Солнце поднимается на востоке (Документальная повесть) - Китаин Валентин Семенович - Страница 9

— К сожалению, должен вас огорчить. Пока никакого результата. Вам придется подождать еще несколько дней.

Тамара смотрела на тщательно выбритое лицо обер-лейтенанта интендантской службы и гадала, знает он хоть о чем-нибудь — и тогда понятны неестественная вежливость, любезные улыбки; или нет — и тогда ничего, ну совершенно ничего не понятно. Почему этот откормленный, с жесткими серыми глазами офицер стал разговаривать с ней так подчеркнуто обходительно?

Она взяла со стола документы и вышла в соседнюю комнату, служившую обер-лейтенанту приемной. Здесь, на лавке, дожидаясь своей очереди, сидела Мария.

Щеголеватый солдат в тщательно подогнанном мундире распахнул перед Марией дверь, наклонил голову:

— Битте.

Мария, растерянно оглянувшись на Тамару, вошла.

Обер-лейтенант встретил Марию посредине комнаты, поцеловал руку, показав при этом тщательно замаскированную жидкими волосами веснушчатую плешь.

Патом подошел к двери за своим письменным столом, распахнул ее и жестом пригласил девушку войти. Комната, находившаяся за этой второй дверью, существенно отличалась от первой: изящная мягкая мебель, тяжелые шторы, пианино, хрусталь.

— Садитесь, фрейлейн Мария.

Маруся опустилась в кресло и почувствовала, как от прикосновения к мягкой спинке по всему телу разлилась приятная истома.

Обер-лейтенант достал два бокала, налил Марии, потом себе. Чокнулся, выпил, откинулся на спинку, положил ногу на ногу.

Мария взяла бокал, сделала один глоток. И вдруг что-то старое, забытое ожило в ней. Она закрыла глаза и вспомнила городской сад, оркестр, голубой павильон на берегу реки. Она любила ходить сюда танцевать со знакомыми ребятами… Приходила каждый раз с кем-нибудь новым… Ведь не мог же один человек каждый день водить ее после танцев в ресторан — голубой павильон.

А бывать в нем, сидеть за холодным мраморным столиком, тянуть из тонких высоких рюмок вино, слушать радиолу — волнующие мелодии танго и фокстротов — Маруся любила не меньше, чем танцевать. И поэтому всегда, когда оркестр, исполнив прощальный квик-степ, уходил, она брала под руку своего партнера и говорила мечтательно, неопределенно:

— Хорошо бы сейчас посидеть в голубом павильоне…

Ну разве найдется на свете хоть один мужчина, который бы решился не выполнить это невинное девичье желание!

А какие танго и фокстроты играла радиола в голубом павильоне! Их мелодии до сих пор звучат у нее в голове: «Танцуй танго! Мне так легко! Та-та-та, та-та…»

Но что это?

Мария открыла глаза. Обер-лейтенант, улыбаясь, смотрел на нее. На дубовом бюро вертелся круг радиолы.

«Танцуй танго! Мне так легко!» — пел хриплый металлический голос.

— Почему вы завели эту пластинку?

— Это ваша любимая мелодия, — улыбнулся обер-лейтенант.

— Откуда вы знаете? — отшатнулась от него Мария, с ужасом глядя на аккуратный, ровный пробор на голове немца.

— Мы знаем о вас все! — резко выпрямился обер-лейтенант.

Он смотрел на Марию сверху вниз торжествующим взглядом. Эта глупая русская должна окончательно понять, что для германской разведки не существует никаких тайн и секретов. На самом же деле трюк с пластинкой объяснялся очень просто: Мария, сама того не замечая, несколько раз напевала мелодию, и наблюдательный, как все профессиональные разведчики, обер-лейтенант сумел ловко использовать эту деталь.

Мария тяжело вздохнула.

— Что я должна еще делать? — устало спросила она.

— Продолжать поддерживать в Тамаре версию о скорой выдаче разрешения на прописку. Одновременно старайтесь узнать все, что известно только Тамаре, — пароли, явки, связи.

Мария кивнула, тяжело поднялась и побрела к двери.

…Вечером они лежали в доме Матрены Никаноровны Схоменко в деревне Алексеевка, куда недавно по совету Шверера Мария уговорила перейти Тамару. За стеной в соседней комнате напевал какую-то немецкую песенку солдат Мендель.

Тамара уже спала. Во сне она дышала ровно, спокойно. А Мария не могла сомкнуть глаз. Глядя в потолок, она в сотый, в тысячный раз думала об одном и том же: как же случилось с ней такое, как же?.. А ведь это произошло всего несколько дней назад.

