Я тебе не секретарша (СИ) - Мелевич Яна - Страница 22

— Неужели искренне веришь, что стала бы женщина с тобой спать, чувств никаких к тебе не имея. Чисто из мести? — неверяще спросила, глядя на меня как на дурака. Вот хорошо папа в гараже пропадает, сейчас его шуточек в тему «мой сын — гуманитарий», не хватает. Плечами пожал, опуская глаза в чашку с чаем, бормоча.

— Откуда знаю, некоторые вон не знакомясь, могут в кровать прыгнуть.

Вот это подзатыльник. Белый свет в конце тоннеля увидал, созвездие Большой да Малой медведиц. Шиплю, хватаясь за побитое место, а мама мне и говорит:

— Лосяра здоровый вырос, книжки писать научился, а ума так и не набрался! Точно весь в папашу своего дурного, тот вон никогда намеков не понимает. О, Боже, за какие грехи два таких жирафа мне на голову свалились? Неужто не ясно, девочка бедная гордость спасала, чтоб ты второй раз по ней не прошелся!

Разошлась-то, сразу нельзя вот это было сказать без рукоприкладства?

— Ты понял меня? — недовольно спросила, глаза щуря. На нее гляжу, маленькую, боевую, понимаю. Каждый мужик таки ищет подобие матери или старательно его избегает. Вот гляжу на Светлану Константиновну, мамулю свою, Стерлядь вижу годков через «надцать», аж перекрестится охота. Не прям один в один, но тоже учить горазда. Ох, папа, почему ты не сказал, что женщины это сложно. Я был наивный, искренне верил, будто начал их немного понимать.

Неа, нифига.

— Да, мам, — отвечаю, и тут осеняет меня мысль великая. Прилетело, как говорится. Ведь если все так есть, получается, Маринка наврала? Пыталась обелиться, значит, все эти годы меня одного любила, бегала за мной, Шекспира ради этого выучила. Точно знаю, она цитировала… в горизонтали, в общем. На душе в секунду посветлело, хорошо так стало, прямо загорелся идеей. Ничего-ничего, Стерлядь, раз уж побегала ты, придется мне тоже нечто эдакое выдать. Только чтоб не на несколько лет, оттого как можно быстрее найти нужно тигрицу мою, раны мифические зализывающую. Все ей сам объясню, что-что, а в уши воду лить я умею гораздо лучше, чем уравнения для восьмиклашек считать.

Осталось лишь найти ее.

— Мама, мне бежать нужно!

В коридор под взглядом пристальным бросаюсь, натягивая кроссовки. Если Гришка прав и Самойлов приложил лапу свою к моему последующему трудоустройству, то должен знать, где моя Марьяновна сейчас обитает. А нет, так найду. Никуда не денется, на работу придется вернуться. Надо будет, палатку у подъезда поставлю, бабку противную терроризируя своей рожей счастливой. Ведь нет для мужика ничего приятнее, чем узнать, что холят да лелеят его многие годы. Прямо мысля поперла невовремя творческая, но некогда. Нужно из Веньки информацию выпытать.

Короче, ребят. Опуская беседу с Венькой, где я узнал много интересного о начале своего писательского пути, несколько бутылок коньяка, скупка в интернет-магазине нужного костюма да пару часов поисков родительского дома Марины — все шло гладко. До того момента, пока на каменную стену забора семьи Стерлядь не забрался. Сижу такой, одетый по шекспировской моде, в рубашке, дублете и «джеркине» — верхней мужской одежды наподобие французского пурпуэна. Задницу узкие штаны-чулки обтягивают, которую жмут ВЕЗДЕ! От трех бешеных псов с охранниками отбиваюсь баретом с пером страусиным. Глядя на меня разве что доберманы не хохочат, но когда в свете фонарей примечаю знакомую фигурку, горланить начинаю громче, чем ранее под ворота просил впустить в обитель семьи Стерлядь.

— Любимая, о свет очей, неукрощенная моя! Мне сам Шекспир путь осветил священный, страстями сердце ранило мое. Будто Ромео в тоске безмолвной погиба, узнав, что сердишься ты на меня без основанья. Готов колени в кровь стереть, умолять о встрече. Прости, цветок души моей, я укрощен навеки лишь тобой…

— Ливанский, — в тишине заслушавшихся работников с собаками раздался голос Маринки, прервавший меня на середине моего маленького экспромта. Каюсь, совсем было не обязательно выряжаться, как франт того, но после шутки Вени: «Да твоей Стерляди от тебя же Шекспировским томиком прилетело, вот и попала девка» — захотел в памяти воскресить тот эпизод. Не только у себя, но и у нее. А там походу дела разобрались бы уже.

