Операция «Катамаран». Падение. После похорон - Фалуш Дьёрдь - Страница 54

Уже целую неделю в городе и в округе властно и всецело господствовал август. Температура в тени держалась на уровне 28–29 градусов. Слишком много для Эвальда.

Сама она могла переносить жару, если была легко одета. Только в восточной части города близ озера, где дул сильный ветер, жара встречала сопротивление.

Она шла мимо целого ряда магазинных тележек, выстроившихся у стоянки машин, чтобы их владельцы ничего не несли в руках.

Еще раз взглянула на фасад супермаркета, увешанный желтыми и зелеными плакатами и рекламами. Жидкость для мытья посуды, обычная цена — 8.86, сейчас —7.95. Действительно удобно. Хватает минимум на 3 недели. Туалетное мыло. Обычно — 8.50 за два куска, а сейчас — 6.50.

Она внимательно изучила весь перечень, как делала это каждый день — до и после посещения магазинов, ради уверенности, что ничего не упущено. Это был своеобразный ритуал, как ежедневное чтение от корки до корки «Эгесхавн Тиденде». А по средам — еженедельника. Как просмотр по телевизору «Новостей» и репортажей Отто Лейснера[3]. Теряешь покой, когда рушатся повседневные привычки, и здесь уже ничего не поделаешь.

Так происходит каждую весну с Эвальдом, когда прекращаются по пятницам футбольные репортажи из Англии. Проходит несколько пятниц, пока он вновь не возвращается к жизни.

Жара цепко обхватила тело, пожалуй, сильнее, чем обычно. Фру Мортенсен приоткрыла рот, чтобы дыхание стало свободнее. Небо было ровного голубого, слегка выцветшего цвета. Большие серые окна с множеством вертикальных и горизонтальных полос, создающих впечатление целого, казались особенно яркими при пронзительном дневном свете, такими же были тени от рекламных щитов.

Она подошла к автобусной остановке, где обычно переходила дорогу, и когда автобус № 8 показался с улицы Вардунгвей, подождала, чтоб он проехал мимо, хотя успела бы перейти. В автобусе оказалось немного пассажиров. В это обеденное время мало кто хотел находиться в транспорте. Желтый автобусный бок проскользнул мимо, и ей стало уютно от мысли, что она задержалась с переходом. Даже понаблюдать за теми, кто вышел из автобуса, уже событие в привычном ритме дня. А если среди них есть знакомые, то особенно интересно проследить, куда они направятся.

Честно говоря, автобус был скорее пестрый, чем просто желтого цвета. Рекламы на нем призывали читать ту или иную газету, посмотреть тот или иной фильм, купить именно ту обувь и пить только этот кофе. Фру Мортенсен такую рекламу не одобряла. В витринах магазина она была уместна и отвечала своему назначению. На стенках автобуса все наоборот. Когда-то Эвальд обратил ее внимание на этот беспорядок. Дерево должно быть всегда зеленым, почтовый ящик — красным, а городской автобус — желтым. Так было всегда, и прекрасно, что несмотря ни на что, в жизни существуют незыблемые вещи, которые нельзя ни изменить, ни объяснить.

И в этот самый момент она увидела его.

Когда автобус выпустил газ и сдвинулся с места, открылся вид на высотный дом в двухстах метрах от остановки и на человека, стремительно падающего вниз приблизительно с восьмого или девятого этажа. Она даже не размышляла, с какого именно, просто слишком хорошо зная и размер и пропорции дома, автоматически вычислила, что должен быть восьмой или девятый.

Человек летел головой вниз, с распростертыми руками, похожими на крылья самолетов на аэродроме в Скрудструпе.

Сердце у нее заколотилось так часто, будто его заставил работать ревущий где-то позади самолетный двигатель.

Тень на серой бетонной стене опережала падение. Сам человек продолжал лететь в слегка неправильном сальто-мортале до тех пор, пока не рухнул головой и плечами на газон перед домом. Его руки скользнули к голове в тот момент, когда он коснулся травы. Она прекрасно понимала, что это чисто рефлекторное движение. Нельзя было определить, простонал ли он, или закричал, или вообще издал хоть какой-нибудь звук, потому что и шум автобуса и грохот мотороллера на соседней улице явно приглушили любые крики человека, упавшего в двухстах метрах от нее с восьмого или девятого этажа.

