Заоблачная. Я, ведьма (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 38

Баня это хорошо. Баня расслабляет. Баня это пар и вода, берёзовый веник и раскалённые камни… Мне просто необходимо расслабиться. Забыть хоть на короткий момент о предстоящей войне, о близняшке, о Жанне, о мёртвых и тех, кому предстоит умереть. И я смирилась. Пусть Радомира ворчит и ругает ведьм. Мне всё равно, по крайней мере, сейчас, в этот момент. Бороться я буду потом.

Баня моих надежд решительно не оправдала. То есть, не сама баня, конечно. Как я и ожидала, ею оказалась выкопанная в холме рядом с землянкой нора, в которую надо было вползать буквально на карачках. Но это не являлось самой главной проблемой, мылась я в самодельной деревенской баньке с подружками, когда от интерната нас возили на картошку. Гораздо большим сюрпризом оказалось предстоящее мне совместное омовение с целым семейством. Причём Радомира с Яной, не стесняясь, разделись перед Агеем и мелким братишкой, прибежавшим на зов. Вероятно, у них так было принято, как и раньше на Руси, но я к таким обычаям не привыкла. Поэтому, когда увидела женщин голышом, просто молча попятилась, вышла на свежий воздух и поплелась по тропинке куда глаза глядят.

Сказать, что мне было не по себе — значит, ничего не сказать! Я не вписывалась в этот мир, решительно не вписывалась. И что самое смешное — я в нём родилась! Как Яга сказала, под берёзой… Почему родители решили отдалить нас с Далой от Заоблачной? Почему не позволили привыкнуть к магии, к лесу с его чудесными обитателями и странными обычаями? Ведь знали же, что нам придётся вернуться сюда! Знали… И ничего не сделали! И вся эта наша супер-семейка тоже тихарилась почти пятнадцать лет вместо того, чтобы забрать меня из интерната, окружить заботой, любовью и лаской! Тоже мне, семья называется!

Так, отгрызая по кусочку от усталой и замученной души, я по ходу машинально, на полном автопилоте дотопала до воды. Озеро ограничивало поселение волков с западной стороны, судя по заходящему за далёкие деревья солнцу. Зеркальная гладь воды то и дело подёргивалась зыбью, отражая все оттенки золотого, оранжевого и красного. По утоптанной тропке я спустилась к воде, из которой торчали огромные валуны, плоские и отполированные сверху, поросшие пушистым мхом снизу. Моё воображение сразу же показало мне сцену, достойную деревенской пасторали: оборотни в подоткнутых юбках и в платках, повязанных на косы, колотят бельё о камни, полощут его в чистой, прозрачной воде, шутят, пересмеиваются над соседками… Захотелось сесть, как Алёнушка, погрустить над рябью и над моей глупой судьбой. Я опустила пальцы в озеро, поболтала кистью, поднимая ил со дна, и удивилась, насколько вода была тёплой. Ничуть не хуже, чем в бане! А может, и лучше! А что?! Осталось только найти укромное местечко в зарослях.

Пройдясь по берегу, я отыскала уютный симпатичный заливчик, с трёх сторон укрытый кустами смородины. При виде ягод у меня аж слюнки потекли, так захотелось кисленького, но пробовать я не решилась — из меня тот ещё ботаник, кто знает, может, это и не смородина вовсе, а волчья ягода! Поэтому я быстро огляделась по сторонам и, не увидев ни души, нырнула в кусты. Заливчик был хорош всем — чистый, низкий, сквозь воду видно прибрежный песочек с камушками. Решительно разделась догола и попробовала пальцем ноги воду. Никто меня здесь не увидит, искупаюсь по-быстрому, а то даже волосы уже сосульками висят. Сушить вещи негде, лучше уж нагишом.

Вода была тёплой, не парной, как любят описывать её в книгах, а приятной, как чуть подогретое в микроволновке молоко. Дно скользило под ногами, но я мужественно двинулась вперёд, стараясь не думать о подводных обитателях. Погрузившись почти по плечи — заливчик оказался неожиданно глубоким, — я зачерпнула воду ладонями и умылась. О, какое блаженство! Последний раз я видела чистую воду в ДММ, какая жалость, что не захватила с собой зубную щётку! Но не стоит просить от жизни много, сама всё даст, когда придёт время. А пока зубы можно и пальцем потереть, прополоскать и решить, что сойдёт.

