Потерянные ноты (СИ) - "Platisha Victoria Gembl" - Страница 17

— Чуть-чуть не успел. Дерьмо.

В голосе горькая усмешка. Брок ругается, остервенело размазывает слезы, натирая кожу до красноты. Отворачивается, словно стыдится своих эмоций. Себастиан помогает ему подняться. Ноги словно чугунные, и Грин чудом передвигает конечности, таща на себе друга.

В спальне темно. Кровать скрипит под их весом. Себ раздевает несопротивляющееся тело. Укладывает головой на подушку, накрывает шерстяным одеялом, позволяет прижаться к себе. Брок тихо плачет всю ночь. Они оба засыпают с рассветом.

Утром Себастиан оставляет друга отсыпаться, а сам идет к его матери. Говорит, что хочет помочь с организацией похорон, поминок хотя бы. Женщина гонит его, проклиная последними словами, винит во всем. Он уходит, напоследок сказав, чтобы она по глупости и второго сына не потеряла. Кажется, Джулия чем-то запускает в закрывшуюся за ним дверь.

Впрочем, еще через сутки, на похоронах, она не подходит к ним ближе, чем на 50 метров, старается не смотреть в их сторону. Ее никто не винит. Только миссис Грин осуждающе качает головой.

Брок знал, что его брат герой. Он пошел воевать на чужой земле, за чужие идеалы, за чужих людей с чужим дурацким акцентом. Кристофер Райт был похоронен дома. Достойно. Его младший братишка очень гордился им. Их мать прижимает к груди сложенный американский флаг. Она — мать героя. И она, конечно, тоже гордится им, вот только постарела за эти пару дней лет на десять.

После службы Брок замечает знакомого лейтенанта у гроба своего брата. Он тоже видит его. Мужчина выше его на голову, шире в плечах, его нос пересекает большой свежий рубец.

— Вы были близки? — спрашивает Брок.

— Мы были друзьями. Он спас моего сына, — отдавая честь могильной плите, говорит тот.

Лейтенант прощается. Брок стоит в одиночестве у могилы старшего брата. Себастиан оказывается рядом неожиданно, сжимает его плечо, отвлекает от грустных мыслей. Этот лохматый упрямый комок гордости давно стал его семьей. Крис просил беречь его, беречь семью. И он будет ее беречь. До конца.

— Я пойду добровольцем. Я должен.

— Знаю. Я с тобой.

— Нет! Ты останешься здесь и будешь продолжать играть. Тебе нельзя на войну.

— Скажешь хоть слово о моих руках — ударю, — он приподнимает уголки губ, — Я пойду с тобой, Брок.

— Крис просил не пускать тебя. Сам читал.

— Крис погиб.

— Именно. Я не хочу, чтобы ты был следующим.

Они стоят у свежей могилы. Перекидываются тихими фразами. А Себастиан все еще сжимает его плечо и это лучшее обезболивающее, что знакомо бывшему футболисту. В воздухе сладко пахнет гвоздиками, а от лилий хочется чихать. Миссис Грин кладет белые цветы и грустно улыбается. Обнимает Брока, говорит, что все будет хорошо. Он ведь сильный. И не один. Они справятся. Они семья. Женщина берет своего внука за руку и уводит его, оставляя Райта наедине со своими мыслями.

Себастиан просыпает посреди ночи от холода. Он отвык спать один. Ветер из распахнутого окна разметал по полу бумажки, пробрался под одеяло. Парень мелко дрожит и оглядывает пространство вокруг себя. Пусто. Не занятая сторона кровати давно остыла.

— Брок?

Ответа нет. Он ступает босыми ногами на холодные доски. Снова зовет и снова тишина. В квартире Брока нет. Бабушка сидит в кухне и читает какую-то книжку в яркой обложке. Она удивляется, заметив бодрствующего внука. Женщина не знает, куда пошел Райт, но советует искать его в «значимом месте».

— Когда людям плохо, они любят приходить в места, где в прошлом случалось что-то очень хорошее, — говорит она.

Три часа ночи. На улице завывает ветер и накрапывает дождь. Себастиан Грин бежит по пирсу в надежде увидеть знакомый силуэт. Длинное широкое пальто развевается на бегу, путается в ногах. Кепка так и норовит свалиться. Он останавливается у камней, на которых сидел много лет назад, прижимая к коленям голову лучшего друга. Оглядывается по сторонам.

— Я здесь.