Мелкими шажками она перебежала улицу. Сердце, казалось, вырвалось на свободу и протестующе громко стучало в ушах. Пестрый автобус покатил дальше.

Фру Мортенсен побежала по тропинке в траве, которая вела к месту, где лежал человек.

Подобное она видела первый раз в жизни, хотя за четыре года ее проживания здесь это был четвертый случай. Но сейчас там, наверху, в окне, покачивались гардины. Человека могли столкнуть с балкона! Отрицать эту возможность нельзя. Раньше жертвами были не только обитатели этих высотных домов, двое из четырех жили в других районах, они проникали на крышу и оттуда бросались вниз. Конечно, с практической точки зрения это было надежно. Среди них была молодая женщина, имевшая мужа и троих детей. Она пряталась на крыше более суток, пока не прыгнула вниз. Это происходило пятью этажами выше квартиры, где жили они с Эвальдом, и никто даже не догадывался ни о ее пребывании наверху, ни о ее замысле.

Да, но что-то все-таки случилось с гардинами. В тот момент, когда она увидела летящего вниз человека, взгляд автоматически отметил, как в окне наверху покачнулись гардины.

Молодая двадцатилетняя женщина в джинсах и полосатой майке промчалась мимо с пакетом замороженного десерта. Она всхлипывала на ходу. Упал явно не ее муж, тот работал на фабрике резиновых изделий. Она с мужем и грудным ребенком жила в том же подъезде, что и фру Мортенсен.

Мужчина выглядел целым, что было удивительно для такого падения. Он лежал на спине, придавив неестественно изогнутую руку. Голова слегка откинута назад, шея в крови. Кровь была и на земле. Молодая женщина застыла на месте. Фру Мортенсен увидела ее испуганные глаза. Это было понятно — она знала и по себе, и особенно по Эвальду, что, когда чувства в человеке не могут объяснить ситуацию, они лишают разум власти.

Женщина плакала почти беззвучно, периодически были слышны лишь отдельные всхлипывания. С игровой площадки подошли два малыша. Примерно одного возраста, четырех-пяти лет. Один из них поднял светлое нежное лицо, испорченное двумя черными гнилыми молочными зубами: «Он упал».

— Уходите отсюда, — потребовала фру Мортенсен. Они отошли лишь на пару шагов.

Она решила оставить их в покое, ведь они не понимали, а может быть, относились к смерти спокойнее и естественнее, чем взрослые. Фру Мортенсен опустилась рядом с мужчиной на колени и закрыла ему глаза, до сих пор смотревшие вверх, на восьмой или девятый этаж.

Что-то произошло там, наверху. Во всяком случае, сейчас мужчине было поздно вмешиваться. Если он и был в чем-то виноват, то узнать это уже нельзя.

Теперь она его вспомнила. У нее была хорошая память на лица, и она как бы воочию представила обычного человека благородной наружности около 55 лет с черным кожаным портфелем. Каждый день он приходил домой к обеду в половине первого, как раз когда она шла за покупками. Он даже здоровался, нельзя сказать, что дружески, скорее вежливо и формально.

Трудно было ожидать другого, ведь это был взаимный обмен приветствиями малознакомых людей. Они просто жили в одном большом доме.

Реже она встречала его возвращающимся после обеда на работу, потому что сама ложилась отдыхать на часок-другой. Эвальд готовил послеобеденный кофе примерно в половине третьего, а потом будил ее, хотя по-настоящему она спала редко, чаще просто валялась или дремала, размышляя о своем.

Она взглянула на фасад дома. На нее смотрели безразличные физиономии, плотно прилепившиеся к краям балкона, похожие на уродливых гномов. Конечно, смотрели не на нее, а на упавшего, и фру Мортенсен снова сосредоточилась на этом чужом господине, знакомом ей только поверхностно. Ей было известно, что он живет в соседнем подъезде, ходит на службу, потом приходит домой и обедает, потом снова уходит. В учреждение. Про это она могла только догадываться, хотя догадывалась и о большем. Этот мужчина, безусловно, занимал достаточно солидный пост. Его одежда, портфель и тот факт, что он мог приходить обедать домой, свидетельствовали о многом.