Всадник без бороды (Юмористическая повесть) - Привалов Борис Авксентьевич - Страница 26

Бий задумался, поковырялся в бороде, посмотрел на Ускембая.

Тот растерянно блуждал взором по лицам Ергалы, Мошеке, Бапаса.

— Правоверные! — мелко затряс пухлыми щечками бий. — Почтенный Ускембай утверждает, что потрава произошла по вине самих жатаков. И жатаки согласны с этим. Э-э, кто же с кем спорит?

— Почтенный бий, — проговорил Алдар-Косе дребезжащим голосом, — я чужой человек здесь, случайно попал в аул. Мне стало жаль жатаков. И я договорился с этими бедными людьми о том, что они отдают свои поля до зимы мне. И за это получают пятьдесят коней.

Баи на несколько мгновений обомлели от неожиданности, потом заговорили все сразу:

— Сделка не по обычаям!

— Ходжа чужой в нашей степи!

— На этих землях никогда не паслись чужие табуны!

Первым прервал тишину Ергалы-бай. Ероша свою белую бороду, он промолвил:

— Конечно, жатаки виноваты сами. Но так как наши табуны топтали их землю, то мы, а не кто-нибудь еще, хотим помочь им. Мы даем им шестьдесят коней.

— И ничего не просите взамен? — спросил бий.

— Ничего, — спокойно ответил Ергалы. — Только… пусть наши табуны будут пастись там до зимы.

— Нет, мы не согласны, — сказал рыжебородый казах. — Мы виноваты в том, что случилось, и никто больше.

— Почтенный бий, — поклонился Алдар-Косе, — поручаю это дело аллаху всемилостивейшему и справедливому, а после него — тебе. Решай.

— Но это уже спор не о потраве, — медленно произнес бий, стараясь скрыть свою растерянность. — Это совсем другое. Тут должны решать сами жатаки. Их поля. Пусть они и решают, кому хотят отдать их до зимы под пастбища.

— Я даю им сто коней, — сказал Алдар-Косе и показал бию два раза по десять пальцев: дескать, тебе за решение дела в мою пользу — двадцать скакунов.

Это, конечно, не ускользнуло от внимания баев.

— Ходжа думает, — сказал Ускембай, уставившись немигающими глазами на Алдар-Косе, — что если почтенный Сансызбай владеет большими табунами, то он может хозяйничать в степи?

— Я плохо слышу, — прошамкал Алдар-Косе, — не понял…

— Наши кони разрыли землю, и жатаки нашли там золотые самородки! — не выдержав, закричал Мошеке-Обжора, и его жирный живот грозно заколыхался. — Наши кони нашли золото — нам оно и должно принадлежать!

Ергалы разговаривал расчетливее:

— Мы не можем пустить в нашу степь человека из чужого племени. Но и жатаки не должны страдать: если они отдадут нам до зимы свои пастбища, мы дадим им сто коней.

— Я даю им коней сегодня, — сказал Алдар-Косе. — Здесь! И двести баранов в придачу.

— Мы не видели твоих табунов и твоих отар, о ходжа, — произнес Ускембай.

— Я заплачу им цену коней золотыми монетами, — важно проговорил Алдар-Косе. — Золото лучше, чем табуны… Жатаки не скотоводы, табун им только обуза.

— Правильно говоришь, о ходжа, — почтительно поклонился рыжебородый, сероглазый казах.

— Табун коней вы сможете продать в городе, — обращаясь к жатакам, проговорил Ергалы. — Но нельзя пускать чужака в нашу родовую степь.

— А ты, почтенный Бапас, — обратился Ускембай к молчаливому баю, — что скажешь? Может быть, ты поддерживаешь ходжу?

— Язык один, уха два, — сказал Бапас, — говори мало, слушай много. Думаю, землю отдавать чужаку нельзя.

— Как же быть? — развел руками рыжебородый жатак.

— Пусть скажет бий, — предложил Ускембай, который уже успел обменяться с судьей какими-то знаками.

— Во имя аллаха всемогущего и всемилостивейшего! Пострадавшие от потравы поля, — важно молвил бий, — нужно отдать до зимы под пастбища Ергалы-баю, Ускембаю, Мошеке-баю. За это жатаки получают сто коней и двести баранов. Я сказал все.

Алдар-Косе от огорчения бросил свою камчу об пол, схватился за бороду, застонал.

— Передай, о почтенный ходжа, наш почтительный салем Сансызбаю, — проговорил Ускембай.

Ергалы тут же послал жигитов в табуны, чтобы к вечеру кони были у жатаков.

