Танцы на стеклах – 2 - "Алекс Д" - Страница 26

Припугнуть… да… но не убить. И не покалечить. Я не отдавала отчет своим действиям, эти секунды превратились для меня в туман, словно не я, а кто-то другой вонзил осколок в его кожу.

Я стою под душем и рыдаю, смотря на то, как вода под моими ногами приобретает ярко красный цвет. Кровь Джареда впиталась в кожу, слилась с моей…

Его кровь я ощущала, как свою собственную… и даже правый бок разрывало от боли, словно я отзеркалила его состояние.

Я чувствую ее металлический запах, но она не вызывает у меня отвращения.

Просто боль. И страх за то, что с ним что-то случится или возникнут осложнения.

Прости меня… прости. Господи, только бы у меня еще была возможность сказать ему эти слова.

Как члену королевской семьи, мне не задают лишних вопросов, когда Амир привозит меня в самую лучшую клинику Асада. Группа врачей окружает меня сразу на входе, персонал предупрежден, что к ним вот-вот поступит принц. Ненавижу эти вопросительные вежливые взгляды, которыми сверлят меня те, кто видит впервые. Я не похож ни на одного из Саадатов, ни оттенком кожи, ни цветом глаз и волос. Мое тело покрыто татуировками, которые я нанес в годы подросткового бунта, и они тоже отличают меня от остальных «правильных» приторных Саадатов. Али, Карим и Рашид – трое моих братьев, которые являются моими старшими, никогда не осмелились бы на нечто подобное, их имен никогда не касались скандальные слухи. Будущие политики Анмара вели себя идеально на публике, но я знал, какая гниль у них внутри. Избалованные своим матерями, деспоты. Али хуже остальных, потому что он чувствует, что время его абсолютной власти близко. Отец не вечен. Надеюсь, меня не будет в Анмаре, когда Али устроит тут абсолютную диктатуру. Я не вижу своего будущего в этой стране. Она никогда не была моим домом.

По пути в реанимацию, куда меня везут на каталке со скоростью света, я, на некоторое время, теряю сознание.

В темноте и безвремии так хорошо, уютно. Это как сны, которых мы не помним, но знаем, они были чудесными, и когда просыпаемся – это ощущение легкости и света еще долго живет внутри. Реальность встречает меня бежевыми стенами и ярким солнечным светом. Шум кондиционера давит на барабанные перепонки, раздражая и нервируя. Я хочу обратно, в тишину и покой. Даже в двадцать пять можно устать от жизни. Это то, что я чувствую каждую минуту, когда дышу с открытыми глазами – борьба. Бесконечная борьба с мнением других, с самим собой, с Меланией. Эта девушка вошла в мою жизнь и сделала ее хуже… еще хуже, пропитав ядом мою кровь, залезла под кожу, как ядовитая змея поселилась в груди. И теперь мне приходится бороться и с ней тоже. И это противостояние сложнее. Черт побери, в разы сложнее, чем все войны, что я вел ранее. Ни Нора, ни ее слуги, избивающие подростка, оставшегося без матери, ни Али, который постоянно доносил на меня лживую неправдивую информацию, стремясь уронить меня в глазах нашей семьи еще ниже, чем позволяло мое незаконнорожденное положение, не затрагивали тех глубин моей души, которые я сделал недоступными, превратив в убежище, в храм, где есть место только мне одному. Я верил, что настанет день и час, когда я разделю этот потаенный мир с кем-то близким, дорогим. Кем-то, кто будет понимать и любить меня любым, вопреки всему, что я когда-либо сделал и еще сделаю.

Но этим человеком не должна была стать иностранка, которая просто не способна понять то, как я живу. И дело даже не в разных религиях и странах. Мои внутренние противоречия глубже, потому что я сам, до сих пор, не могу найти золотую середину, равновесие…

Равновесие – это скучно. Не для мня. Я из тех, кто проживет свои дни в движении. Как маленькой, хрупкой блондинке удалось шагнуть голыми ступнями на раскаленные пески моей души? Я не давал ей ключи, не рушил для нее стены. Как, черт возьми?

Что ты сделала со мной, Мелания Йонсен, как мне избавиться от тебя?