…Уйдя из Кировки, они прожили в Черных Двориках всего один день — в село вошла немецкая часть. Пришлось перебираться в деревню Роговое.

С большим трудом удалось перенести рацию в сад Александры Давыдовны Солгаловой. Хозяйка даже не догадывалась о том, что было закопано под ее любимыми вишнями. Все дело испортил сосед Семен Долгих, полицай.

В те дни у Тамары сильно разболелась нога, и она почти никуда не выходила из дома. Мария одна проверяла рацию, одна ходила в немецкую комендатуру в Мантурово подавать заявление о разрешении на прописку.

Однажды ранним утром, когда деревня еще спала, Мария вышла в огород, отрыла рацию и стала проверять аккумулятор. Вдруг ей показалось, что кто-то смотрит на нее сзади. Она резко повернулась — нет, никого не было. Только чуть качались кусты на соседнем дворе. «Ветер, наверное», — подумала Мария.

В этот день ей надо было идти в Мантурово за ответом. Тамара, сильно хромая, проводила Машу до калитки.

— Ни пуха ни пера, — пошутила она. — Завтра к вечеру жду.

По дороге в Мантурово Марию нагнал крытый грузовик.

— Эй, садись, подвезем! — крикнули из кузова.

Мария побежала за притормозившей машиной. Сильные руки подхватили ее, быстро втащили через борт.

В грузовике было полутемно, но по голосам Мария поняла, что в кузове, кроме нее, еще трое. Один говорил по-русски.

Они ехали уже часа три. Давно бы пора быть Мантурову… Мария забеспокоилась. Пробравшись к заднему борту, она попыталась выглянуть наружу, но тот, кто говорил по-русски грубо схватил ее за плечо и с силой толкнул в глубину кузова. Щелкнул предохранитель пистолета.

— Лежи смирно.

Мария лихорадочно перебирала в памяти события последних дней. Чем они выдали себя, когда?..

Под вечер грузовик, въехав в ворота какого-то дома в незнакомом поселке, остановился. Марию стащили с машины и втолкнули в дом. Пройдя по нескольким коридорам, она очутилась в роскошно обставленной комнате (в этой комнате и Марии и Тамаре пришлось бывать потом еще не один раз).

С треском распахнулась где-то сбоку дверь, и в комнату стремительно вошел человек в черном мундире войск «СС», со свастикой на рукаве. Подойдя вплотную к Марии, он спросил быстро, отрывисто:

— Где, когда и с кем была выброшена с самолета советской разведкой?

И, напрягшись всеми мускулами лица и шеи, выпучив глаза, крикнул визгливо, истерично:

— Ну, говори!

Мария почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Она потеряла сознание…

Придя в себя, она увидела, что лежит на диване, укрытая тонким шерстяным одеялом. Эсэсовец переодетый в серый штатский костюм, сидел рядом с ней.

— Мы знаем о вас абсолютно все, — улыбнувшись, сказал он. — Вы были сброшены на парашюте как радистка. Вы были приданы резиденту по имени Тамара, она дожидается вас сейчас в селе Роговое. Вы подтверждаете это?

Мария слабо покачала головой.

Эсэсовец встал, открыл дверь. В комнату вошел солдат в запыленном мундире. Его лицо показалось Марии знакомым.

— Это ваш сосед по Роговому, Семен Долгих. Узнаете? Долгих, что вы можете рассказать об этой женщине?

— Сегодня утречком, господин подполковник, вышел я из дома, потому как был отпущенный из части и ночевал у себя, — начал солдат, и Мария сразу узнала голос, крикнувший на дороге в Мантурово: «Эй, садись, подвезем!» Значит, они следили за ней уже тогда…

— …Да, и смотрю, значит, вот эта особа крадется по соседскому двору. Никак, думаю, в курятник забраться хочет. Потом смотрю — нет. Прошла мимо — и юрк в кусты. Эге, думаю…

— Говорите короче, — оборвал его подполковник.

— Слушаюсь. Подобрался я ближе, а она, значит, сидит в кусточках и раскладывает какие-то металлические изделия. Да-а. Ну, я, значит, бегом к коменданту. Так и так, докладываю, супротив германских властей замышляется недоброе. Хотели мы ее сразу брать, а потом глядим, она сама на Мантурово подалась. Мы в автомобиль, захватили ее и, значит, прямо к вам, господин подполковник.