Петрушка – душа скоморошья (Бывальщина) - Привалов Борис Авксентьевич - Страница 18

Голова болела. Петруха потряс ею, вспоминая вчерашнее.

— Куклы мои где? — спросил он.

— Тут, тут, Петруша. — Хозяин снял с печки холщовый лоскут, развернул его, и Петруха увидел кукол — красивых, разноцветных.

Воевода надул алые щёки, словно играл на гудке.

Поп с постным, хитрым лицом смотрел на Стражника.

Стражник выпученными, как у лягушки, глазами смотрел на Попа.

А длинноносый Скоморох в остроконечном колпачке смотрел прямо на Петруху.

— Вот родичи-то обрадуются, — сказал хозяин, — не с пустыми руками приедешь…

— Родичи, — машинально повторил Петруха. — Обрадуются… Да…

Он всё время ощущал какое-то странное беспокойство, но мутная от вчерашней браги голова мешала ему понять, в чем же дело.

И вдруг он понял. Это было настолько страшно, что Петруха вскочил на ноги и закричал от ужаса. Хозяин отшатнулся от него, а испуганные мужики выскочили из-за стола, опрокидывая ковши с квасом.

Пояс с деньгами-выкупом пропал.

Страшный крик Петрухин всполошил не только немногочисленных посетителей кружала, но и крестьян, находившихся на улице. Несколько мужчин и женщин вбежали в кружало, замерли. Потом бросились с вопросами к хозяину и Петрухе.

Малец словно в забытьё впал. Его пересадили с пола на лавку, он закрыл лицо ладонями, замолк и не откликался даже на самые хорошие слова.

Ничего не узнав толком, крестьяне и хозяин принялись строить догадки.

По всему выходило, что украли у парня подарок, который он вёз родичам в Колядец. И подарок, видно, дорогой был.

— То ещё не горе, — сказала одна из крестьянок, у которой из-под платка виднелись лишь бойкие глаза. — А вот когда на правёж ставят, чтобы недоимку сыскать, да батогами потчуют, а в доме и крошки не сыщешь, а дети есть просят — вот то горе.

Худые, угрюмые, в рваных зипунах и овчинных старых тулупах крестьяне, всем сердцем сочувствуя в эти минуты чужому горю, не могли не думать и о своих бедах.

И начался разговор о том, что бродят по миру, побираясь с кошелём по чужим деревням и сёлам, большинство мужиков; что секли намедни на конюшне нещадно Силантия хромого за то, что утку боярскую зашиб ненароком; что приказчик обобрал село подчистую, дабы отправить боярину очередной обоз.

— Ладно, прикусите язык, больно заболтались! — прикрикнул хозяин. — Чего не видели? Как парень убивается?

Хозяин заботливо завернул куклы в большой лоскут холстины, положил свёрток рядом с Петрухой, всё так же безмолвно сидящим на лавке возле стола.

Потом принёс ковш кваса и ломоть хлеба с луковицей:

— Поешь, Петруша, чай, дорога-то не близкая!

— Что-то ты больно ласковый, — проговорил один из мужиков, наблюдая за хозяином.

— Это моего кума товарищ, — ответил хозяин и погладил Петруху по вихрам.

— Да у тебя, почитай, всё наше село кумовья, — продолжал мужик, — а попробуй у такого кума, как ты, выпроси чарку!

— Есть деньги — бери чего желаешь! — рассердился хозяин. — А нет — проваливай!

— Вот я и говорю, — не сдавался мужик, — ты мне тоже кумом приходишься, а не поднесёшь кваску-то! А тут парню, без году неделя знакомому, даже на луковицу расщедрился!..

Крестьяне вышли на улицу, в кружале остались только приезжие мужики, которые и прежде за столом сидели.

— Вот так, хе-хе, — нервно теребя свою прозрачную бородку, произнёс, ни к кому не обращаясь, хозяин, — то нищих набьётся полный двор, то свои шельмуют… Охо-хо… Пойду погляжу, вдруг что и у меня пропало за ночь… От бродяг чего хочешь ждать можно!

— Постой! — остановил хозяина один из мужиков. — Твой парень едет в Острожец? А то у меня лошадь застоялась, больше ждать не могу…

— Петруша, Петруша… — затеребил хозяин Петруху. — Оказия есть, сейчас поедешь. Слышь, а?