Молоденькие медсестры смотрят на меня, как на небожителя, когда приходят, чтобы поменять повязку. Они не мусульманки, и не закрывают лица, но хорошо знают арабский. Иногда мне удается разговорить их, и они хихикают, когда я пытаюсь флиртовать с ними. Валяться в кровати двадцать четыре часа в сутки для меня, привыкшего к движению, невыносимо и мучительно. Мое тело требует физической нагрузки. Мышцы ноют от бездействия. Рания приходит каждый день и ведет себя так, как полагает жене – заботится о своем муже. Первые два дня после того, как разрешают посещения, она не отходит от меня и ночует в палате. И я сразу начинаю скучать по реанимации, потому что бесконечная шеренга посетителей из моих родственников не кончается, с утра и до позднего вечера. Вежливость – отличительная черта анмарцев. Я мог бы обвинить их в лицемерии, но это не так. В здравии они все презирают меня, но в горе вспоминают, что я член семьи и выражают свою солидарность. Кроме самых близких, никто не задает вопросов о том, как я умудрился разрезать себе стеклом грудную клетку, потеряв почти три литра крови на момент моей госпитализации. Только отец, Шейх Рашид бин Мухаммед аль-Саадат воспринимает мою легенду скептически, хотя и не озвучивает свои сомнения вслух.

Для всех я придумал историю о том, как поскользнулся на мраморном полу в кухне, и, рухнув на стеклянный столик, сломал его своим весом и неудачно поранился. Звучит, конечно, бредово, но в жизни случаются и не такие нелепости.

Меня выписывают через неделю. Точнее, я сам выписываюсь, так как лечащий врач рекомендовал бы остаться в клинике еще дней на пять. Но я слишком устал от четырех стен и потока посетителей. Мне необходимо сменить обстановку, и я не чувствовал себя больным уже спустя три дня после происшествия. Слабость и неприятные ощущения остались, но с ними можно жить и дома.

Рения устроила праздничный обед по поводу моего возращения. Присутствовал отец с третьей женой и младшим сыном, Али со своей шестнадцатилетней беременной женой, чем не забывал похвастать каждые пять минут, бросая выразительные взгляды на Ранию, которая ухаживала за нами, не поднимая головы. Мысли о детях до настоящего момента меня не посещали. Я еще достаточно молод, чтобы успеть обзавестись дюжиной сыновей, с моим-то темпераментом…

Когда все расходятся, Рания, наконец-то, снимает абайю и чадру, распуская свои красивые черные волосы по плечам. На ней прямое, нежно-розового цвета, платье из эксклюзивной коллекции известного модельера. Она выглядит мило, и, кажется, сегодня у нее хорошее настроение.

– Я рада, что ты дома. Без тебя было одиноко, – с улыбкой произносит Рания, присаживаюсь рядом.

Я замечаю некоторые изменения в обстановке. Она не теряла времени даром и начала придавать уют нашему семейному гнездышку. Я должен быть благодарен ей за заботу, за ее красоту, за внимание, которым она меня окружает.

– Ты выглядишь очень хорошо, – делаю я какой-то неуклюжий комплимент. Рания берет мою руку и подносит к губам. По выражению ее лица сложно сказать определенно, но она явно собралась немного пошалить. У меня еще швы не сняты… Если бы передо мной была другая девушка я бы наплевал на швы.

– Я очень устал, Рания. Мне нужно прилечь. Ты не расстроишься, если я тебя оставлю?

Она внимательно смотрит мне в глаза, словно понимает, что я сейчас лгу ей. Мне неприятно начинать семейную жизнь со лжи, но уже поздно. Я никогда не буду примерным мужем.

– Ты прав. У тебя выдалась тяжелая неделя. У меня тоже немного разболелась голова, – с улыбкой говорит Рания, обхватывая мою руку своими ладонями. – Я провожу тебя. Ты позволишь?

– Почему разболелась голова? Ты не беременна? – нахмурившись, спрашиваю я. Видимо, счастливая самодовольная рожа Али все-таки произвела на меня неизгладимое впечатление.

– Нет, – быстро качает головой Рания. – Я думаю, что нет. Но это только первый месяц.

– Я никуда не спешу, Ран. У нас впереди целая жизнь, – обрываю ее смущенный лепет, глажу по волосам и встаю с тахты, на которой мы оба сидели.