Петрушка – душа скоморошья (Бывальщина) - Привалов Борис Авксентьевич - Страница 26

— Дайте камень! — завопил Скоморох. — Дайте камень!

Когда нашёлся камень, он вместо цепи так ударил по Лошади, что та свалилась замертво.

Стражники смеялись вместе со всеми.

А один даже вступил в спор с кузнецом: разбивать-де цепь нужно не так, а ударяя кувалдой по стыку звеньев, расплющивать их кольца.

Когда Скоморох расковался и кукольная потеха закончилась, бубен был пущен по рукам, а выручка поделена между стражниками и скоморохами. Кострюку опять разрешили поговорить с гусляром.

Петруха складывал куклы и перемигивался с кузнецами.

«Кузнецу хорошо! — думал он. — Работа красивая, силы много, попробуй такого обидь! Он любому стражнику шею свернёт. И цепи ему не страшны. А как я, когда нужно будет, с цепью-то управлюсь?»

Гусляр куда-то исчез. Кострюк потянул за цепь — пошли, мол, за едой.

Побродили по рынку, купили немного съестного.

— Чего так мало? — спросил Петруха. — Ведь ещё деньги есть.

— Чудак человек! — удивился Кострюк. — Тебе ж на дорогу каждую полушку вот уже неделю копим!

…Скоморохи много успели сделать, пока Петруха болел: и возчика отыскали и весь побег сладили.

Когда вернулись в яму, Кострюк рассказал наконец Петрухе подробности о своём сговоре с гусляром.

Гусляру Кострюк передаст все куклы — есть надёжный дом, куда тот их отнесёт. Туда же сразу должен явиться Петруха после побега.

— С куклами тебе не убежать — их целый мешок, гляди-ка! — Ерёма показал собранный заплечный мешок, который ничем не отличался от обычных торб и кошелей, ютившихся на спинах мужиков. — А без них плохо: кукла всегда выручит, всегда поможет, в беде не кинет, сам знаешь!

— Их нужно уметь складывать, дело-то хрупкое, — наставлял Кострюк. — Ну-ка, Петрушка, вынь всё из мешка и снова в него положь!

Пока Петруха снова и снова складывал куклы в мешок, Кострюк, почти касаясь губами уха, шептал:

— Обруч брось, гусляр тебе новый даст, складной, на верёвочках сделанный. Прятать его легко — раз-два и в мешок. Палки-распорки тоже у гусляра получишь. Одну — на плечо, под узелок, другую — как посох, в руку. Теперь слушай и примечай, как до того дома бежать, где гусляр тебя ждать будет… Там и сани попутные есть — поедешь в Колядец.

Скоморошьего наряда для себя Петруха не хотел брать.

— Когда я обруч над собой ставлю, — сказал он, — всякий видит, что сейчас куклы будут. А без кукол приметным мне не след быть… Куклы спрятал — и как все, поди догадайся, скоморох я или прохожий…

Денег оказалось не так уж мало. «Яма, видно, — подумал Петруха, — пока я болел, ела впроголодь».

…Побег прошёл как по маслу. Ерёма, когда связка — Кострюк с Петрухой — отошла, стал звать на помощь:

— Убивают! Караул! Спасите!..

— Подрались арестанты! — остановился стражник. — Ну, я их сейчас усмирю! — И он вернулся к яме.

Второй стражник повёл связку дальше.

Толпа окружила кукольника так плотно, что ног Петрухи стражнику видно не было. Да ещё Кострюк занимал стражника всякими скоморошинами — пел, на дуде играл и даже приплясывал.

Петруха свистел — разливался соловьём, щеглом, жаворонком.

Видна была над толпой только верхняя часть ширмы — вот-вот выглянут из обруча Скоморох и Цыган.

Но они не появлялись. И птичье пение замолкло.

— Что, твой товарищ заснул там? — спросил Кострюка стражник.

— Может, снова ему худо сделалось? — ответил вопросом на вопрос Кострюк, с неподдельным беспокойством посмотрел в сторону кукольника и подёргал закованной ногой — легко, цепь тянется! Значит, там вместо кукольника только обруч, юбкой обтянутый, стоит, а Петруха уже цепь разбил…

Прибежал второй стражник, вошёл в толпу, стукнулся ногой о камень-валун.