Баи возбужденно о чем-то переговаривались с судьей, радостные, довольные. Только и слышалось: золото, Сансыз-бай, золото…

Жена Мошеке-Обжоры сказала мужу, что угощение для гостей готово.

Алдар-Косе плелся последним. Жигиты не оказывали ему почестей: поняли, что баям «ходжа» уже не нужен. Лишь два жатака помогали идти «старику».

— Немедленно продайте своих коней, — советовал им вполголоса Алдар-Косе, — и помните: о золоте вы ничего не знали. Только я, то есть ходжа, который назвался посланцем Сансызбая, говорил вам об этом. А вы сами тут ни при чем… Табун сразу же, ночью, гоните на продажу, поняли?

— Все сделаем, Алдакен! — также тихо отвечал рыжебородый казах. — Пусть тебе во всем будет счастье, Алдакен! Береги себя!

В юрту Алдар-Косе не пошел. Приказал привести своего коня, с охами и вздохами взобрался на него.

Вытирая жирные руки о бороду, появился Мошеке-Обжора.

По его лунообразному лицу расползалась довольная ухмылка: он был рад, что посланец Сансызбая уезжает. И хотя Обжора пытался притвориться удивленным и огорченным, радость и самодовольство так и рвались из него наружу.

— Хош! Хош! — закричали жатаки.

Алдар-Косе слабо помахал им рукой и пустил коня мелкой рысцой. Собаки, захлебываясь от лая, бросились за конем.

— Э-э, ему достанется от Сансызбая! — рассмеялся Обжора, и гора жира заколыхалась. — Хотел перехитрить таких, как мы… Даже на угощение не остался! Не будет другой раз совать бороду в чужие дела!

…Когда юрты аула скрылись за горизонтом, Алдар-Косе снял с себя надоевшую бороду вместе с чалмой, выпрямился в седле, вздохнул полной грудью.

Затем повернул коня, слегка ударив его камчой:

— Ну, скачи скорее, нас ждут друзья!

И конь помчался к берегу далекой, невидимой еще реки.

У Алдар-Косе было отличное настроение. То поглядывая в небо, то закрывая глаза от слепящего горячего солнца, он пел. Напряжение последних суток осталось позади, теперь Алдар-Косе чувствовал себя так, словно у него крылья выросли и он скачет не по степи, а по облакам…

Давая коню отдых, Алдар-Косе доскакал до реки лишь в закатный час.

Осторожно, чтобы не попасться на глаза случайным всадникам, он двинулся вдоль реки, скрываясь среди кустарника, то и дело прячась в маленьких балочках, прислушиваясь к звукам степи и текущей воды.

Вот и приметы — пирамидки из камней. Брод! Путь свободен!

Алдар-Косе направил было коня в воду, но в это мгновение легкий ветерок донес до слуха что-то похожее на далекий плач.

— Кто это? — спросил Алдар-Косе, но конь только головой потряс, пытаясь сбросить колючки, которые прицепились к гриве.

— Ну, тот берег от нас не убежит, — задумчиво продолжал Алдар-Косе, — а у людей, кажется, горе… Поедем, посмотрим, может, помочь нужно.

По-прежнему тщательно скрываясь, Алдар-Косе проехал еще немного. Потом соскочил на землю и повел коня в поводу.

Через несколько мгновений из-за кустов он увидел сидящих кружком возле самой воды казахов-бедняков. Они громко стонали, причитали. Внутри круга на белесом выцветшем песке, раскинув ноги и руки, лежал какой-то человек без халата.

— Утонул, наверное, — с состраданием подумал Алдар-Косе и, ведя за собой коня, вышел из кустов.

— Что случилось? — спросил Алдар-Косе, подходя к горюющим казахам.

Но те даже не повернули к нему лиц, лишь раздались немного, пропустив его внутрь круга.

— Ну, вот мы и встретились! — неожиданно вскакивая на нога, вскрикнул «утопленник».

— С помощью аллаха мы перехитрим и сотню таких безбородых, как ты! — послышался сзади Алдар-Косе радостный голос.

Алдар-Косе оглянулся и вздрогнул, словно в него воткнулась стрела: сзади, выскочив из овражка-балки, стояло пять жигитов. Их кони нервно перебирали ногами. Черная борода и широченные плечи всадника, конь которого стоял впереди других, показались Алдар-Косе знакомыми. Казалось странным, как может хрупкий конь нести на себе такую тушу.

«Срым! — вдруг узнал жигита Алдар-Косе. — Самый верный пес Аблая!»