Смотрит на меня непонимающе, глазами хлопает. Маленькая такая, совсем не в моем вкусе. Никогда не любил брюнеток подобных ей, да еще вредных. Однако знаете, иногда чувства появляются сами собой, порой это наваждение. Или как у меня: постепенная осада, сдавшийся город перед одной хрупкой женщиной, в чьих руках теперь часть сердца бьется. Достаточно большая, чтобы осознать, что больше никуда и никогда я убегать, ища что-то невозможное — не буду.

— Круто да? — интересуюсь, гордо выпятив грудь, поморщившись от неприятных ощущений. Сидеть в этих чулках, да еще в кроссовках такое себе удовольствие. И выгляжу как идиот, не удивительно, что таксист предложил меня до психушки бесплатно подкинуть. — Сам сочинил.

— Ой, Ливанский, — Марьяновна начинает смеяться, утирая слезы. — Прав папа, вот что ты за дурак такой!

А я в этот момент понимаю — все будет хорошо у нас. Несмотря на то, что штаны я таки порвал.

Только это совсем другая история.

— Так зятек, видишь этот торт? Расстроишь мне дочь, я тебя сам за решетку упеку, — рука Марьяна Бенедиктовича с большим перстнем печаткой махнула куда-то в сторону свадебного экспоната, который бы назвал «страдания жениха в брачном Аду». У моей почти женушки чувство юмора бомбическое. Мало того, что записавшись на курсы кондитеров, решила сама сваять шедевр на свадьбу, так еще изобразила его в виде тюрьмы, где через решетку между слоями коржей грустный жених выглядывает.

«Это чтоб ты проникся, и сбежать не вздумал», — заявила мне вчера, пока я грустью прощался с мечтами о тихом торжестве в окружении родни. Я-то проникся. Еще когда список гостей с двадцати человек возрос до 546 голов с вычетом тети Люси из моего родного города — она просто ногу сломала в двух местах, сходив в поход. Но моя мама, ее мама, папы наши — вспомнили всю родню с двух сторон походу до пятого поколения. Тут еще, как гром среди ясного неба — экранизация моего дебютного романа «Я тебе не секретарша», разошедшегося десятком тысяч копий. Каналы в драке за сценарий оборвали все телефоны нам. Как итог, теперь я не менее богатый человек. Могу жениться на своей девушке, ведь: «Прости Кирилл, но замуж не пойду. Семья, где женщина получает больше мужчины — обречена».

Заявила мне в один из романтических зимних вечером в Италии, пока я там челюсть о мостовую чесал, пытаясь осознать всю суть происходящего. Сначала мозги мне выпаривала со своим узакониванием отношении, журнальчики с платьями на виду оставляла, маме моей намекнула, а теперь вон че!

Замуж, видите ли, сразу не пойду. Какого х-х-художника, епть! Вот и пойми этих женщин после такого. Не семь пятниц, а двадцать семь. Полтора года ушло на этот знаменательный день, правда радость есть, Маринка прекратила сжигать продукты в попытке приготовить сносную еду, пошла на курсы. Ибо не пристало будущей матери только лапшу быстрого приготовления на сковородке с яйцами жарить. Единственное, с работой она так и не прекратила долгих отношений. Я-то свой договор отработал по полной. С завода увольнялся, будто на свободу вышел — два дня с Гришкой отмечали, за что после конечно прилетело от ненаглядной, но плевать. Устал я, замаялся. Хотя Венька жаждет продолжения серии, больно отличные продажи у книги, к тому же еще готовятся снять сериал.

Жизнь налаживается, если бы не кислое лицо будущего тестя.

— Марьян Бенедиктович, что за угрозы в мой адрес? — возмущаюсь, поправляя бабочку, разглядывая в зеркало свой фрак. Такой мандраж, руки трясутся, ноги подпрыгивают. Но не в попытке убежать, скорее предвкушении.

— Сейчас напугаете, точно из окна свинтит, — хмыкает Гришка, ловя мой грозный взор. И зачем этого кретина шафером взял? Только и может, что подружке моей невесты, Машке Синицыной, глазки строить. Никакой пользы, даже защитник моей чести так себе.