Мужики неторопливо доели остывшую кашу, допили квас, расплатились с хозяином, вышли на улицу.

Через некоторое время один из них вернулся и подошёл к Петрухе:

— Эй, малец, как тебя кличут? Петрушкой, что ли? Пошли ко мне на сани!

Он осторожно взял свёрток с куклами, захватил хлеб с луковицей, до которых Петруха и не притронулся, поддел парня локтем:

— Слезами горю не поможешь. Слышь, малец?

Петруха отнял ладони от лица.

Глаза его были сухими. Только губа закушена крепко — до сини.

— Свидимся, даст бог, Петруша! — сказал ему вслед хозяин. — Не поминай лихом!

— Не помянет, не тревожь себе душу! — ответил мужик уже с порога.

Как во сне себя чувствовал Петруха: усадили на сани словно его, а словно и не его… Кулём каким-то загородили — от ветра… Тулупом прикрыли…

— К вечеру в Острожце будем! — сказал возница. — А завтра — день весёлый, базарный! Не горюй, малец!

«А зачем мне теперь Острожец? — подумал Петруха, собираясь с мыслями. — Зачем мне в Колядец? Что я скажу боярину? Выкуп, мол, сгинул, отпустите, Христа ради, дедов на волю? А как я Потихоне, Рыжему, Греку в глаза взгляну? Не уберёг выкупа, долга и слова своего не исполнил… Зачем мне в Острожец? Назад надо, искать ватагу… Потихоня что-нибудь придумает… найдёт выход…»

И Петруха, больше уже ни о чём не думая (только свидеться бы скорее с ватагой, поделиться горем!), закинул ноги через сани и выпрыгнул на дорогу.

Возница услышал шум прыжка, обернулся, крикнул «стой!» и натянул вожжи.

Лошадь послушно стала.

Петруха побежал назад, к виднеющимся вдали дымкам села Бельцы.

Скинув овчинный тулуп, возница быстро догнал Петруху и схватил его в охапку.

— Тю, скаженный! Куда побёг? — удивлённо произнёс мужик. — Вот довезу тебя до Острожца — там на все четыре стороны беги… Ты ж ещё не в себе, малец! Даже про куклы свои забыл… Эх, горемыка!..

Петруха как-то сразу вдруг ослаб, покорно пошёл к саням.

На этот раз возница усадил его рядом с собой.

Лошадь потрусила по сверкающей на солнце снежной дороге.

Щурясь от искрящегося снега, возница сказал:

— Бедняку, Петрушка, в отчаянье быть не след. Как ни плохо, всегда может ещё хуже быть. Беды не бойся, пусть она тебя боится. Про огород на голом камне побасенку слыхивал? Во время потопа это было. Ну, потоп, половодье весеннее, залило всё окрест. Остался сухим на всю округу один камень. И на том камне спаслись барин с мужиком. Ни крохи при них хлебной, ни зерна крупяного. Ложись да помирай! Барин так и сделал — подождал, подождал, подмоги нету, он и ноги протянул. А мужик, тот соображать стал, что к чему. Потоп неизвестно когда кончится, а пить-есть надобно. Камень, конечно, голый, но и в деревне не слаще жилось — есть там тоже было нечего, а хозяев — не счесть. А тут, на камне, мужик сам себе боярин — что пожелает, то и сотворит. Ну, сколько ещё потоп был, доподлинно неизвестно, только осенью приплывает к голому камню струг. В том стругу сидят цари, бояре, воеводы — все, кто жив остался. Смотрят: на голом камне стоит избушка, вокруг избушки огород, а мужик лежит на печке да песенки поёт. Подивилися цари, бояре да воеводы, спрашивают: «Как ты, мужичок, на голом камне жив остался и даже хозяйством обзавёлся? Ведь у тебя ничего не было, даже боярин твой с голоду помер!» Мужик им отвечает: «У барина, верно, ничего с собой не было. А у меня всё при себе: руки, ноги да голова». Вот, Петрушка, и смекай: у тебя, малец, всё при себе. Бедняк силён выдумкой. Кабы не смётка мужичья — не прожить нам никому нипочём. А так — голый камень и тот нам послужить может.

Лошадь разошлась, бежала во всю прыть.