе войны и т.д. Затем повествование ускоряется, задерживаясь лишь для описания обстановки, празднеств, наружности или характера новых появляющихся на сцене персонажей. Это чередование описаний и действия членит роман на легко ощутимые части, не всегда совпадающие с делением его на главы.

Концентрация действия достигает высшей точки при похищении героини. Убийство дона Литтерио, смерть разбойницы, бегство и смерть Пьетраччо, смерть Джиневры, освобождение Зораиды следуют с поражающей быстротой, сюжетные нити переплетаются, действие протекает одновременно в нескольких местах, и герои сталкиваются в самых неожиданных комбинациях. Повествование, как всегда в таких случаях, переходит от одной группы героев к другой. Это обычная для того времени композиция: все нити приводятся в движение одновременно и почти одновременно обрываются, чтобы по всем линиям сразу захватить интерес и держать его до конечной катастрофы. В начале шестнадцатой главы д'Адзелъо говорит об этом тоном шутки утверждая, впрочем, что такой метод был в данном случае необходим.

Роман заканчивается. Джиневра умирает, Фьерамоска побеждает противника. В то время как итальянец-патриот спасает честь своей страны, его возлюбленная становится жертвой тирана, предавшего Италию врагу. После того как умерла Джиневра и закончился бой, повествование идет в другом ключе. Этот долгий путь в монастырь на усталом коне, эти похороны женщины, наконец получившей свободу, этот призрачный всадник на скалах, которого издали видят рыбаки, — все это рассказано в намеренно замедленном темпе, который составляет контраст со стремительностью последних глав.

Исторический Фьерамоска умер не в 1503 году, а через два десятка лет в Испании, получив титул графа Мильорико и сеньора Акквары. Знал ли это д'Адзельо? Как бы то ни было, но замысел требовал трагического гонца: герой, прославивший итальянское воинство, должен был погибнуть от козней врагов Италии.

Действие словно соткано из случайностей. Случайно Джиневра выходит замуж за Граяно, случайно спасает ее Фьерамоска, случайно, приехав в Барлетту, она видит на веранде Фанфуллу в чужом плаще рядом с донной Эльвирой, случайно находит ее Бер-дша… Так же случайно Фьерамоска спасает Зораиду, Пьетраччо убивает дона Литтерио, дон Микеле подслушивает разговор разбойника с матерью. Все важнейшие повороты действия, так же как и конечная катастрофа, определены случаем. Герои словно находятся в его власти, и лучшие намерения по его воле приводят к результатам, которые невозможно было предугадать.

Когда-то, в приключенческих романах XVIII века или в бульварных романах начала XIX, случай был хозяином положения. Его непостижимая игра была единственной причиной действия. Чем неожиданнее были встречи, разлуки и всякого рода напасти, чем Удивительнее повороты судьбы, тем более повествование увлекало читателя, пораженного калейдоскопом событий и непрерывной сменой самых невероятных ситуаций.

Но время этих романов прошло. В той традиции, в которой был выдержан «Этторе Фьерамоска», случай, как главный двигатель романа был отвергнут, и его место заняла причинность.

У Вальтера Скотта случай был лишь выражением закономерности. Юному герою его романов казалось нелепой случайностью то, что было подготовлено стараниями врагов пли большой политической игрой стоящих за кулисами персонажей. В этом и заключалась задача исторического романа, который должен был во внешней бессвязности событий обнаружить тайный узор исторических закономерностей.

У Мандзони эти закономерности были не столько исторического, сколько нравственного порядка. Его героя, Рендзо и Лючия, своими нравственными качествами должны были преодолеть все препятствия и в хаосе эгоистических вожделений и неразумной злобы создать свою гармоническую и счастливую судьбу.

Такое решение проблемы было для д'Адзельо невозможно. Очевидно, для него задача заключалась в том, чтобы показать торжество зла в обществе, которым управляют папы, как Александр VI, и князья, как Чезаре Борджа. Это они вносят случайность в жизнь человека, превращая ее в зло. Не будь войн, Джиневра не стала бы женой Граяно и ей не пришлось бы бежать со своих похорон. Обморок в челноке не привел бы ни к чему худому, если бы не оказавшийся тут же владетельный герцог. Случай — это злой умысел, и его торжество в данных условиях есть торжество зла. Случай — это злая закономерность плохо организованного общества. С этой стихией зла или случая борется еще только возникающая сила патриотизма и национального сознания. Герой торжествует в битве, но терпит поражение в делах своего личного счастья. Такое заключение должно было и ужаснуть и обрадовать читателя: ужаснуть бедствиями несчастной эпохи и обрадовать победой, в которой таится обещание будущего.

Роман д'Адзельо, задуманный как политический акт, выполнил свое назначение. В годы Рисорджименто его прочли миллионы читателей. В общем подъеме освободительных идей, способствовавших возникновению нового государства, сыграл свою роль и «Этторе Фьерамоска». Можно думать, что буржуазный либерализм, вдохновлявший д'Адзельо, не помешал более революционному, более демократическому восприятию его романа. Этим отчасти следует объяснить, что «Этторе Фьерамоска» продолжил свою жизнь и после Рисорджименто, что он перешел за границы Италии и переводился на многие иностранные языки.

На русский язык этот роман был переведен впервые в 1874 году. A.M. Горький приветствовал мысль перевести его вторично. Второе издание вышло в издательстве «Academia» в 1934 году. Сохраняя следы создавшего его времени и специфических задач, волновавших тогда итальянское общество, он обладает многими драгоценными качествами, которые обеспечивают ему долгую жизнь.

Б. Реизов

Чудесный апрельский день 1503 года уже клонился к вечеру, и с колокольни церкви святого Доминика в Барлетте доносились последние удары колокола, призывавшего к вечерней молитве. У самого моря, на площади, где, как водится во всех южных городках, сходились по вечерам мирные горожане, чтобы, отдыхая от дневных трудов, спокойно перекинуться словечком-другим, толпились испанские и итальянские солдаты, кто прогуливался, кто стоял или сидел, прислонясь к вытащенным на сушу рыбачьим лодкам, загромождавшим берег; по обычаю вояк всех времен и народов, они своей повадкой, казалось говорили: «Мы хозяева земли». Впрочем, местные жители и впрямь жались к сторонке, предоставив всю площадь в распоряжение солдат и тем самым как бы молчаливо поощряя их заносчивость.

Но если эта картина представляется вам в виде сборища наших современных солдат в их убогих мундирах, вы глубоко заблуждаетесь. Подобно любому войску XVI века, армия Гонсало, в особенности пехота, славившаяся по всему христианскому миру своим снаряжением и доблестью, понятия не имела о суровой дисциплине наших дней, уравнявшей всех солдат. В те времена любой человек военного звания, будь то пеший или конный, мог выбрать себе платье, оружие и украшения по вкусу; поэтому толпа, запрудившая площадь, поражала разнообразием и пестротой костюмов, по которым легко было догадаться о национальности каждого воина. Испанцы, большей частью серьезные, словно застыли в позе надменного вызова, закутанные (или, как они говорят, embozados) в плащи, из-под которых выглядывал длинный и тонкий толедский клинок, итальянцы, словоохотливые и подвижные, щеголяли в камзолах или куртках с кинжалом, болтающимся сзади у пояса.

• Предыдущая
• 7/71
• Следующая