Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич - Страница 55

Прослышав про такое пренебрежение, возмутились все русские инженеры. Вывернули карманы на святое дело, сами встали к верстакам Арсенала — морская база Севастополя имела все необходимое для ремонта и обслуживания тяжелых пушек и немалые запасы самих этих стволов, от длины 30 калибров до длины в 52 калибра. Специалистов же по морским пушкам в Крыму оставалось много еще со времен работ на строящейся «Императрице Марии».

Многоосные платформы сделали из балок и колесных тележек. С октября до ноября на лафеты поставили четыре пушки; одну из них на испытаниях сломали. Для стрельбы новые установки раскидывали по сторонам упоры-аутригеры, за что их и прозвали «Арахна», «Тарантул» и «Ананси».

Самое тонкое место, конечно, составляла конструкция станка. Грамотность и порыв не заменяют опыта, особенно в сложной технике. Но у русских имелся опытный инженер Картье, и русские не побоялись пустить его в ход, ужасая француза фирменной находчивостью. Ломаются упоры при стрельбе? Считать их частью боекомплекта, заменять при каждом выстреле. Все равно балок прокатных у нас больше, чем тяжелых снарядов. Основание пути слабое? Мы идем воевать зимой, сделаем толстые подушки из грунто-ледяной смеси, выдержат. От Армянска до Херсона вовсе нет железной дороги, а объезд через Мелитополь на Каховку в руках анархистов?

Ну ладно, ладно, месье, уговорили. Вот здесь уже придется подумать…

Подумав, Деникин организовал Железнодорожную Дивизию, снявши для нее рельсы с Керченско-Феодосийского направления. Тысяч десять все тех же беженцев за миску горячего укладывали четыре версты в сутки — по лесам и горам такое бы не прокатило, но по ровной, как стол, степи до Великой Копани дотянули. А оттуда тяжелые пушки уже накрывали Херсон.

Строителей охраняли бронепоезда с обычными трехдюймовками, а уже в конце очереди сопели «черные», то бишь, небронированные, паровозы с танками-”ромбами» на платформах, с последними ящиками патронов и снарядов, последними бочками керосина в теплушках.

На полустанках керосин черпали бесстрашные пилоты — встречь северного лихого ветра верхом на списанных союзниками «Фарманах», «Сопвичах», «Ньюпорах»… По-хорошему, бензин бы лучше, но бензин берегли для танков. Небесные гусары летали даже на спирто-касторовой смеси. Двигатель прогорал, конечно — но конструкция из тряпочек и палочек рассыпалась, как правило, раньше.

Ни смелости, ни решимости добровольцам Зимнего Похода было не занимать. Изо всех европейских наций только русские умеют по-настоящему воевать зимой, делать безо всякого обоза пятьдесят и даже семьдесят верст в сутки. Заминка лишь в том, куда направить стремительное движение, потому как один переход из горловины Перекопа на север — и упираешься лицом в самый Днепр.

Великая река здесь пересекает прямой путь справа налево. Годные для большого войска переправы есть лишь в Херсоне да Каховке — той самой, про которую в песне: «Каховка, Каховка, родная винтовка. Горячая пуля, лети!» Ведь именно потому и поется, что Каховка ключ к узкой полосе между Днепром и Крымом.

Несколько столетий граница между Речью Посполитой и Чингизидами определялась по Днепру, и потому правый берег искони «ляшский», левый же «татарский». Затем свинцовые волны принесли с севера москалей, прогнавших Чингизидов за Дон и Волгу, а ляхов за Львов и Ровно. В свой срок и москали откатились на бесхлебный север. Земля, что направо, что налево, стала вся казацкая.

Направо, встречь Солнцу, оставляя Днепр по левую руку, обходя его громадную излучину, придется наступать через приазовские степи, через Мелитополь, Токмак, Пологи, наконец, то самое Гуляй-Поле — столицу «Вольного Повстанчества Рабочих и Крестьян». Белогвардейская конница, конечно, снесет опереточную махновскую республику. Но за время бодания теленка с дубом красный медведь не то, что проснется, а, пожалуй, успеет и ружье с крючка снять. Поэтому Мамантов сразу послал к Махно парламентеров, подтягивая тяжелое вооружение к Херсону и Каховке равномерно, чтобы противник не мог сообразить, куда пойдет главный удар.