Брок выходит на свет фонаря. Он держит спину неестественно прямо. Чуть улыбается, мол, рад видеть, спасибо, что пришел, я в порядке, вали домой. Он выглядит бесконечно усталым. С разбитых костяшек капает кровь. Себастиан не хочет думать о том, что случилось с деревом, на котором его друг срывал злость и горечь. Правда не хочет.

— Пойдем домой. Здесь холодно, — говорит он, протягивая руку.

Брок кивает. Вечно зябнущий музыкант смотрелся нелепо в ночном парке среди облетевшей листвы в своем огромном пальто. Чересчур уязвимым.

— Завтра я подам заявление об увольнении. Потом документы в призывной пункт.

— Я пойду…

— Да, со мной. Я понял, — он тяжело вздыхает, — Как долго ты собираешься следовать за мной, Бастиан?

— Всегда.

Брок обнимает замерзшего парнишку. Втягивает родной, знакомый до последней нотки запах. Себастиан пахнет молоком, немного дождем, хлебом. Себастиан пахнет домом. Так уютно, что не может возникнуть мысли о том, чтобы оставить его здесь. Одного. Парнишка сворачивается в надежных объятиях. Улыбается глупо, по-детски наивно. Будто нет в мире зла и боли. Будто нет войны. И Крис обязательно снова ворвется в их комнату без стука и снова заставит краснеть полуголого музыканта. Будто верит, что все действительно будет хорошо. Райт оправляет на нем шарф и кепку. Эта наивность погубит их обоих, и ему это хорошо известно. Но сейчас, здесь, он хочет, чтобы Себастиан как можно дольше верил в то, что все можно исправить, подобрав подходящие ноты.

Они возвращаются домой вместе. Дождь барабанит всю ночь. До утра ни один из них не может заснуть.

========== 11. ==========

11.

— Скажи ему.

— Не могу.

Аманда Грин трясет перед его носом повесткой. Раздраженно вздергивает брови. Рядового Райта просят явиться на место сбора через три дня, пройти военную подготовку, вернуться на несколько суток домой и на фронт милости просим. В пехоту. То, что он получил это приглашение только сейчас — случайность, ошибка почты. Брок рад громить фашиста на земле, пусть даже и чужой. Вот только дело в том, что Себастиан будет делать то же самое, но в море. Точнее, в океане.

— Ты должен рассказать ему, пока он не уехал на учения. Потом вы можете совсем не увидеться. Ты будешь жалеть.

— Знаю. Я расскажу. Но не сегодня.

Себастиан возвращается из театра ближе к вечеру. У него усталый вид. Он понуро тащится в ванную, а потом ничком падает на кровать. Уволить его отказались, мол, будешь работать, пока не уедешь, ты слишком талантлив для войны. На этой фразе он чудом удержал кулаки при себе. Мало ему дома такой заботы, так теперь и на работе донимают.

Брок эгоистично радуется его усталости. Можно продлить молчание еще на один день. Себ ворочается, прячет под подушкой постоянно мерзнущие пальцы. Улыбается сквозь сон, когда Брок прижимается к спине горячей грудью, дышит в затылок, согревает руки. Тепло и уютно — идеально.

Иллюзия под названием «все хорошо» рушится незаметно, но неизбежно. Грубый тычок в бок будит моментально. Рука перехватывает запястье нападавшего машинально. Брок дивится своей глупости ровно минуту — дома безопасно. Но после того как он поднимает глаза на возвышающегося над кроватью парня, начинает сомневаться в своей безопасности. Тот держит в руках полученную вчера бабушкой повестку. Себастиан ловит его взгляд, убеждается, что Брок не спит, и спрашивает:

— Ты ведь собирался мне рассказать, да? Господи, скажи, что собирался! Иначе я за себя не ручаюсь.

Брок молчит. Ему стыдно и за ложь, и за собственную забывчивость. Он забыл убрать письмо, оставил его на тумбочке. Естественно, увидев армейский штамп, Себастиан заинтересовался. Его винить не в чем. Они слишком долго ждали ответа.

— Да. Через два дня сборы. Мы поедем вместе.

— Куда мы поедем вместе? Ты — в Европу, я — на Перл-Харбор. И разойдемся мы как в море корабли.

— Сначала учения, — звучит беспомощно.

— Брок, я уезжаю завтра в 6 утра.

Себастиан устало трет лицо. Он раздражен. Зол и разочарован. И виноват во всем этом только Брок. Парень садится на кровати. Тянет за узкую ладонь. Он забыл. Как он мог забыть, что у друга учения начнутся раньше, раньше закончатся. Вот о чем вчера говорила миссис Грин. Уехать на войну и больше не увидеть любимых синих глаз. Любимых — бьет под дых осознанием.