Год Дракона - Давыдов Вадим - Страница 35
- Предыдущая
- 35/144
- Следующая
– А вы не бойтесь поделиться ответственностью. Возможно, вам резко полегчает. И вас перестанет так распирать от собственной сверхценности, как сейчас.
– Дорогая, я вам говорю это вовсе не затем, чтобы вас разжалобить. Я полностью отдаю себе отчет – никому, в том числе и вам, нет дела до моих истинных чувств и устремлений. В сущности, мне на это плевать. И если бы это было не так, я проводил бы все свое время, все 24 часа в сутки, до хрипоты объясняя, что на самом деле я хотел как лучше. К моему великому счастью, я очень вовремя понял эту проблему и принял меры. То есть теперь вы не знаете не только почему, но и не имеете ни малейшего преставления о том, где, как и когда. И увидел я, что это хорошо, и сказал: что выросло, то выросло, – Майзель снова усмехнулся. – Вот такое вот евангелие от Майзеля, дорогая. Как говорится, не нравится – не ешьте.
– Вы хотите убедить меня в том, будто ваша империя под названием «Golem Interworld», и наша чудовищная военно-государственная машина, сросшиеся, как сиамские близнецы, – это такой инструмент Божественного провидения?!
– Да какая же это империя, дорогая моя, побойтесь Бога! Это просто штаб по предотвращению катаклизмов. Любого порядка, любого уровня. Конечно, он не на сто процентов эффективен, но даже Всевышний не создал, как известно, абсолютно безупречно функционирующих систем со стопроцентным КПД, – и Майзель заговорщически подмигнул. – Человек привыкает ко всему, дорогая. Поверьте, абсолютно ко всему. В том числе и к тому, что можно и нужно перебить некоторое конечное количество негодяев для того, чтобы всем остальным дышалось и жилось чуточку спокойнее. К тому, чтобы отдавать приказы. И вертеть человеческими судьбами. Единственное, к чему человек не может привыкнуть, – это жить в постоянном страхе. Человек или умирает от страха, или перестает бояться. И, чтобы перестать бояться, нужно испытать страх поистине непереносимый. Как у меня, – Майзель вдруг резко поднялся и подошел к окну, из которого открывался захватывающий дух вид на весь город целиком. – Ну, довольно, а то что-то я разболтался сегодня, – он мягко и хищно развернулся снова лицом к Елене. Опять это движение, подумала она. Сейчас крыльями взмахнет, и... – Вы чего-нибудь спрашивайте, пани Елена, на вопросы легче отвечать.
Она встретилась с ним взглядом, – кажется, первый раз за всю их беседу и поразилась, каким обжигающим был этот взгляд. Не выдержав, Елена опустила глаза, – но лишь на мгновение. И снова посмотрела на Майзеля.
– Ну, хорошо. Вам не кажется, что некоторая известная степень открытости скорее поможет вам, нежели повредит? Если у вас нет каких-нибудь ужасных скелетов в шкафу.
– То есть?
– Ваши отношения с женщинами, к примеру.
– У меня нет отношений с женщинами, – Майзель сделал ударение на слове «отношений», и Елене показалось, что она увидела какую-то легкую тень на его породистом лице. – Вы можете попробовать выяснить это самостоятельно, мешать я вам не стану, но и помогать не хочу. Только не ждите, что это будет легко.
– Так-таки никаких женщин?
– Вы случайно не на слухи обо мне и королеве намекаете?
– Случайно нет. Не случайно.
– И вы тоже?
– Я – нет. Просто это довольно странно, вы не находите?
– Что?
– Вы много времени проводите в обществе королевской семьи.
– Ну, обязательно. Какая дружба может быть между его величеством и жидовской мордой.
– Не юродствуйте. Я вовсе не это имела в виду.
– А что же?
– Об этой стороне вашей жизни совершенно ничего не известно. Вы безумно богаты и при этом свободны. Но... Никаких интрижек, никаких женщин. Это, повторяю, довольно странно. Даже если вы крайне осторожны, все равно кто-нибудь должен был уже радостно трезвонить на весь мир, что провел с вами минимум одну романтическую ночь. Если это не «ночные бабочки». Да и те, наверняка...
– «Ночные бабочки» бывают удивительно чуткими и понимающими партнерами, пани Елена. И не только в постели, – усмехнулся Майзель.
– Не ваш уровень.
– Я совершенно не тщеславен и начисто лишен сословно-имущественных предрассудков.
– Примем это как рабочую гипотезу. Не с мужчинами же вы строите отношения?!
