Пионеры на море - Гаврилов Петр Павлович - Страница 23

— Товарищи, где же сынки наши?..

Слева от «Коминтерна», словно тень, пронесся парусник. Его заливало водой и швыряло из стороны в сторону. Люди, как мухи, ползали по вантам.

Раздался треск. Мачта парусника вместе с людьми рухнула в воду, люди без крика исчезли в кипящих волнах. И сразу все покрыл густой сумрак.

В пустом кубрике на койке сидел кок и разговаривал сам с собой:

— Десять лет службы в красном флоте и, пожалуйста, выговор. Собирай, говорит, манатки и пиши рапорт. Или, говорит, нянька, или кок!

Остап подозрительно сморкнулся в большой красный с белыми горошками платок:

— Гришунька! Мишунька! Огурчики вы мои! Как же вы без меня теперь?

Сегодня комсомольское собрание на заводе «Красные зори» носило явно озабоченный характер. Не слушая докладчика, который уже час говорил об Октябре и подготовке к его празднованию, комсомольцы шепотом о чем-то шушукались, переходили с места на место. Когда было сказано последнее слово о приготовлении к празднику и принята резолюция, поднялся секретарь ячейки. Ероша непослушные волосы, он начал:

— Следующий вопрос, ребята… Впрочем, вы уже знаете, о чем будет речь: размазывать много не приходится. Убежали из Москвы, из нашего отряда, два пионера, переведенные в комсомол нашей ячейки: Чернов и Озерин. Конечно, это бы ничего, если бы они убежали, но дело в том, что они оставили письмо, в котором объясняют причину побега и обвиняют организацию…

Секретарь обвел глазами темный зал, но ничего не разобрал в лицах ребят. Собрание настороженно ждало.

— Причины, ребята, такие: неудовлетворенность работой в пионерском отряде, а самое главное, вот ребята пишут… полное невнимание и самое ироническое отношение к ним со стороны некоторых комсомольцев, членов нашей ячейки, особенно после того, как ребята ошибочно съели яблоко Буденного.

По залу пронесся неясный шум. Ребята задвигали стульями, зашевелились.

Секретарь продолжал:

— Это никуда не годится! В этом… виноват и я, как секретарь ячейки, но виноваты и все вы. Не доглядели. Это факт. А Ленин сказал, что факты — вещь упрямая. Конечно, ныть и каяться не годится. Вот, ребята, давайте все вместе обсудим это дело, а дело серьезное. Кто хочет высказаться? Где ребята сейчас? Сейчас они на военном крейсере «Коминтерн» в заграничном плавании. По справке морского штаба «Коминтерн» сейчас в Аравии, в Порт-Адене. Вот… Значит, слово имеет вожатый отряда.

— Я, конечно, говорить много не буду. Плохо наше дело, вот что. Октябрята — смена пионерам. Пионеры — смена комсомолу. Комсомол — смена партии. С этой очередью, значит, кто будет шутить, тот враг, хуже всякого белогвардейца. С октябрятами у нас на заводе дело хорошо, с пионерами тоже не плохо, но замечалось, как переведут некоторых пионеров в комсомол — крышка. Мал, сопляк и разное такое… Это даже секретарь так сказал. Чернов и Озерин были самыми примерными пионерами в отряде, а в ячейке на них не обращали внимания. А тут еще на районной партийной конференции Гришка с Мишкой у Буденного яблоко съели; все за это над ними смеялись, начиная с пионеров и кончая вами. Только и слышно было: «у Буденного яблоко сперли». Это, если так дальше будет продолжаться, у нас все пионеры из отряда разбегутся. Вот… Я кончил.

На сцену вскарабкался пионер. Глазенки его сверкали, лицо раскраснелось.

— А я вот что скажу, и все мы, пионеры, так думаем. Миша с Гришей поступили неправильно. Это дезертирство, слабость! Надо было и в отряде и в ячейке вопрос поднять, если с ними неправильно поступали. Надо им письмо написать, чтоб знали они, как пионеры смотрят на их поступок.

После недолгого молчания ячейка взревела на разные голоса. Комсомольцы требуя слова махали руками, напрасно пытаясь восстановить порядок, надрывался звонок председателя.

Говорили много и долго, и когда вспотели и покраснели лица, секретарь зачитал резолюцию.

