Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Давыдычев Лев Иванович - Страница 56

• Предыдущая
• 56/68
• Следующая

А Робик стоял и молча плакал, не ревел, а именно тихо, беззвучно плакал обо всём сразу:

1) о великолепных своих волосах,

2) о несправедливом обвинении,

3) о коварстве воспитанной девочки Вероники,

4) о потере звания шефа банды,

5) об отправке в совхоз возить навоз,

6) и ещё о чём-то, скорее всего о том, что его беззаботное существование окончательно оборвалось, а предстоит незнакомая, трудная, неинтересная жизнь.

— Что молчишь? — напомнил дед.

— Не вызывал я пожарных!

— Не вызывал? А кто же мог звонить с нашего телефона?

— Федька, наверно.

— Какой ещё Федька? — удивилась мама.

— Как он здесь оказался? — поразился папа.

— Как ты посмел отлучиться? — возмутился дед.

Впервые в жизни Робик понял, что врать не имеет смысла, и рассказал обо всём, даже о том, что похищение не состоялось, потому что бандиты отказались ему подчиняться, а хохотали и гоготали.

— А синяк откуда?

— Подраться немного пришлось, — сознался Робик и вдруг сам протянул деду ключ от гаража.

— До отправки в совхоз возить навоз будешь сидеть дома, как бобик в конуре!

Робиковы родители в один голос заявили, что отныне и навсегда их сын будет образцово-показательным паинькой.

Теперь мы с вами, уважаемые читатели, отправимся на встречу Иллариона Венедиктовича со своим сыном Романом (сразу сообщу, что невеста его была занята на киносъемках и не прилетела).

К этому времени, лежа на диване, закрыв синяки примочками, Илларион Венедиктович принял твёрдое решение: сразу открыться сыну, потому что он не имеет права пользоваться чужим изобретением без согласия автора, и потому что пора кончать запутывать людей. А вот Лапа, правда, довольно робко, возражал ему, намекал, что лучше бы убежать, вдоволь полакомиться мороженым и т. д.

Приезд сына оказался весьма кстати, по крайней мере, Роман вызовет для предварительной консультации Гордеюшку, а то разговаривать с ним по телефону детским голосом бесполезно. Ну, Роману-то он как-нибудь всё объяснит, а вот его невесте…

Когда раздался дверной звонок, Илларион Венедиктович если и не испугался, то пришёл в очень возбуждённое состояние и не сразу направился открывать двери.

Роман — точная копия отца, только копия значительно помоложе — шагнул в прихожую, спросил:

— Ты кто такой, паренёчек в синяках? Где мой отец? Почему он меня не встретил?

— Проходи, Рома, — с тягчайшим вздохом пригласил Илларион Венедиктович. — Не мог я тебя встречать в таком виде… Да, да, я твой папуля, как ты всегда меня называл. А где твоя невеста?

Сняв плащ, Роман прошёл в комнату, сел, закурил, разглядывая Лапу, сказал рассерженно: — Что-то не похоже на моего папулю, чтобы он решил разыграть меня таким глупым способом. Хорошо ещё, что я без невесты явился. Что бы она о моём папуле подумала! Где он?

Илларион Венедиктович взял сигарету, но сразу же положил её обратно, ответил:

— Вот я, твой папуля. Ты же с детства любил фантастическую литературу. Помнишь, на даче чуть сеновал не поджег, читая со свечой?.. Никто тебя не разыгрывает, Рома мой дорогой. — Он всё-таки щелкнул зажигалкой и закурил под изумленным взглядом сына. — Теперь я этим редко балуюсь. Только когда оч-чень волнуюсь… Тебе придётся сыграть меня. Вот посидим немного, вызовешь по телефону Гордеюшку. Он ведь тоже пока не знает, ЧТО со мной произошло.

— Действительно, фантастика, хотя и не очень научная, — недовольно проговорил Роман. — Не знаю, что мне и делать с тобой, паренёчек в синяках. Как прикажешь называть тебя?

— Как всегда называл. Папуля. Я ещё, помнишь, оч-чень обижался на такое обращение. Но ты не хотел или не мог отвыкнуть. Если тебе удобнее, можешь сейчас называть меня Лапой.

— Детское прозвище папули, — вспомнил Роман. — Так где мой отец? Я сейчас же позвоню в милицию, если ты…

— Лучше позвони Гордеюшке. Мальчиком я стал сегодня ночью во сне и не мог же разговаривать с ним детским голосом! Скажи ему, что ты, мол, только что прилетел и приглашаешь его немедленно в гости. Только не сообщай ему, ЧТО ты здесь увидел. А то он подумает, что его разыгрывают.

