Год Дракона - Давыдов Вадим - Страница 33

• Предыдущая
• 33/144
• Следующая

– Согласна. Ведите, я плохо здесь ориентируюсь. А вы?

– Я везде как дома. Прошу, – Майзель галантно отставил локоть, приглашая Елену взять его под руку.

Поколебавшись секунду, Елена воспользовалась приглашением, и Майзель повел ее к выходу.

Они вышли из парадного. Его машина стояла прямо перед ступеньками. Елена поняла, что это его машина, только когда он открыл дверцу, приглашая ее присесть внутрь. Этот грациозно-бесшумный на вид, хотя и огромный, словно танк, с непонятным образом закрепленным на крыше агрегатом из зализанно-обтекаемых полицейских мигалок, на четырех гигантских колесах, с зеркально-непрозрачными стеклами снаряд для передвижения из точки А в точку Б соответствовал своему хозяину так, что Елена усмехнулась:

– А вот и дракономобиль.

– Мне тоже нравится, – кивнул Майзель и сделал рукой приглашающий жест: – Прошу вас, дорогая.

Внутри Елену ждало удивление, смешанное едва ли не с разочарованием: комбинированный кожаный салон, очень добротно сделанный, – не роскошно, а именно добротно, и никаких шедевров мастеров-краснодеревщиков или ювелиров. Мягкая голубовато-белая подсветка приборов, светящиеся красные стрелки, полированные титановые вставки в «торпеде» и дверях, – красиво, изысканно, но не вызывающе.

– Я видела это на улицах. Я думала, это что-нибудь из службы сопровождения королевских выездов.

– Пушка, – Майзель с любовью, поразившей Елену, огладил ладонями рулевое колесо. – Одно из немногих удовольствий, которые я могу, хочу и люблю позволять себе – это прохватить с ветерком.

– Ну да. Какой же русский не любит быстрой езды, – даже не путаясь в ударениях, по-русски сказала Елена.

– Ах вы, колючка, – усмехнулся Майзель. – Все-то вам известно!

Они проехали по затихающему с окончанием дня городу, нырнули внутрь необъятного здания. Майзель припарковал машину в огромном пустом гараже, помог Елене выйти и направился с ней к лифту, который открывался только его рукой и вел прямо к нему в приемную.

Он помог Елене снять плащ и жестом пригласил ее вглубь кабинета. Она направилась к мягкому углу, непроизвольно оглядываясь, пытаясь увидеть границы помещения, окутанного изысканной игрой света и теней.

– Что? Великоват? – усмехнулся Майзель.

– Да нет. По Сеньке шапка, наверное, – усмехнулась в ответ Елена. – Ах да, простите. Я совсем забыла поблагодарить вас за то, что согласились на беседу со мной, невзирая на всем известную нелюбовь к журналистам.

– Пожалуйста. А кто вам сказал, что я не люблю журналистов?

– Хорошо. Сформулируем это иначе – вы тщательно избегаете контактов с журналистами.

– Это же совсем другая разница, моя дорогая, – Опять эта усмешка, подумала Елена, смотри, всезнайка какой. – Дьявол прячется в деталях, не правда ли? И потом, журналист журналисту – рознь. Да, я действительно избегаю любых журналистов. Мне пришлось в начале моих многотрудных взаимоотношений с прессой настоять на собственной модели работы с масс-медиа. Эта модель очень проста: я использую масс-медиа по своему усмотрению и в своих целях, а масс-медиа меня – нет. Фигурантам следовало однозначно уяснить: я не являюсь субъектом глобальной игры пресса версус знаменитости «поймай меня, если сможешь». Для этого пришлось разорить несколько медиа-компаний и прострелить несколько коленных чашечек и даже черепов. Но в итоге все, кажется, поняли: я не шучу. И моя настойчивость – вовсе не результат некоей трансцендентной злобности и неуважения к свободе слова. Просто мои жизнь и деятельность не терпят суеты и огласки.

– Наслышана, – Елена тоже усмехнулась.