— Предложение. Послать резолюцию ребятам на крейсер.

— Принято.

К утру шторм улетел дальше. Море нежно ласкало отлогий берег, словно прося прощенья у людей за вчерашний гнев. Веселыми бликами играло солнце на легких волнах. Только обломки, туземных шлюпок и понурые фигуры их хозяев напоминали о буре.

Засунув руки в карманы, без шапок, грязные, помятые, стояли ребята у пристани. Мальчуган не понимал тревоги своих белых друзей и, приплясывая на одной ноге, то и дело показывал вдаль пальцем, где алел кормовой флаг «Коминтерна».

Только в полдень подошла шлюпка с «Коминтерна» к пристани. Шлюпка шла на берег в последний раз за свежими продуктами. За старшину вел ее кок. Он все утро дулся на всех, а при виде комиссара демонстративно отворачивался, делая вид, что снимает фартук.

Заметив на берегу своих питомцев, он даже привскочил и закричал гребцам:

— Навались, товарищи! Пожалуйста — два обеда вне очереди и каждому по ведру компота!

Пока Остап закупал провизию, ребята старались развеселить сразу притихшего мальчугана. Но все было напрасно. Лицо мальчугана застыло, и губы не переставали шептать:

— Sowiet ship!

Загремели весла, гребцы рассаживались по банкам. Гришка в последний раз оглянулся. На краю пристани неподвижно стоял мальчуган. Крупные слезы катились по его щекам цвета жженого кофе. Гришка отвернулся.

Крейсер, выкрашенный свежей краской, отражался в изумрудной воде, совсем готовый к отходу. Сигнальщики заметили возвращающуюся из города шлюпку с ребятами.

— Товарищ комиссар! Возвращается шлюпка с провизией. На шлюпке наши пионеры, пропавшие, рядом с коком сидят.

— Хорошо, пусть пообедают и придут ко мне.

— Есть!

Верный, почуяв друзей, взвизгнул и забегал вдоль борта.

Когда ребята нагрузились двумя мешками и, красные от натуги, подымались по трапу, послышались одобрительные возгласы.

— Молодцы пионеры! Сразу видно, что воспитались на «Коминтерне».

— Не ждут, когда позовут, когда покличут…

— Одним словом, поддержали пионерское звание на три тысячи процентов!

Команда обступила ребят. Всякий норовил как-нибудь показать свою радость возвращению беглецов.

Верный то налетал со всего размаху на ребят и невпопад лизал им руки, то носился по палубе большими кругами, кувыркаясь через спину.

Кок расцветал от похвал команды, словно хвалили не ребят, а его, и рычал от удовольствия.

— Ого-го! Вот что значит верная моя дисциплинированная команда! Пожалуйста… Полюбуйтесь на воспитание. Любовь к труду и тяжелым занятиям. Молодцы сынки! Будет вам положенная заслуга и награда. В трюм мешок с мясом тащите, в трюм!..

Через два часа загрохотал брашпиль[46], затакал якорный канат. Винты забурлили в изумрудной воде, завздыхала машина; эхом отдаваясь в горах, заголосила сирена крейсера.

Плавно дрогнув и развернувшись, «Коминтерн» медленно уходил из Аденской гавани, попыхивая черным дымком.

Ребята вымылись. Кок ухитрился получить своим любимцам две новые фуражки. Работая в камбузе, он весело посвистывал и подмигивал неизвестно кому.

В красном уголке занимался кружок политграмоты. Разбирали колониальный вопрос.

Над книгами склонились головы краснофлотцев, заскорузлые пальцы, привыкшие к тяжелой работе на палубе и в кочегарке, старательно перебирали страницы. Гришка и Мишка тоже, усердно работали. Котенко покосился на ребят и довольно крякнул:

— Кто возьмется рассказать, как понял вопрос этот? Вот Чернов даже ночевал у туземцев, — пусть и расскажет. Озерин подскажет, если соврет Чернов!

Раздался добродушный смех. Гришка поднялся и сдвинул бескозырку на затылок.

— Врать я не буду… а вот что прочитал и видел вчера…

Корабль мерно покачивался. Десятки глаз глядели на рыжего мальчугана. В дверях, скрестив руки, стоял комиссар. Он многозначительно переглянулся с Котенко и кивнул головой.