— Ладно… папуля! — сердито, почти зло согласился Роман. — Но сначала позволь выслушать тебя. Разыгрывать так разыгрывать. Валяй, Лапа!

— Тут дело оч-чень серьёзное, Роман. Понимаешь, я совершенно случайно воспользовался… то есть выпил изобретение известного тебе Ивана Варфоломеевича.

— Зверюшки-игрушки?

— Вот-вот! — обрадовался Илларион Венедиктович. — Если про них помнишь, тебе будет легче понять меня. Сейчас Иван наверняка гадает, куда исчезла первая порция его замечательного эликсира грандиозус наоборотус. Но самое главное заключается в том, что есть предположение: за этим эликсиром уже охотятся иностранные разведки. А Иван обо мне ещё не знает. Давай звонить Гордеюшке. Номер наберу я, говорить будешь ты.

И хотя Роман был неплохим актёром, умел, как говорится, скрывать и раскрывать любые чувства, но, приглашая Гордея Васильевича немедленно подъехать, заметно разволновался, когда тот категорически стал отказываться, просил перенести встречу на вечер.

— Скажи, что дело касается Иванова изобретения, а я в ванной, — шепнул Илларион Венедиктович.

Прикрыв трубку рукой, Роман сказал:

— Отказывается наотрез.

— Тогда рассказывай, что ты здесь видел…

— Гордей Васильевич! — взволнованно крикнул Роман. — Дело в том, что я вместо отца застал в квартире мальчика лет десяти, вся физиономия в синяках… Да послушайте до конца! Он уверяет, что он мой папуля… Ничего я не сочиняю, честное слово! Говорит, что выпил какой-то эликсир Ивана Варфоломеевича и утром проснулся мальчиком… А то я и не знаю, что мне делать… Да не верится, что папуля способен на такой розыгрыш… Жду, жду! — Он положил трубку. — Заедет ненадолго в перерыве между заседаниями.

— Не знаю, что мне и делать, — недовольно передразнил Илларион Венедиктович. — Делай то, что делал всегда, когда приезжал ко мне. Хвастай, кого играл, в чём снимался, сколько раз собирался жениться, сколько раз собирался навестить меня…

— Значит, бывают в жизни чудеса! — неестественно весёлым голосом воскликнул Роман. — Но кто поверит, что ты — паренёчек лет десяти да ещё вся физиономия в синяках — мой папуля?!

— Просто ты никогда не был серьёзным человеком, Рома. Всегда, помню, всех передразнивал. Вот и сейчас решил, что какой-то мальчишка передразнивает для чего-то твоего отца, так ведь?

— А тебя бы на мое место! — Роман рассердился по-настоящему. — Стремился, летел, три пересадки, мчался обнять дорогого папулю, а тут какой-то сопляк корчит из себя моего отца. Обалдеешь!

— За сопляка ты ещё получишь, Ромка! Всю жизнь глотал фантастику, а как жизнь столкнула тебя… Да ты же актёр! У тебя должно быть богатейшее воображение!

— При чём здесь воображение?! — совсем рассердился Роман. — Главное, что в тебе, малышок, действительно чувствуется что-то от моего отца.

— Дошло наконец-то… Почему я вот не растерялся, когда утром проснулся маленьким и, кроме трусов, у меня ничего не было? Я уже участвовал в драке, и мне, как видишь, здорово досталось. Семь негодяев набросились на меня одного! Но им тоже досталось!

— Слушай, папуля. Всё это получилось совершенно случайно или…

— Эликсир я выпил случайно. Но вернуться в детство я решил ещё до этого и совершенно принципиально.

— Для чего? Что за блажь, извини?

— Не блажь, а редчайший биолого-психолого-педагогический эксперимент.

— А как ты… обратно?

— Не знаю. Я хочу побыть, может, и до конца дней своих в детстве.

Роман пересел к нему поближе, долго разглядывал его лицо, проговорил задумчиво:

— Расскажешь — никто не поверит.

— Не надо рассказывать, — строго проговорил Илларион Венедиктович. — Наверное, я — уже государственная тайна. Вот явится Гордеюшка, закатит мне грандиозный скандал!

— Ещё, папуля, вопрос… А ты… не…

— Нет, я был в своем уме, в нём и сейчас пребываю. Никакого старческого маразма, даже склероза у меня пока не наблюдается.

• Предыдущая
• 56/68
• Следующая