Я самозабвенно плескалась в тёплой водичке, наслаждаясь одиночеством и чистотой собственного тела, как вдруг почувствовала щекотливое прикосновение чьих-то пальцев. Взвизгнув от ужаса, я забилась в панике, безнадёжно загребая ладонями и теряя дно. Тонкая рука поддержала меня, а тихий звонкий смешок привёл в ужас. О боги! Бежать! Подальше от проклятого озера!

Рядом со мной вынырнула голова с длинными светлыми волосами, в которые были вплетены мокрые кувшинки и ряска. Лукавая улыбка растянула пухлые голубоватые губы, а большие белёсые глаза блеснули в свете заходящего солнца:

— Ну? Чего орёшь? Не узнала, что ли?!

— А что, должна была? — трясясь от пережитого потрясения, я едва сдерживала клацающие зубы. Русалка — это уже слишком! Только русалки мне сейчас и не хватало для полного счастья!

Она нырнула и показалась снова уже в метре от меня:

— Неужели, правда, забыла?!

Злая гримаска исказила её милое личико, и я пробормотала неизвестно отчего:

— Улыбнись, а то некрасивая…

Русалочка захлопала в ладоши:

— Притворяка! Вспомнила!

— Маришка…

— А ты выросла! — она оглядела меня деловито, потом завистливо буркнула: — Какая у тебя грудь большая! А у меня так и осталась малюпусенькая…

Марина, русалка, дочка водяного… Мы плескались в этом озере, когда были детьми! И Дала играла с нами, используя водную гладь как зеркало. Она пряталась, а мы искали и, когда находили, баламутили дно, чтобы близняшка в свою очередь искала нас сквозь коричневое облако ила. А ещё у Маришки были сестры…

Словно услышав мои мысли, в озере заплескалось, захихикало, защекотало ноги десятками пальчиков. Нашествие! Русалок было семь или восемь, я никак не могла их пересчитать, поэтому бросила дурное занятие. Зато вспомнила имена, звучные и длинные, как Анжелика или Андрелла. Фантазия у водяных была воистину бескрайней и не ограничивалась рамками традиционных славянских имяреков. Зато у дочек хозяина озера воображение явно отсутствовало, и лучшей игрой для них ещё с детства осталась «защекочу до смерти и обхохочусь». К физической пытке прибавилась и моральная, ибо светловолосые вредины нараспев спрашивали голосками, похожими на переливчатый звон серебряных колокольчиков:

— Где твоя сестра? Где Дала? Где вторая девочка? Почему сестрёнки не видно?

Я молча отолкнула двух ближайших ко мне русалок, двинулась к берегу, но остальные вцепились в мои плечи, руки, ноги, потянули ко дну:

— Давай поиграем! Мы хотим играть с тобой!

Завизжав и тут же захлебнувшись, я с ужасом забилась в воде. Сейчас утону, как последняя дура! На мелководье! В одиночестве! И никто меня не найдёт! Превращусь в русалку! Помогите, спасите, мамочка!

Меня рванули со дна на воздух, и я закашлялась, пытаясь отдышаться. Агей рявкнул по направлению к озеру:

— А ну брысь, поганки мокрые! Ваше время — после заката!

— Поиграть! Поиграть! Поиграть! — переливчатые колокольчики звенели, казалось, со всех сторон, и я плотнее прильнула к Агею. Он повысил голос:

— Хватит! Доиграетесь, безмозглые! Всё водяному скажу!

Плеснули разом сильные гибкие хвосты, и стало тихо. Агей заглянул мне в глаза:

— Ты в порядке?

— Почти, — я только сейчас заметила, что он прижимает меня к голому торсу. И вспомнила, что вещички мои лежат под кустиком. Да-а, дела!

Похоже, Агей всё это осмыслил уже давно, потому что его ладони существенно поменяли режим нажатия на мою талию. С «друг и защитник» на «хочу это тело». Он повернул меня лицом к себе и наклонился ближе:

— Чего ты из бани сбежала?

От его горячего дыхания мне аж поплохело. Воздух вокруг нас стал плотным и колючим, намагниченным, как перед грозой, его можно было резать ножом и пришпиливать им бумажки к холодильнику. Агей провёл пальцами по спине и шепнул настойчиво:

— Я бы тебя попарил и веником отшлёпал!

— Вот ещё! — фыркнула я, стараясь прогнать электрические искры. — Не привыкла к общим баням.