— Кто тут камней наворочал? — крикнул стражник и потянулся к ушибленной ноге. А когда наклонился, то увидел рядом с камнем расколотое звено цепи.

— Держи! Убёг!.. — закричал он испуганно и закрутился на месте с распахнутыми руками, не зная, кого хватать, куда бежать.

Кострюк, заслышав крик, обхватил стоящего рядом второго стражника и тоже закричал:

— Смотрите, люди добрые, я не бегу! И меня не держат, я держу!

Базар зашумел ещё пуще, крики послышались со всех сторон:

— Держи! Лови! Вор!..

Кто-то из торговцев ухватил своего покупателя, один мужик повалил другого, нищие кричали, как стая воронов, — ничего не разобрать.

— Догонишь тут, — махнул рукой стражник, которого держал Кострюк. — Ищи ветра в поле!

— Придётся о беглеце воеводе сказать, — боязливо молвил второй стражник. — Сыск учинить на него надобно! Как утёк… Прямо из рук!

— Жалко… Сколько мы из-за этого кукольника винца попили! — сказал первый стражник. — Иди в яму! — толкнул он в спину Кострюка. — Теперь нам будете три четверти сбора отдавать, глумцы, бесовское отродье, нет у вас ни стыда, ни совести…

Большой город Колядец!

Казалось, будто полыхал над городом пожар, — так ярко сверкали купола церквей и соборов. Красной зубчатой лентой вилась по холму стена кремля. Крыши богатых домов щетинились железными гребнями, шпилями, коваными замысловатыми фигурками. Искрились, как речная рябь на солнце, слюдяные и стеклянные оконца.

Сани, на которых ехал Петруха, миновали городские ворота, свернули с мощёной дороги, запетляли по узким уличкам, среди куч талого снега и грязи.

Молчаливый возница, который за день пути едва три слова молвил, остановил сани возле невысокого забора. Из-за него выглядывал конёк крыши, покрытой лежалым снегом.

Тотчас же гулко забрехали собаки. Ворота отворились не сразу, а после того, как возница отстучал по ним кнутовищем какие-то условные сигналы.

— Кто ж с этой стороны заезжает? — строго спросила высокая широкоплечая женщина. — Дороги людской не знаешь, что ли?

И она посторонилась, пропуская сани.

Двор оказался небольшим и сплошь заваленным бочками разных размеров. Они лежали, стояли, были втиснуты одна в другую.

Отхлынувшие от ворот собаки залезли в пустые лежащие бочки и брехали оттуда.

«Вот почему у них такой гулкий лай!» — догадался Петруха. И не удержался, тявкнул в ответ. Собаки недоуменно на миг примолкли, потом, все сразу, вновь залаяли.

— Привёз тебе, Маланья, поклон от кума Кузьмы, — сказал возница, — да Петрушку-скомороха в придачу. Поживёт у тебя малость, пока осмотрится.

Маланья внимательно оглядела Петруху: неказист, длинноносый, вихры словно кудель. На месте спокойно не стоит, словно его щекочет кто.

— Смотри не обижай парня! — продолжал возница. — У него здесь дело большое, доброе!

— Скоморохов обидишь! — подмигнув Петр ухе, широко улыбнулась Маланья. — Они люди дошлые, расторопные, на язык кусачие.

— А меня в другие ворота выпусти, — произнёс возница. — Недосуг мне.

— Ты хоть коня-то пожалей! — воскликнула Маланья.

Но возница так сурово взглянул на неё, что она пожала плечами — мол, вольному воля! — и зашагала по снежному месиву к противоположным воротам.

— Тут тебе, Петрушка, покойно будет, — подавая Петрухе с саней мешок и палки, произнёс возница. — Живи сколь захочешь. У Маланьи мужик скоморохом был, да помер тому две зимы. Смекай, парень: ежели, упаси бог, что худое случится, я тебя на дороге подсадил, ты богомазом назвался… Но-о!

Возница кивком головы простился с Петрухой и, ударив коня кнутовищем, вылетел в распахнутые Маланьей ворота.

Петруха успел разглядеть рыночную площадь, людей. Обычно дома, примыкающие к рынку, часто имели два въезда-выезда — на всякий случай.

— Пойдём, скоморошек, в избу, — по-матерински заботливо проговорила Маланья. — Не век же на морозе стоять!