– О, нет, дорогая, – засмеялся Майзель. – Я не пидор, я не онанирую на фотографии маленьких голеньких девочек и не нюхаю женские трусики. Я в этом смысле довольно консервативен и даже скучен.
– Как жаль. Какой материал мог бы получиться!
– Пани Елена, не нужно. Это не ваш стиль.
– Конечно. Но все равно, интересно. Кстати, а нельзя было вместо «пидор» произнести что-нибудь более нейтральное? Вы что, гомофоб?
– Это вряд ли, – вздохнул Майзель. – Я вообще за то, чтобы расцветали все цветы. Но вот от пидоров меня просто наизнанку выворачивает. Честное слово.
– Чудесно. А от лесбиянок?
– Ну, лесбиянкой я еще могу себя представить... Но – пидорасом?!? – Майзель так передернул плечами, что Елена еле сдержалась, чтобы не прыснуть.
– А если кому-нибудь нужно попробовать, чтобы разобраться, кто он или она на самом деле?
– Вам нужно? – он развернулся к Елене, и она от этого движения опять чуть не вздрогнула. – Нет? И мне тоже. Я здоров. А больные пусть болеют себе, сколько влезет. Только тихо. Пусть не суют мне в лицо свои болячки и не говорят, что это нормально, а болен на самом деле я.
– Ну, у нас в стране ваша мечта, можно сказать, воплотилась в жизнь.
– Да. И мне это нравится. Всякая свобода должна иметь границы, иначе она превращается в хаос. Понимаете?
– Пока не очень. Но это меня как раз не удивляет. Что меня по-настоящему удивляет, так это отсутствие сокровищ. Где ваши сокровища, пан Данек? В таком кабинете может поместиться весь Ван-Гог с Матиссом. Вы их специально велели снять перед моим приходом?
– Дорогая, вы просто неподражаемы, – отсмеявшись, Майзель достал из кармана крошечный брелок дистанционного управления и нажал на кнопку. Столик перед диваном распахнул свои недра. Майзель достал оттуда вазу с фруктами, два конических бокала, бутылку какого-то ликера и вернул столик в исходное положение. – Простите, что сразу не предложил. Разволновался. Все-таки не каждый день доводится встречаться с акулами пера и волками ротационных машин.
– Шакалами.
– Что?!
– Шакалами ротационных машин.
– Пани Елена, вы просто чудо, – проникновенно сказал Майзель, наливая себе и ей по «на два пальца» густого темного напитка. – Вы сбиваете мои мысли на лету. Просто слово «шакалы» не показалось мне в данном случае уместным. Я, с позволения сказать, повержен и раздавлен. Если вы перехватываете цитаты прямо у меня с языка, то я просто не знаю, как помочь вам узнать меня еще ближе.
– Мы, вероятно, читали одни и те же книги, пан Данек.
– У-гм. Весьма вероятно. Перелистывать успеваете?
– Один – один, пан Данек, – Елена улыбнулась, но глаза ее сердито сверкнули.
– Спасибо, дорогая. Но с радостью подыграю вам в следующей партии, – он поднял бокал и обворожительно улыбнулся. – Ваше здоровье, пани Елена!
– Очень трогательно, – она сделала крошечный глоток и поставила бокал на столик. – Вы не ответили на мой вопрос по поводу сокровищ.
– Мне не нужны никакие сокровища, – покачал головой Майзель. – Я что, похож на идиота, который носится по аукционам и скупает всякую мазню? Я думаю, людей, которые покупают картинки маслом за миллионы хрустящих долларов, нужно лишить возможности творить этот разврат, ограничив их дееспособность. Я, кстати, постоянно именно этим и занимаюсь. Так что у меня полно дел без всяких глупостей. Я лучше больницу в Намболе построю и буду двадцать лет платить зарплату персоналу.
– Капиталы на службе народа, – фыркнула Елена. – Какая идиллия! То, что вы не идиот, очевидно. Но не нужно пытаться сделать идиотку из меня, договорились?
– То есть вы мне не верите? – Майзель озадаченно уставился на нее. – Я что, так позорно неубедителен?
– Конечно, неубедительны. Я еще ничего толком не слышала, чтобы решить, убедительны вы или нет. – Елена вздохнула и сделала еще один крошечный глоток. – Возможно, человеку вашего масштаба и чужды попытки разместить капитал в произведениях искусства, я вполне это допускаю. В конце концов, ни Сталин, ни Гитлер не были стяжателями, в отличие от своих подельников...
- Предыдущая
- 35/144
- Следующая