– Чудесно. Видите ли, дорогая, – свобода слова и информации не могут быть сами по себе священными коровами. Это миф. Священных коров нужно резать, жарить и с большим аппетитом поедать, иначе всем нам придет конец. Но это так, к слову. Информация и свобода ее распространения обязательно должны быть ограничены. Идея о том, что все люди равны в праве получать и распространять информацию, вредна и разрушительна. Как вы полагаете, пани Елена, – наши противники, в том числе и террористы, – читают газеты, смотрят телевизор, имеют возможность выходить в Интернет?

– Что за глупый вопрос?!

– Это не глупый вопрос. Это вопрос, который должен заставить задуматься.

– Меня?!

– Не только.

– Задуматься о чем? Или над чем?

– Над тем, что такое информация? Свобода слова? Они нужны для чего-то или представляют собой некую самоцель, чистое искусство?

– Разумеется, не самоцель. Если мы не говорим о желтой прессе. Это инструмент общественного контроля.

– Контроля чего?

– Ваших международных авантюр, например.

– Нет, минуточку. К международным авантюрам мы еще вернемся. То есть вы согласны – информацию, находящуюся в открытом доступе, могут получить все желающие?

– Да. Согласна. Мы договорились. Дальше.

– А как вам, например, вот такой перл, – Майзель подошел к столу и включил один из экранов. – Где это тут... А, вот: «Из конфиденциальных источников в отделе по борьбе с терроризмом нашему корреспонденту стало известно, что отдел располагает достоверной информацией о подготовке нападения группы Нассы Насри... бла-бла... с применением взрывчатки производства неважно... на вокзал Виктории в Лондоне. Нападение запланировано на середину июля». Чудненько, не правда ли?

– Что вас так разозлило в этом сообщении?

– То, что в нем ничего не говорится по делу. По существу. Знаете, как выглядело бы сообщение на ту же тему при нормальном положении вещей?

– Интересно.

– Примерно так. Вчера силами безопасности уничтожена террористическая группировка Нассы Насри, планировавшая взрыв вокзала в городе эн. И все. Не «стало известно», а уничтожена. Вместе с Насри и его взрывчаткой, планами, Коранами и прочим дерьмом. А знаете, почему это сообщение в «Санди Таймс» выглядит так убого? Потому что несчастный отдел по борьбе с терроризмом вместо уничтожения террористов должен писать бумажки для парламентских комитетов и правозащитников. И таким вот идиотским способом – «смотри, Насри, мы тебя засекли!» – они вынуждены бороться с террором. Что, по-вашему, предпримет этот подонок, прочтя заметку?

– Откажется от своего плана.

– Ошибка. То есть хуже, чем преступление, как говорит его величество. Он его перенесет. Во времени и в пространстве. И станет осторожнее. И его удар будет сильнее того, который удалось предотвратить. А мы действуем совершенно не так. Мы сначала уничтожаем всю эту нежить, а потом сообщаем вам об этом. А как вам вот такое: «В секретном докладе „О разведывательной деятельности“, представленном вчера в Конгрессе, утверждается, что нападение, совершенное исламистами на здание Биржи в Нью-Йорке и закончившееся столь трагично, стало результатом вопиющей раскоординированности в деятельности федеральных спецслужб...»

– Это на самом деле не так?

– Это так, – кивнул Майзель. – И это – настоящий ужас, дорогая. Во-первых, потому, что всякая нежить, читая эти перлы, радостно потирает ручонки: ага, да ведь гяуры – просто кретины, еще немного, еще несколько ударов – и победа у нас в руках. Во-вторых, потому что эта самая раскоординированность возможна лишь при условии и наличии столь сложной и разветвленной системы демократического представительства. При слабой власти. Пока у демократии нет внешнего врага, все чудесно. А когда он появился, начались проблемы. А мы нашли выход. На войне невозможна демократия. Армией руководит не стадо митингующих болтунов, а главнокомандующий, которому подчиняются все, в том числе разведка, военно-полевые суды, подразделение исполнения приговоров и дисциплинарные батальоны. А также тыловые подразделения. Кто не понял – лоб зеленкой. Только так это работает.

– То есть вы числите себя в состоянии войны.

– Обязательно.

– То-то наш обожаемый монарх не расстается с гвардейским мундиром, – Елена усмехнулась. – Огласите, пожалуйста, список ваших врагов, если вас не затруднит.

• Предыдущая
• 33/144
• Следующая