Налево, за Херсоном, к Николаеву, к Одессе-маме и Молдавии, и выше на север, до самого Кривого Рога, днем признавали гетмана Скоропадского. А ночью атамана Григорьева. Гетман Скоропадский строил культурную европейскую державу, с парламентом, Конституцией, Верховной Радой, даже вот академию наук пытался основать. И уже поэтому гетман вовсе никак не мог провести вымечтанную крестьянами реформу: “ Вся земля мужикам, каждому по сто десятин, чтобы никаких помещиков и духу не было». Раздай мужикам землю — кто же Верховную Раду захочет кормить? Мужикам не Верховную Раду, мужикам керосину да ситцы подавай.

А ведь именно такую реформу, по достоверным сказкам надежных свидетелей, произвел на Левобережье тот самый Махно. Именно за реформу Нестора Ивановича и прозвали крестьяне с искренним уважением Батькой, несмотря на крайнюю его молодость. Что там стрелки да рубаки, этих повсюду сейчас, как собак нерезаных. О мужике подумал один только Нестор Иванович!

Вот почему, едва только засверкали под Херсоном и Каховкой кубанские сабли, едва придвинулась к Херсону и Каховке белая сила, как в ту же самую ночь восстало все Правобережье. Заполыхали помещичьи дома, зашипел снег под горячей кровью. Закачались в петлях жиды-откупщики да баре-фармазоны, а баб ихних раскладывали прямо на заледенелой земле: потерпят, оно и недолго, потом все равно помирать. Люд хрестиянский больше терпел!

Застучали зубами гетманские гарнизоны в Херсоне да Каховке: помощи теперь ждать не приходилось. Все войска из Киева ушли в бунташный край. А и немного войска наскреб киевский гетман — шесть пышно называемых дивизий, численно равных двухполковым бригадам старорежимной армии. Да и те сражались вслепую, со связанными руками, терпя постоянные тычки из темноты в бок и в спину. Для Григорьева же мужики в любом селе находили коней, провожатых, еду, ночлег. Мужики охотно делали для атамана бесплатно все то, чего Скоропадский не мог бы добиться даже за золотые деньги.

Еще весной, еще летом, еще даже осенью гетману помогали стальные немцы. Именно они задавили эсеровский бунт в Звенигороде. Но германская революция в октябре как метлой вымела всех швабов домой, «нах фатерлянд». Без поддержки рыжеусых фельдфебелей дело шло туго.

Пока войска гетмана учились воевать настоящим образом, Врангель и Мамантов дали им показательный урок на натуре. Белые форсировали Днепр по намороженным саперами наледям точно между Херсоном и Каховкой, в местечке с говорящим именем Казачьи Лагери. Дело вышло небывалое: Днепр в низовьях широк, иногда и не замерзает вовсе. Так что участники Зимнего похода отнесли удачу на несомненную помощь божию и воспряли духом.

Тридцать тысяч Врангель повел на запад, к Николаеву — гетманская варта, не справляющаяся даже с партизанами Григорьева, удержать его не могла. Тем более, с громадной конной массой ничего не могли сделать и малые отряды самого Григорьева. Заняв Одессу, добровольцы прежде всего принялись за жестокую расправу с «незалежниками». Каждый офицер считал себя вправе арестовать кого хотел и расправляться с ним по своему усмотрению. Возникло много самозваных разведок, которые занимались вымогательством, мародерством, взятками.

Сорок тысяч Мамантов двинул на север, через Кривой Рог и Кременчуг, по тетиве лука срезая восточный выгиб Днепра. В Кременчуге мосты, оттуда на Полтаву, затем на Харьков, где с лета успели угнездиться коммунисты. Но так далеко Мамантов пока что не загадывал: война план покажет.

Гарнизоны Херсона и Каховки остался осаждать Слащев с бронепоездами. После дня работы тяжелых железнодорожных транспортеров, распахавших оба города севастопольскими двенадцатидюймовками, гайдамаки сдались генералу Слащеву «на промилуй бог». Бог смотрел в другую сторону: белогвардейцы ободрали «самостийников» до белья и выгнали на мороз. А мороз в первую неделю декабря ударил крепкий: ведь иначе и лед на Днепре не встал бы так скоро. Долго еще в степи, в плавнях, под обрывами, находили скорченные трупы с выжженым или вырезаным прямо на теле тризубом. Командиров же гарнизона — всех этих «куренных», «сотников», какие там еще звания выдумал гетман — облили водой и привязали к крестам. А кресты выставили на высоких кручах над седым Днепром. Некоторым, шутки ради, отрезали мужские части и вложили в рот: вот вам самостийность. Жрите, не обляпайтесь.